Он все же задумался, может, и вправду… а потом поднял глаза и увидел надпись над входом в храм: ТА, КТО УКРАЛА КРЕДИТКУ МУЖА, НЕДОСТОЙНА ЖИТЬ НА ЗЕМЛЕ.
Все сомнения разом исчезли. Он больше не станет слушать своего малодушного похотливого папашу, который только и умеет, что щупать мальчишек за интересное место. Он зашел в храм и попал во влажную темноту… правда, что-то все-таки было видно. Лунный свет сочился через узкие окна храма, освещая развалины, которые подозрительно напоминали ту церковь в славном маленьком городе Обрейвилле, куда ходили молиться Роза и вся ее благочестивая семейка. Он прошел по ковру из опавших листьев, и когда откуда-то из-под темного потолка спустилась целая стая летучих мышей и закружилась возле его лица с противным пронзительным верещанием, он лишь отмахнулся и пошел себе дальше.
– Пошли к черту, сукины дети.
Он прошел через узкую дверь справа от алтаря и оказался на каменном крыльце с той стороны храма. Впереди были колючие заросли, и на одном из кустов Норман увидел какой-то клочок материи. Он протянул руку, взял его и внимательно осмотрел. При таком освещении не скажешь наверняка, но ему показалось, что лоскуток был красного цвета. Красного или темно-розового. Как-то странно все это. На ней же не было ничего красного. Ему показалось, что она была в джинсах, но у него в голове все давно перепуталось. Даже если она была в джинсах и куртке, которую ей одолжил этот козел-членосос… куртку она сняла, и, возможно, под ней…
У него за спиной раздался непонятный звук. Как будто флажок хлопал на ветру. Норман обернулся, и летучая мышь вцепилась ему в лицо, скаля зубастую пасть и молотя крыльями по щекам.
Его рука сама потянулась к пистолету, но потом он передумал: он просто схватил мышь за крылья и резко рванул их в разные стороны, как какой-нибудь рехнувшийся баянист – свой баян. Он дернул с такой силой, что мышь разорвало пополам и ее внутренности вывалились ему на ботинки.
– Сама напросилась, паскуда, – сказал Норман и зашвырнул останки в темноту.
– Ты у нас самый крутой истребитель летучих мышей, Норман.
Господи, ее голос звучал так близко – прямо у него за спиной! Он обернулся так резко, что чуть не свалился с крыльца.
Дорога за храмом спускалась к ручью и на ней, на полпути к роще – точнее, к какому-то мертвому саду – стояла его бродячая Роза. Просто стояла себе в лунном свете и смотрела на него. С первого взгляда его поразили три вещи. Во-первых, она была вовсе не в джинсах. На ней было красное мини-платье, как будто с костюмированной вечеринки на тему Древнего Рима в каком-нибудь заштатном борделе. Во-вторых, она перекрасила волосы и теперь стала блондинкой. И прическу носила совсем другую.
И в-третьих, она была очень красива.
– Летучих мышей и женщин, – холодно проговорила она. – И больше ты ни на что не способен. Знаешь, Норман, мне тебя даже жалко. Ты вообще не мужчина, на самом деле. И эта глупая маска мужчиной тебя не сделает.
– Я УБЬЮ ТЕБЯ, СУКА! – Норман спрыгнул с крыльца и побежал вниз по склону. Туда, где стояла она. И его рогатая тень неслась следом за ним по мертвой траве, залитой бледным светом луны.
Когда он рванулся вперед, глухо крича из-под этой кошмарной маски, на пару секунд ее словно парализовало. Она застыла на месте, все мышцы как будто заклинило, тело не слушалось. И только картинка, неожиданно возникшая в голове – с подачи миссис Сама Рассудительность, надо думать, – теннисная ракетка, с окровавленной ручкой, ракетка, которой он как-то ее изнасиловал, заставила ее сдвинуться с места.
Она развернулась и побежала к ручью.
Камни, Рози… если ты упадешь в эту воду…
Но она не упадет. Она же Рози, на самом деле. Настоящая Рози, вот так. И она не упадет. Главное – не думать о том, что с ней будет, если она все-таки упадет. От воды шел такой резкий запах, что у нее заслезились глаза, а во рту пересохло уже давно. Рози зажала нос и перескочила на второй камень, потом – на четвертый, а оттуда – на другой берег. Просто. Как нечего делать. То есть все было просто, пока она не поскользнулась на мокрой траве. Рози упала, растянувшись во весь рост, и начала потихоньку соскальзывать вниз – к черной воде.
Норман увидел, как она упала, и рассмеялся. Похоже, сейчас его Роза плюхнется в воду.
Это не страшно, Роза, подумал он. Я тебя выловлю и подсушу, можешь не сомневаться.
Но она все-таки поднялась на ноги, вскарабкалась на берег и испуганно оглянулась через плечо… только она смотрела не на него, она смотрела на воду. Когда она поднималась, он увидел ее задницу – голую, как у младенца, – и тогда случилось совсем уже невероятное: у него встал.
– Я иду, Роза, – выдохнул он.
И, может быть, он не только придет за ней, но и войдет в нее напоследок. Он будет входить, пока его Роза будет отходить, если так можно сказать.
Он быстро спустился к ручью, топча легкие следы Розы тяжелыми тупоносыми ботинками Хампа Петерсона. Он дошел до воды в тот момент, когда его Роза взобралась на вершину противоположного берега. Там она замерла на секунду и опять оглянулась назад, и на этот раз она смотрела именно на него. А потом она сделала одну вещь, которая повергла его в тихий шок.
Она показала ему вытянутый средний палец. «А пошел бы ты на…»
Причем она это сделала именно так, как нужно: легонько чмокнула кончик пальца, задрала его вверх. А потом развернулась и побежала к роще из мертвых деревьев.
Ты видел, Норми, дружище? – спросил бык у Нормана в голове. Только что эта сука послала тебя на три буквы. Ты это видел?
– Да, – выдохнул он. – Я это видел, и я это так не оставлю, уж будь уверен.
Но ему почему-то совсем не хотелось нестись сломя голову по камням через этот ручей, и уж тем более – падать в воду. Что-то в этой воде не нравилось Розе, и ему тоже бы надо поостеречься: смотреть под ноги, в прямом смысле этого слова. В этой проклятой канаве могли водиться какие-нибудь хищные рыбы. Может быть, эти… которые в Южной Америке… которые за пару минут обгладывают до костей корову. Он не знал, можно ли умереть в наваждении, но с каждой минутой этот бредовый сон все больше и больше смахивал на правду.
Она показала мне задницу, подумал он. Сверкнула своей голой задницей. Может, мне тоже ей что-нибудь показать… как говорится: ты – мне, я – тебе.
Норман оскалился – не ухмыльнулся, а именно оскалился, обнажив зубы, – и поставил ботинок на первый белый камень. Луна скрылась за облаком, а когда она вновь показалась на небе, Норман был уже на полпути к противоположному берегу. Он посмотрел в воду и замер от изумления. Он глядел в эту жидкую черноту со странной смесью страха и восхищения. Лунный свет не проникал в эту воду – с таким же успехом он мог бы проникнуть в грязевой поток, – но у Нормана перехватило дыхание вовсе не из-за этого. Луна, отражавшаяся в воде… это была не луна. Это был ухмыляющийся человеческий череп.
Выпей, Норми. Хлебни этой гадости, прошептал череп на черной воде. Искупайся в ней, блин, если хочешь. Забудь обо всем, что тебя тревожит. Просто сделай глоток и забудь. Тебе сразу же станет легче.
Звучало очень заманчиво. Он поднял голову и взглянул вверх, возможно, чтобы проверить, что там на небе – луна или тоже череп. Но он не успел посмотреть на луну, потому что увидел Рози. Она стояла в том месте, где тропинка ныряла в рощу мертвых деревьев, около мраморной статуи голого мальчика с воздетыми к небу руками и опавшим – как это обычно бывает у статуй – членом.
– Ты от меня не уйдешь, – выдохнул он. – Я тебя…
А потом каменный мальчик зашевелился, опустил руки и вцепился в правое запястье Розы. Она вскрикнула и попыталась вырваться, но безуспешно. Мраморный мальчик ухмыльнулся, и Норман увидел, что он показал Розе язык.
– Молодец, парень, – прошептал Норман. – Держи ее крепче. Я сейчас подойду.
Он перепрыгнул с камня на берег и побежал к своей милой заблудшей женушке.
– Как насчет встать на карачки? Мы бы по-быстрому перепихнулись, – сказал каменный мальчик скрипучим и мертвым голосом. Его руки, сжимавшие запястье Рози, казалось, состояли из одних острых углов. Они были тяжелыми и холодными. Она оглянулась и увидела, что Норман уже перебрался через ручей и карабкается вверх по берегу. Рога его маски вспарывали ночной воздух. Он поскользнулся на мокрой траве, но, к сожалению, не упал. Рози обмерла от страха и едва не поддалась панике – в первый раз после того ужасного мига, когда она поняла, что в полицейской машине у дома сидит Норман. Он поймает ее… и что дальше? Загрызет, изорвет ее на кусочки, и она умрет, вопя от боли и задыхаясь от запаха «Английской кожи» («English Leather»). А он…
– Как насчет встать на карачки, Рози? – прошипел мраморный мальчик. – Я бы тебе впялил сзади. Давай позабавимся, как большие…
– Нет! – выкрикнула она, и прежняя ярость вновь выплеснулась наружу, окутывая все мысли алой непроницаемой пеленой. – Нет, отвали от меня. Отпусти. Что за детсадовские разговоры?! ОТВАЛИ от меня, я сказала!
Она замахнулась свободной – левой – рукой, даже не задумываясь о том, что бить по каменному лицу – это, наверное, больно… но это было совсем не больно. Рука ударилась обо что-то пружинистое, мягкое и гнилое и прошила его насквозь, как таран. На похотливом лице статуи мелькнуло удивление, а потом оно разлетелось на тысячи осколков цвета перебродившего теста. Острые каменные ладони больше уже не сжимали ее запястье, но теперь рядом был Норман. Он был совсем близко. Бежал, протягивая к ней руки, опустив голову и надсадно дыша под кошмарной рогатой маской.