Герт с усилием встала на четвереньки и поползла навстречу Синтии. Они встретились на полпути и обнялись, стоя на коленях и поддерживая друг друга. Синтия прошептала, невнятно выговаривая слова разбитыми губами:
– Я бы швырнула его и сама… как ты учила нас, Герт… но он застал меня врасплох…
– Все в порядке, – успокоила ее Герт, осторожно целуя в висок. – Тебе сильно досталось?
– Не знаю… во всяком случае, кровью не харкаю… уже плюс. – Она попробовала изобразить улыбку. Ей было больно, но Синтия не обращала на это внимания. – Ты его обоссала.
– Ага.
– Молодец, сучья ты дочь, – прошептала Синтия и снова расплакалась. Герт прижала ее к себе, и именно так их и обнаружили первые женщины и двое сотрудников службы безопасности Эттингерса: Герт и Синтия стояли на коленях за стеной туалета рядом с перевернутой инвалидной коляской и обнимались, уткнувшись лицами друг другу в плечо, и рыдали, как два моряка, спасшихся после кораблекрушения.
У Рози все спуталось в голове. Сначала ей показалось, что в реанимационной палате Истсайдской больницы собрались все до одной «дочки и сестры». Но проходя через комнату к койке Герт (вокруг которой толпились мужчины в белых халатах), она все же заметила, что не хватает по меньшей мере трех: Анны, которая, вероятно, еще не вернулась с панихиды по бывшему мужу; Пэм, которая сегодня работала в смене в «Уайтстоуне»; и Синтии. При мысли о Синтии она вся обмерла.
– Герт! – закричала она, расталкивая врачей. – Герт, где Синтия? Что с ней? Она не…
– Она наверху. – Герт попыталась ободряюще улыбнуться Рози, но у нее ничего не вышло. Ее глаза распухли и покраснели от слез. – Врачи говорят, что с ней все будет в порядке. Правда, придется ей полежать в больнице. Он ее сильно избил, но это не страшно – она поправится. Господи, Рози, ты хоть знаешь, что у тебя на голове мотоциклетный шлем? Хотя… тебе очень идет. Это теперь новая мода?
Билл шагнул к ней, но Рози даже и не заметила, как он снял с нее шлем. Она смотрела на Герт… Консуэло… Робин. Она боялась их взглядов. Боялась встретить обвиняющий взгляд, который бы говорил, что она заразная, что она принесла чуму в их до этого чистый дом. Боялась увидеть ненависть в их глазах.
– Простите меня, – прошептала она. – Простите меня за все.
– За что? – с искренним удивлением переспросила Робин. – Ведь это не ты избила Синтию.
Рози неуверенно посмотрела на нее, потом снова перевела взгляд на Герт. Та указала глазами куда-то в сторону, и, проследив за направлением ее взгляда, Рози вся обмерла от страха. Только сейчас она заметила, что в палате находятся не только женщины из «Дочерей и сестер», но и полицейские. Двое в штатском, трое в форме. Копы.
Она протянула мгновенно онемевшую руку, нашла руку Билла и вцепилась в нее мертвой хваткой.
– Вам нужно поговорить с этой женщиной, – сказала Герт, обращаясь к одному из полицейских. – Человек, который все это сделал… это ее муж. Рози, это лейтенант Хейл.
Теперь они все обернулись к ней. Обернулись, чтобы посмотреть на жену копа, которая набралась наглости и сбежала от мужа, прихватив заодно и его кредитку.
Они все смотрели на нее. Братья Нормана.
– Мэм? – обратился к ней полицейский в штатском, которого Герт представила как лейтенанта Хейла, и на какой-то ужасный миг его голос показался ей так похожим на голос Харли Биссингтона, что ей захотелось кричать.
– Держись, Рози, – шепнул ей Билл. – Я здесь, с тобой.
– Мэм, что вы можете нам сообщить? – Слава Богу, теперь голос его утратил сходство с голосом Биссингтона. Наверное, ей действительно показалось, что они похожи.
Рози глянула в окно, на асфальтированную дорожку, которая выходила на скоростное шоссе. Она смотрела на восток – в ту сторону, откуда приходит ночь, поднимаясь из озера. До темноты осталось всего несколько часов. Она закусила губу и посмотрела на полицейского. Потом вложила свою ладонь в руку Билла и заговорила хриплым и низким голосом, который казался чужим даже ей самой.
– Его зовут Норман Дэниэльс, – сообщила она лейтенанту Хейлу.
Твой голос звучит, как голос женщины на картине, вдруг подумалось ей.
– Он мой муж, он инспектор уголовной полиции, и он сумасшедший.
VIII. Да здравствует бык
Ощущение было такое, как будто он вышел из тела и парит над собственной головой, но когда Грязная Герти помочилась ему на голову, все сразу же переменилось. И сейчас его голова была уже не воздушным шариком, наполненным гелием, – это был плоский камушек, который чья-то рука пустила прыгать по воде. Сознание больше не плыло; оно скакало.
Он все еще не мог поверить, что эта жирная черная сука сделала с ним такое. Он знал, что все это ему не приснилось, что это было на самом деле, но знать и верить – иногда это две разные вещи, и сейчас был как раз такой случай. Как будто с ним произошло некое мрачное превращение и он стал совершенно другим существом – тварью, погрязшей во тьме, что беспомощно скользит по поверхности восприятия и лишь иногда, в редкие моменты просветления, позволяет ему становиться собой и думать.
Он помнил, как в последний раз поднялся с земли в закутке за сортиром. Лицо кровоточит от десятка царапин и ссадин, нос разбит, все тело болит от многочисленных столкновений с собственной инвалидной коляской, ребра и внутренности все еще ощущают на себе триста фунтов живого веса Герти, сидящей на нем верхом… но это, как говорится, переживаемо. Он вообще мог стерпеть очень многое. Но он был весь мокрый, и этот запах… запах ее мочи, и не просто мочи, а женской мочи… его передергивало от одной только мысли об этом. Ему хотелось кричать, и окружающий мир – мир, с которым надо держать контакт, если он не хочет оказаться на скамье подсудимых или в психушке, запеленутым в смирительную рубашку и накачанным торазином, – начал расплываться и разваливаться на куски.
И пока он, пошатываясь, уходил прочь вдоль дощатого забора, он говорил себе: Вернись и прикончи ее. Ты должен вернуться к ней и убить ее за то, что она с тобой сделала. Только тогда ты сможешь спокойно спать и нормально думать.
Но что-то ему подсказывало, что возвращаться сейчас нельзя, и он побежал.
Может быть, Грязная Герти подумала, что его напугали голоса приближающихся людей, но это было совсем не так. Он бежал потому, что у него болели ребра – болели так, что он не мог нормально дышать, – болел живот, а яички так просто горели от боли. От той обжигающей и отчаянной боли, о которой знают только мужчины.
Но не боль заставляла его бежать – а то, что она, эта боль, означала. Он боялся, что если он снова полезет к Герти, то ему не удастся свести поединок хотя бы к ничьей. И он бежал, цепляясь за забор – бежал сломя голову, – и голос Грязной Герти преследовал его, как насмешливый призрак: Она передавала тебе привет… от ее почек. Так что давай получай привет, Норми… потому что я больше не выдержу. Мои почки готовы.
А потом произошел очередной скачок. Камушек его разума на миг ударился о поверхность реальности и вновь отскочил, а когда Норман снова пришел в себя – он даже не знал, сколько времени он пребывал за пределами восприятия, может, секунд пятнадцать, а может, и все сорок пять, – он бежал по центральной аллее к парку аттракционов. Бежал, не разбирая дороги, как корова в безумной панике. Ему нужен был выход, но на самом деле он удалялся от выхода – он бежал к пирсу, к озеру, где его будет проще всего поймать. Такие веселые детские салочки: кто первым поймает Нормана.
Между тем у него в голове зазвучал голос отца, редкостного извращенца и любителя щупать мальчишек за яйца (а если вспомнить и тот знаменательный выезд на охоту, то и любителя более изощренных забав). Подумать только, какая-то баба! – вопил Рэй Дэниэльс. Норми, я тебя не узнаю. Позволить какой-то сучке так с тобой обойтись!
Усилием воли Норман заткнул этот голос. Старик достаточно наорался при жизни, и будь Норман проклят, если он станет слушать всю эту чушь и теперь, когда папа откинул копыта. Придет время, и он разберется и с Герти, и с Рози… он их всех обработает, всех до единой. Но для того чтобы все это провернуть, сейчас ему нужно убраться отсюда до того, как все полицейские в этом парке начнут охоту за лысым парнем с залитой кровью мордой. На него и так уже пялились все кому не лень. Впрочем, чего удивительного?! От него воняло мочой, а выглядел он так, как будто его драла дикая пума.
Он свернул на аллею между галереей игровых автоматов и аттракционом «Путешествие по южным морям». У него не было никакого четкого плана. Ему только хотелось избежать любопытных взглядов на центральной аллее, и вот тогда-то ему и попался счастливый билет. Как говорится: никогда не знаешь, где тебе повезет.
Боковая дверь галереи открылась, и на улицу вышел ребенок. То есть Норман подумал, что это ребенок, хотя не взялся бы утверждать на все сто процентов. Он был небольшого роста, как ребенок, и одет как ребенок: джинсы, кроссовки Reebok, футболка от Майка МакДермотта (на ней было написано «Я ЛЮБЛЮ ДЕВУШКУ ПО ИМЕНИ ДОЖДЬ», что бы это ни значило) – но лица его было не видно, потому что на голове у него красовалась резиновая маска. Бык Фердинанд. У Фердинанда была улыбочка на всю морду, а рога были украшены цветочными гирляндами. Норман не колебался ни секунды: он подбежал к парню и сорвал у него с головы маску, заодно выдрав и порядочный клок волос, но какая к черту разница.
– Эй! – возмутился парнишка. Теперь, когда на нем не было маски, он оказался обычным пацаном лет одиннадцати. Тем не менее у него в голосе не было страха. Только злость. – Отдай, это мое. Я ее выиграл! Ты что, совсем уже…
Норман протянул руку, схватил парня под подбородок и оттолкнул его назад. Парнишка упал прямо на брезентовую стену «Путешествия по южным морям» и запутался в складках материи. Его дорогие кроссовки брыкались в воздухе.