оответчик. Она даже может прослушать его, пока будет сидеть в уборной. Все равно в большинстве случаев там ничего интересного не бывает.
Анна вышла из машины, заперла все дверцы (даже в таком спокойном районе осторожность не будет излишней) и поднялась на крыльцо. Она открыла дверь карточкой и отключила сигнализацию совершенно на автомате. Она все еще думала о своем – о своей потаенной мечте.
(в наши дни это, пожалуй, единственная женщина, которая пользуется безоговорочным уважением всех фракций современного женского движения, столь неоднородного и противоречивого)
– Здравствуй, дом, – громко проговорила она, проходя по коридору.
Ответом была тишина. Но ничего другого она и не ждала… и, если честно, как раз на это она и надеялась. Если повезет, у нее будет два или даже три часа блаженной тишины до того, как дом снова заполнят привычные звуки: женский смех, шипение душа, хлопанье дверей, ор телевизора и закадровый смех в очередной дурацкой комедии.
Она вошла в кухню, думая о том, что хорошая ванна с солями и пеной – это как раз то, что нужно. Она ей поможет расслабиться и хоть как-то прийти в себя после этого кошмарного дня. Погруженная в свои мысли, Анна не сразу заметила, что дверь ее кабинета приоткрыта. Она недовольно нахмурилась.
– Черт, – пробормотала она. – Черт.
Анна просто терпеть не могла, когда кто-то вторгался на ее территорию. Для нее не было ничего хуже – ну, разве что люди, которые обожают тискаться-обниматься. От таких людей ее просто трясло. Но сейчас речь не об этом. Она никогда не запирала дверь своего кабинета, потому что не верила, что к ней кто-то может вломиться в ее отсутствие. В конце концов это была ее комната, и все девушки и женщины попадали сюда, к «Дочерям и сестрам», только благодаря ее щедрости и состраданию. Ей не нужно было запирать дверь. Потому что здесь было принято ждать за дверью, пока тебя не пригласят войти. Все это знали. Такова была воля Анны, и она исполнялась беспрекословно.
То есть, как правило, исполнялась. Но всегда находилась какая-нибудь бесцеремонная дамочка, которая вдруг решала, что ей позарез нужен какой-нибудь документ из ее личного дела, или ей позарез нужно сделать какие-то важные копии на ксероксе Анны (который работал быстрее, чем ксерокс, который стоял в общей комнате), или что ей позарез нужна печать, и вот такая вот дамочка заходила без спросу в кабинет – личные владения Анны, – шарила у нее на столе, смотрела на вещи, которые, может быть, были не предназначены для посторонних взглядов, и оставляла после себя запах дешевой туалетной воды…
Анна остановилась, держась за дверную ручку, и заглянула в темную комнату, которая служила кладовкой, когда сама Анна была еще маленькой. Она принюхалась и нахмурилась еще больше. В комнате чем-то пахло, но это были не духи, а что-то, что почему-то напомнило ей ее бывшего мужа, психанутого марксиста. Это был запах…
Все мои мужчины пахнут «Английской кожей» («English Leather») или не пахнут вообще.
Боже мой!
Ее руки покрылись гусиной кожей. Анна была женщиной здравомыслящей и всегда очень гордилась своим непробиваемым практицизмом, но ей вдруг совершенно отчетливо представился призрак Питера Словика, который поджидает ее у нее в кабинете. Бесплотная тень наподобие запаха этого дурацкого одеколона, которым он пользовался при жизни…
Она заметила мерцающий свет в темноте: автоответчик. Маленькая красная лампочка беспрестанно мигала, как будто сегодня сюда звонило полгорода.
Что-то случилось. Теперь она это знала. Так вот почему бесновался пейджер… а она, идиотка, его отключила, чтобы на нее не пялились окружающие. Что-то случилось. Может быть, в Эттингерс-Пьер. Кто-то пострадал. Или же, не дай Бог…
Она вошла в кабинет, вслепую нащупала выключатель за дверью и замерла, удивленная. Странно: тумблер был поднят, и значит, верхний свет должен был гореть. Но он не горел.
Анна пощелкала выключателем, но свет так и не зажегся. А потом чья-то рука легла ей на плечо.
Она закричала от неожиданности. Крик получился пронзительным и оглушительно громким – обычно так вопят героини в фильмах ужасов. А когда вторая рука опустилась на ее другое плечо и резко развернула ее кругом, она увидела силуэт, высвеченный лампой из кухни, и опять закричала.
За дверью ее поджидал не человек, а какое-то странное существо. Его огромная голова была увенчана большими рогами, покрытыми какими-то странными раздутыми наростами. Это был…
– Да здравствует бык, – произнес глухой голос, и она поняла, что это был все-таки человек. Человек в маске. Но от этого ей легче не стало, потому что она уже догадалась, кто это.
Она резко дернулась, вырвалась и отбежала к столу. В комнате все еще чувствовался запах «Английской кожи», но теперь Анна различала и другие запахи. Горячей резины. Пота. И мочи. Может быть, это ее моча? Может, она описалась со страху? Она не знала. Никак не могла понять. Она просто не чувствовала нижнюю половину тела.
– Не подходи ко мне. – Анна сама не узнала свой голос. Теперь он дрожал и был совсем не похож на ее обычный – спокойный и властный, даже авторитарный – голос. Она попыталась нащупать на столе кнопку вызова полиции. Она была где-то там, под бумажными завалами. – Не смей ко мне подходить, предупреждаю.
– Анна-Анна-бо-Ванна, банана-фанна-фо-фанна, – задумчиво проговорило существо в рогатой маске, а потом протянуло руку и захлопнуло дверь. Теперь они оказались в полной темноте.
– Не подходи, – повторила она, скользя вдоль стола. Если она успеет добраться до ванной комнаты и запереться там…
– Фи-фи-мо-Манна…
Задумчивый голос раздавался откуда-то слева, причем достаточно близко. Анна дернулась вправо, но недостаточно быстро. Сильные руки обхватили ее и сжали. Она пыталась закричать, но ей так надавили на грудь, что вместо громкого крика получился лишь сдавленный хрип.
Будь я Мизери Честейн, я бы… – подумала Анна, а потом Норман впился зубами ей в горло. Он прижался к ней, как озабоченный подросток прижимается к своей подружке на заднем сиденье автомобиля в аллее влюбленных, и его зубы были уже внутри ее горла… и что-то теплое потекло ей на блузку… и больше Анна не думала ни о чем.
К тому времени, когда был задан последний вопрос и поставлена последняя подпись под протоколом, на улице уже стемнело. У Рози кружилась голова, и вообще она была слегка не в себе, как после экзаменационной контрольной в выпускном классе школы.
Густафсон ушел, забрав свои бумаги, – он держал их перед собой чуть ли не на вытянутых руках, как будто это были не обычные исписанные листочки, а по меньшей мере Святой Грааль. Рози поднялась с дивана и пошла было к Биллу, который встал ей навстречу. Герт ушла искать туалет.
– Мисс Макклендон? – Хейл тронул ее за локоть.
Рози вся похолодела, охваченная дурным предчувствием. Сейчас они с Хейлом остались, по сути, один на один; Билл был еще слишком далеко, чтобы услышать хоть что-нибудь из того, что скажет ей Хейл. А когда он заговорит, он заговорит полушепотом. Он скажет ей, чтобы она прекратила нести всю эту чушь о своем муже. Пока не поздно. Ведь она же должна понимать, что делает себе только хуже. Когда ты, девочка, находишься в компании копов, ты должна держать рот на замке и раскрывать его только в двух случаях: а) если тебе задают вопрос и б) если коп расстегнет ширинку. Он ей напомнит, что это семейное дело, что это…
– Я поймаю его, – мягко сказал ей Хейл. – Не знаю, смогу я вас убедить или нет, но я хочу, чтобы вы знали: я поймаю его. Даю слово.
Она ошарашенно уставилась на него.
– Я найду его и арестую, потому что он сумасшедший убийца и он опасен. И еще потому, что мне очень не нравится, как вы затравленно озираетесь по сторонам и вздрагиваете каждый раз, когда где-нибудь хлопает дверь, и как вы напрягаетесь, когда я протягиваю вам руку.
– Нет… я не…
– Я же все вижу. Это, как говорится, сильнее вас. И это нормально. То есть это ненормально, но я понимаю, почему вы так напряжены. Если бы я был женщиной и прошел бы через все то, через что прошли вы… – Он замолчал, глядя на нее с лукавой улыбкой. – Вам никогда не приходило в голову, что вам еще повезло, что вы вообще остались живы?
– Да, – тихо проговорила Рози. У нее дрожали колени. Билл стоял возле выхода, с беспокойством глядя на нее. Она выдавила из себя улыбку и подняла вверх указательный палец – еще одну минутку.
– Я же все понимаю, – сказал Хейл. Он огляделся по сторонам, и Рози проследила за его взглядом. За одним столом сидели полицейский и подросток в форменной куртке какого-то колледжа. Парнишка что-то рассказывал, глотая слезы, а полицейский за ним записывал. За другим столом расположились полицейский в униформе и детектив без пиджака, так что была видна его кобура с пистолетом. Они изучали какие-то фотографии. У ряда компьютерных мониторов в дальнем конце комнаты Густафсон что-то сосредоточенно обсуждал с молоденьким полицейским, который показался Рози не старше шестнадцати лет. – Вы много знаете о полицейских, – сказал Хейл. – Но большинство из того, что вы знаете, это неправда.
Она не знала, что ответить на это, но Хейл вроде бы и не ждал от нее ответа.
– Мисс Макклендон, хотите, я вам скажу, какая самая главная причина, почему я хочу поймать вашего мужа? Так сказать, номер один в хит-параде?
Она кивнула.
– Я собираюсь поймать его, потому что он полицейский, и не просто полицейский, а герой. Но когда его фотография снова появится на первых страницах газет, он будет либо в тюремной робе, либо в морге под простыней.
– Спасибо вам за эти слова, – сказала Рози. – Они для меня много значат.
Хейл проводил ее к Биллу. Билл шагнул ей навстречу и крепко обнял. Она прижалась к нему и закрыла глаза.
– Мисс Макклендон, – мягко окликнул Хейл.
Она открыла глаза и увидела Герт, которая уже вернулась из туалета. Потом она посмотрела на Хейла, робко, но уже без страха.