Но там был всего лишь шкаф, маленький, затхлый и абсолютно пустой – на ней были все вещи, которые хранились в этом шкафу: свитер и пара теннисных туфель. Ну да, там стояла картина, прислоненная к стенке – точно в том месте, где Рози ее оставила, – но картина не выросла, не изменилась, не открылась им навстречу. Короче говоря, это была просто картина, вынутая из рамы, довольно посредственная картина, каких полно в уцененных отделах художественных салонов, на барахолках или в ломбардах. И, как говорится, никаких чудес.
Норман все еще долбился в дверь. Трещина в двери стала шире, из нее выскочила длинная щепа и упала на пол. Еще пара-тройка ударов – и все. Двери этих квартир не рассчитаны на то, чтобы выдерживать натиски маньяков.
– Это не просто какая-то долбаная картина! – закричала Рози. – Она была предназначена для меня, и это не просто какая-то там картина. Она вела в другой мир! Я знаю, что это было на самом деле… потому что у меня остался ее браслет!
Она бросилась к тумбочке и схватила браслет. Он показался ей тяжелее, чем прежде. И еще он был горячим.
– Рози, – сказал Билл. В темноте она различала только его силуэт. Он стоял, согнувшись и держась за горло руками. Ей показалось, что у него на губах кровь. – Рози, нам нужно вызвать…
А потом он закричал, потому что в комнату вдруг ворвался яркий свет… и все-таки не такой яркий, как свет солнца в пасмурный день. Это был лунный свет, и он струился из шкафа. Рози вернулась в прихожую с браслетом в руке и заглянула в шкаф. Там, где раньше была задняя стенка, теперь виднелась вершина холма. Рози видела все очень ясно: высокую траву, колеблющуюся от легкого ветра, лиловые контуры и колонны храма, мерцающие в темноте. И над всем этим светила луна – яркий серебряный диск на фиолетово-черном небе.
Глядя на эту луну, Рози почему-то подумала о лисице, которую они с Биллом видели сегодня утром, тысячу лет назад. Она представила, как лисица следит за своими лисятами, спящими в корнях упавшего дерева, и глядит на луну черными сверкающими глазами.
Билл ошалело глядел на шкаф. У него на щеке лежал луч лунного света.
– Рози, – выдавил он слабым голосом, в котором явственно чувствовалось беспокойство. Его губы еще двигались, но больше он не произнес ни слова.
Она взяла его руку.
– Давай, Билл. Нам надо идти.
– Что происходит?
Ей стало жалко его, очень жалко. Ему было так больно, и он вообще ничего не понимал… Выражение его лица пробуждало в ней странные и противоречивые чувства: ее ужасно бесило, что он там топчется и не знает, на что решиться, но в то же время ее сердце сжималось от щемящей любви к этому человеку – было в ней что-то и от материнской любви, но в основе своей это была безумная, неистовая любовь, которая горела у нее в душе, как факел. Она его защитит. Она его защитит ценой собственной жизни, если так будет нужно.
– Не важно, что происходит, – сказала она. – Просто доверься мне, так как я доверилась тебе, когда мы ехали на мотоцикле. Доверься мне, и пойдем. Нам надо идти, сейчас же!
Она потащила его за собой правой рукой; в левой руке она держала браслет, похожий на большой золотой пончик. Билл на мгновение уперся, а потом из коридора донесся яростный крик, и Норман опять навалился на дверь. С криком, в котором смешались ярость и страх, Рози покрепче схватила Билла за руку и затащила его в шкаф и дальше – в залитый лунным светом мир, который теперь располагался прямо за задней стеной этого самого шкафа.
Все пошло наперекосяк, когда эта сучка опрокинула вешалку поперек лестницы. Как-то так получилось, что Норман споткнулся о нее, во всяком случае, его новый плащ – который так ему нравился – запутался в крючках. Один из этих крючков зацепился за петлю для пуговицы… и ведь надо еще исхитриться попасть; хит сезона в нашем цирке… второй залез в карман, как бездарный воришка-карманник, который пытается стибрить бумажник. А еще один медный крюк воткнулся ему прямо в яйца. Матерясь на чем свет стоит, он пытался прорваться вперед. Но эта проклятая вешалка не желала его отпускать. Он даже не мог ее отшвырнуть, потому что один из крючков зацепился за стойку перил, как абордажный крюк, и держал крепко, как якорь.
Но ему надо было подняться наверх. Очень надо. Он не хотел, чтобы Роза с этим своим членососом успели запереться у нее в норе, прежде чем он до них доберется. Он ни капельки не сомневался, что в случае чего он без труда вышибет дверь – за годы работы в полиции он сломал хренову тучу дверей, и некоторые из этих дверей были очень даже нехлипкими, – но сейчас ему было важно время. Он не хотел стрелять в Розу, это было бы слишком быстро и просто. Для своей беглой женушки он приготовил кое-что поинтереснее, но если в ближайшие пару секунд он не разберется с этой проклятой вешалкой, ему все же придется стрелять. Вот будет позорище!
– Дядя тренер, выпусти меня на поле! – крикнул бык из кармана плаща. – Я в настроении, я отдохнул, я готов!
Да, черт возьми, неплохая мысль. Норман вытащил маску и надел ее на голову, вдохнув уже знакомые запахи мочи и резины. Кстати, пахло не так уж и плохо, если их так вот смешать, эти запахи. Получалось вполне ничего, очень даже приятный запах, в каком-то смысле. Такой – успокаивающий.
– Да здравствует бык! – закричал он и рванулся вперед с пистолетом в руке. На этот раз проклятая штуковина все-таки хрустнула под его весом, но предварительно попыталась вогнать крючок ему в колено. Впрочем, Норман и не почувствовал боли. Он ухмылялся и щелкал зубами под маской – ему нравился этот звук, похожий на стук бильярдных шаров, столкнувшихся на столе.
– Не надо играть со мной, Рози. – Он попробовал встать на ноги, и вешалка прогнулась под его весом. – Стой на месте. Не убегай от меня. Я тебе ничего не сделаю, я хочу только поговори…
Она что-то кричала ему в ответ. Слова, слова, слова. Слова вообще ничего не значат. Он пополз вверх по лестнице, пытаясь делать это быстро и тихо. В конце концов он уловил движение в темноте – на пару ступенек выше. Он вытянул руку и схватил ее за ногу, впившись ей в кожу ногтями. Ощущение было волшебное! Попалась! – подумал он, торжествуя. Попалась, моя хорошая…
Неожиданно из темноты показалась ее вторая нога. Она резко дернулась и ударила его по носу. Впечатление было такое, что нос сместился куда-то в другое место. Боль была жуткая – как будто у него в голове поселился целый рой бешеных африканских пчел. Роза вырвалась, но сейчас Норману было не до того – он уже падал назад. Он взмахнул руками и попытался ухватиться за перила, но рука соскользнула. Он полетел вниз по ступеням. Хорошо еще, что успел убрать палец с курка… а то еще, чего доброго, продырявишь себе же башку. Мысль, конечно, бредовая. Но при том, как все обернулось, это казалось вполне вероятным. Норман наткнулся спиной на вешалку, пару секунд полежал на ступенях, потом тряхнул головой, чтобы в ней прояснилось, и снова пополз наверх.
В этот раз очевидного провала в памяти не было – никаких скачков, никаких выпадений из объективной реальности, – но он совершенно не помнил, что они кричали ему и что он им отвечал. Сейчас его волновало одно: боль в разбитом носу. Боль была такой сильной, что перед глазами не просто рябились круги, а стояла сплошная алая пелена.
Он смутно помнил, что еще кто-то – пресловутый случайный свидетель из тех, кто вообще ни при чем, – захотел присоединиться к их маленькой дружеской вечеринке и что этот дружок-членосос, хахаль Розы, велел ему не подходить. Как это мило с его стороны. Теперь Норман знал, где находится членосос. Он пошел на звук голоса и – пожалуйста, получите и распишитесь. Он схватил дружка-членососа за шею и опять стал душить. В этот раз он решил довести начатое до конца, но вдруг почувствовал руку Розы у себя на лице… на маске. Это было странное ощущение, как будто тебя гладят после хорошей дозы новокаина.
Роза. Роза к нему прикасалась. Она была здесь, совсем рядом. В первый раз за все эти недели – с тех пор, как она сбежала с этой кретинской кредитной карточкой, – она была рядом, и Норман сразу же потерял интерес к ее сладенькому любовничку. Он схватил ее руку, засунул ее в рот и укусил со всей силы. Это был настоящий экстаз. Только…
Только что-то случилось. Что-то плохое. Что-то ужасное. Впечатление было такое, что она просто вырвала из суставов его нижнюю челюсть. Боль стальными тисками обхватила голову с двух сторон. Он закричал и отпрянул, сука, грязная сука, что на нее нашло?! Что с ней случилось? Не просто же так эта тихая забитая мышь, на сто процентов предсказуемое существо, превратилась в такое чудовище, бесноватое совершенно.
«Случайный свидетель» опять подал голос, и Норман понял, что сейчас он его застрелит. Кого-нибудь он застрелит точно: люди, которые так вопят, только того и заслуживают – чтобы их застрелить. А потом, когда он повернул пистолет на то место, где раньше была Роза со своим членососом, он услышал лишь стук захлопнувшейся двери. Помимо всего прочего, эта тварь обвела его вокруг пальца и все-таки прорвалась к себе в дом.
Но сейчас это было не самое главное. Эпицентр боли сместился от носа к челюсти, как в свое время он поднялся к лицу от яиц и колена, по которым попала вешалка. Что она с ним сотворила? Ощущение было такое, что вся нижняя часть лица разодрана в клочья. Ее как будто вообще не было; и только зубы парили в пространстве чуть ниже носа.
Не будь идиотом, Норми, прошептал отец. Она просто вывихнула тебе челюсть, вот и все. Ты же знаешь, как это поправить, вот и давай – поправляй.
– Заткнись, старый пердун, – попытался сказать Норман, но с его свороченной челюстью у него получилось лишь нечленораздельное мычание. Он опустил пистолет, приподнял бока маски большими пальцами (когда он ее надевал, он не стал натягивать ее до конца, и теперь это существенно облегчило ему задачу) и легонько нажал на челюсть с двух сторон. Как будто подшипники в гнезда вставил.