и соседи, вполне может быть. Да и вообще, чего только не происходит, когда ты в отпуске.
Он оглядел улицу и увидел полицейскую машину – городской патруль; в управлении у Нормана такие патрульные колымаги называли тачками Чарли и Дэвида, – припаркованную в тумане у тротуара, примерно в двух третях пути до следующего перекрестка. Он засунул руку в глубокий левый карман плаща – действительно классный плащ; у кого-то, вне всяких сомнений, был очень хороший вкус – и дотронулся до чего-то резинового и шершавого. Он радостно улыбнулся, как человек, который встретил на улице старого друга.
– Бык, – прошептал он. – El toro grande.
Он опустил руку в другой карман, еще не зная, что там может быть, но зная, что там обязательно что-то есть и это «что-то» ему пригодится.
Он уколол палец о что-то острое, поморщился и осторожно вытащил из кармана то, что там было. Оказалось, что это хромированный нож для вскрывания писем со стола его доброй подружки Мод.
Как она кричала, подумал он и улыбнулся, вертя нож в руках, так, чтобы свет фонарей отражался на его блестящем лезвии. Да, сначала она кричала… Но потом перестала. В самом конце бабы всегда перестают кричать. И даже не передать, какое ты чувствуешь облегчение, когда они умолкают.
Между тем у него появилась довольно серьезная проблема. В патрульной машине сидят двое – посчитай их, раз-два, – двое копов с взведенными пушками. А у него только нож для вскрывания писем. Но ему надо как-то от них избавиться, и как можно тише. Проблема конкретная. И он был без понятия, как ее разрешить.
– Норман, – прошептал голос. Он доносился из левого кармана плаща.
Он вытащил из кармана маску. Пустые глазницы быка испытующе глянули на него, а его идиотская улыбка теперь казалась усмешкой всезнающего человека. При таком освещении гирлянды цветов у него на рогах смотрелись как сгустки крови.
– Что? – заговорщически прошептал Норман. – В чем дело?
– Изобрази сердечный приступ, – прошептал бык. И Норман так и поступил. Он пошел по тротуару к машине, покачиваясь и замедляя шаг по мере того, как подходил к ней ближе. Он следил за тем, чтобы смотреть себе под ноги, и поглядывал на машину только краешком глаза. Они уже должны были его заметить, даже если они полные идиоты – он был единственным движущимся объектом в поле их зрения, – и он хотел, чтобы они увидели человека, который сосредоточенно смотрит себе под ноги, человека, которому каждый шаг дается с трудом. Человека, который либо был вдугарину пьян, либо ему было худо.
Он держал правую руку под плащом и массировал левую часть груди. Он чувствовал, как острие ножа для вскрывания писем, который он сжимал в руке, протыкает маленькие дырочки в его рубашке. Когда он подошел совсем близко к машине, он покачнулся и резко остановился. Он стоял совершенно неподвижно, опустив голову, и медленно считал до пяти, не позволяя себе слишком сильно раскачиваться из стороны в сторону. Он знал, о чем они сейчас думают. Сначала они решат, что это всего лишь надравшийся в дым пьянчуга топает домой после нескольких часов возлияний в ближайшем баре, но потом им должно прийти в голову, что ему, может быть, плохо. Он хотел, чтобы они к нему подошли. В крайнем случае он подошел бы к ним сам. Но он не хотел рисковать – если он к ним подойдет, его могут забрать.
Он сделал еще три шага, но уже не по направлению к машине, а вбок, схватился за холодную металлическую ограду и снова встал. Он стоял, покачиваясь, и глядя в землю, и очень надеясь, что он все-таки выглядит как человек, с которым случился сердечный приступ, а не как преступник с оружием, спрятанным под плащом.
Когда он уже начал думать, что лопухнулся и совершил серьезную ошибку, двери полицейской машины открылись. Он не увидел этого, но услышал. А потом он услышал еще более приятный звук: звук спешащих к нему шагов. Мы их сделали, Роки, подумал он и рискнул посмотреть краем глаза. Ему нужно было на них посмотреть, чтобы убедиться, что они подошли к нему оба и что они держатся рядом с друг другом. В противном случае ему пришлось бы изображать инфаркт. А это тоже было опасно: в этом случае один из них мог побежать к машине, чтобы вызвать по радио «скорую помощь».
Но они были типичной командой а-ля Чарли и Дэвид: старичок-ветеран и мальчишка, у которого еще молоко на губах не обсохло. Норману этот парнишка показался смутно знакомым, как человек, похожий на кого-то, кого ты видел по телевизору. Но это было уже не важно. Они держались очень близко друг к другу, чуть ли не плечом к плечу – вот что было важно. Это было хорошо. И удобно.
– Сэр? – спросил тот, что слева, который постарше. – Сэр, у вас все в порядке?
– Болит, скотина, – выдохнул Норман.
– Что болит? – спросил старший. Опять старший. Это был важный момент; не решающий, но почти. В любую секунду старший коп мог велеть своему молодому напарнику вызвать по радио «скорую». И тогда уже ловить нечего. Но сейчас он не мог ничего предпринять: они были еще далеко.
В этот момент он почувствовал себя прежним Норманом – таким, каким был до начала всего этого приключения. Его разум был чист и ясен, и он был полностью здесь и сейчас и замечал все, что творилось вокруг: от мелких капелек тумана на железной ограде до серого голубиного пера, которое валялось в канаве рядом со смятым пакетиком из-под чипсов. Его слух обострился тоже. Он слышал даже тихое дыхание полицейских.
– Здесь, – прошептал Норман, массируя левую сторону груди правой рукой, спрятанной под плащом. Острие ножа проткнуло рубашку и порезало кожу, но он этого почти не почувствовал. – Вроде как желчный пузырь скрутило, только в груди.
– Может быть, вызвать «скорую»? – спросил молодой полицейский, и Норман вдруг понял, кого он ему напоминает: Джерема Матерса, парнишку, который играл Бивера в «Вот Бивер и пусть разбирается». Он смотрел все повторы этого сериала по 11-му каналу, некоторые серии – по пять-шесть раз.
Правда, старший полицейский был совсем не похож на брата Бивера, Уолли.
– Подожди секундочку, – сказал старший, а потом сделал именно то, что нужно. – Дайте я посмотрю, я был врачом в армии.
– Плащ… пуговицы… – сказал Норман, краем глаза наблюдая за Бивом.
Старший полицейский сделала еще шаг вперед. Теперь он стоял прямо перед Норманом. Бив тоже шагнул вперед. Старший расстегнул верхнюю пуговицу вновь приобретенного роскошного плаща Нормана, потом вторую сверху. Когда он расстегнул третью пуговицу, Норман выбросил руку с ножом и воткнул его в горло этому самому полицейскому. Хлынула кровь. В тумане и темноте она была очень похожа на густой мясной соус.
Бив не представлял собой вообще никакой угрозы. Он стоял, парализованный страхом, глядя на то, как его старший напарник поднял руки и попробовал вытащить нож из горла. Он выглядел в точности как человек, который пытается отодрать от себя какую-нибудь экзотическую пиявку.
– Кроф, – прохрипел он. – Кроф.
Норман так и не понял, что это было.
Бив повернулся к Норману. Похоже, парнишка был в шоке и поэтому даже не сообразил, что это Норман ударил его напарника. И это вовсе не удивило Нормана. Вполне типичная реакция. В таком состоянии молодой коп выглядел вообще как десятилетний мальчишка и был не просто похож на Бивера – он был с ним одно лицо.
– Что-то случилось с Элом, – выдохнул Бив. Норман еще что-то знал об этом молодом парне, который уже, можно сказать, попал в Муниципальный зал славы (посмертно): ему казалось, что он кричит в полный голос, хотя на самом деле ему с трудом удавалось выдавить из себя хотя бы шепот. – Что-то случилось с Элом.
– Я знаю, – сказал Норман и с размаху ударил парня кулаком под подбородок. Это было опасно, но только в том случае, если противник опасен, а с Бивом в его теперешнем состоянии справился бы даже хлипкий шестиклассник. Удар был нанесен точно. Молодой полицейский отлетел спиной назад и шмякнулся о забор, за который Норман держался минуту назад. Биву было не так уж плохо – во всяком случае, не так плохо, как хотелось бы Норману, – но его глаза были мутными и отсутствующими; так что с ним не должно было быть никаких проблем. Его фуражка свалилась на землю. У него были короткие волосы, но все-таки не такие короткие, чтобы за них было нельзя схватить. Так что Норман схватил его за волосы, рванул его голову вниз и ударил ее о колено. Звук был глухим, но тем не менее жутковатым; как будто кто-то со всей дури вмазал молотком по мешку с фарфором.
Бив рухнул как куль. Норман осмотрелся в поисках его напарника и обнаружил странную вещь: его просто не было.
Норман резко развернулся и все-таки обнаружил пропавшего полицейского. Он очень медленно шел по тротуару, руки вытянув перед собой – как зомби в каком-нибудь идиотском ужастике. Норман еще раз огляделся в поисках свидетелей этой комедии. Но на улице никого не было. Из парка доносились смех и вопли подростков, которые развлекались игрой в салки – «схвати друга за задницу» в простонародье – в тумане, но это было не страшно. Сегодня ему фантастически везло. И если это везение продлится еще минуту – ну, хотя бы секунд сорок пять, – он преспокойненько доберется туда, куда нужно.
Он побежал вслед за раненым копом, который остановился и предпринял очередную попытку вытащить нож из горла – безобидный вроде бы ножик, которым Анна Стивенсон когда-то вскрывала письма. Удивительно даже, но он прошел почти двадцать пять ярдов с такой-то раной.
– Офицер! – сказал Норман тихим, но категоричным тоном и дотронулся до локтя полицейского.
Тот остановился. Его глаза уже стекленели и казались застывшими,