– Да, я знаю. И поверьте, мне очень жаль!
В воздухе повисло тягостное молчание. Софи, не отрываясь, смотрела на Элиану. Признаться, она надеялась увидеть ее другой: постаревшей, утратившей всякую прелесть. Но нет, эта женщина по-прежнему выглядела привлекательной – даже сейчас, когда ее, по-видимому, меньше всего заботила собственная внешность. Те же печально-прекрасные глаза, та же манящая своей чистотою и искренностью улыбка.
– Извините, – вдруг сказала Софи, – но я не могу позволить вам беседовать с Маргаритой. Это было бы неразумно. И вообще, мне пора ехать.
Она хотела пройти мимо Элианы, но та преградила ей путь.
– Я прошу вас о такой малости, а вы отказываете мне! Я знаю, нехорошо напоминать о подобных вещах, но когда-то я сделала для вас гораздо больше! Возможно, на самом деле это и не было нужно, но я пожертвовала собой. Я отдалась человеку, который был мне неприятен, а в итоге родила ребенка, ребенка, которого тот, кого я люблю и кому обязана очень многим, теперь вынужден воспитывать как собственного сына.
На лице Софи впервые промелькнула усмешка, и тут Элиане показалось, что эта женщина не так уж хорошо уверена в себе. Видимая неприступность Софи защищала, подобно стальному корсету, ее уязвимую слабую душу, в которой находилось место и растерянности, и страху.
– Думаю, вы сделали это ради моего мужа.
– Нет, я пожалела и вас! Вы ждали ребенка, и я помню, какие у вас были глаза! Тогда мне казалось, что в вашей груди бьется настоящее женское сердце.
Софи поморщилась.
– Хорошо, – отчеканила она, – я позову Маргариту. Но вы должны знать: я не поощряю подобных визитов. И потому прошу вас больше сюда не приходить. Никогда!
С этими словами она сухо кивнула и удалилась, вызывающе расправив плечи и громко стуча каблуками.
Элиана еще раз оглядела зал. Какое холодное совершенство! Здесь не чувствовалось пульсации жизни, как в ее родном доме в Маре.
В это время на галерее показалась девушка. Элиана подняла голову и смотрела, как она спускается по лестнице. Лучи солнечного света проникали в высокие узкие окна, пересекали пространство помещения и чертили на полу золотые дорожки. И Маргарита шла, словно бы пронизываемая блестящими стрелами, невозмутимая, загадочная, как лесная фея.
Она была в темном, очень простого покроя платье, чем-то напоминавшем монашеское одеяние. Пожалуй, ее лицу недоставало выразительности, но глаза казались очень задумчивыми и серьезными. Она выглядела совсем взрослой, и Элиана подумала: возможно, ее заставили повзрослеть одиночество и невеселые мысли? Маргариту держали взаперти, прятали от солнца, и, наверное, потому ее облик был полон таинственной темной печали.
Девушка поклонилась гостье.
– Здравствуйте, мадам.
Элиана кивнула.
– Простите, что нарушаю ваш покой, мадемуазель. Я пришла к вам с просьбой. Ваша мать любезно позволила мне побеседовать с вами…
– Да, я слушаю вас, мадам.
Внезапно женщина почувствовала растерянность. В самом деле, как глупо! Эта девушка – совсем чужая для нее и для ее сына, и она уже с кем-то помолвлена. Но отступать было некуда.
– Я мать Ролана Флери. Вы его помните?
Голос Маргариты прозвучал немного тише, чем прежде:
– Да.
Собравшись с духом, Элиана изложила свою просьбу. Хотя Маргарита не выказала никаких признаков удивления, все-таки женщине показалось, будто девушка впервые слышит о том, что где-то идет война.
– Я должна ехать с вами сейчас? – спросила Маргарита, когда женщина закончила говорить.
– Нет. Если сможете, приезжайте в другой день. И, пожалуйста, не говорите Ролану, что я просила вас его навестить. Скажите, что сами вспомнили о нем.
Лицо Маргариты порозовело.
– Я обещаю приехать, – просто отвечала она.
Элиана так и не сумела понять, какие чувства пробуждают в ней воспоминания о Ролане. Маргарита казалась бесхитростной и простой и в то же время не подпускала к себе. Однако женщина была уверена в том, что эта девушка сдержит свое слово.
Прошло чуть больше недели, и вот однажды утром Элиана открыла дверь в комнату сына со словами:
– К тебе пришли, дорогой.
Ролан повернул голову. В тот день он был сильно расстроен – ему наконец сообщили о гибели Себастьяна. Конечно, они давно не виделись, но Ролан хорошо помнил друга детства.
– Кто пришел, мама?
– Девушка. Признаться, я не сразу узнала ее. Ее зовут Маргарита Клермон.
В лице юноши появилось удивление и какая-то особая теплота.
– Она пришла ко мне? – повторил он.
– Да. Пригласить?
– Конечно. Здесь все… в порядке? – Он протянул руку и пошарил вокруг.
– Да, дорогой, – ответила Элиана, и на ее глазах невольно выступили слезы.
Маргарита была все так же скромно одета, но выглядела более оживленной и, к удивлению Элианы, вовсе не казалась застенчивой.
– Здравствуйте, Ролан, – она говорила тихо, но уверенно. – Возможно, вы меня не помните? Я Маргарита Клермон.
– Я… я вас помню, – слегка запинаясь, произнес молодой человек. – Пожалуйста, садитесь.
– Я вас оставлю, – сказала Элиана и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Она слышала, как они о чем-то разговаривают, однажды Ролан даже засмеялся.
Маргарита пробыла в его комнате около часа и собралась уходить. Элиана поблагодарила ее за визит, но не рискнула просить приехать снова.
Женщина вошла в комнату сына и присела на стул. Ролан откинулся на спинку кресла; он не двигался и молчал. Элиана догадалась, что он созерцает какие-то картины, созерцает мысленным взором, который никто не в силах отнять у человека, пока он жив. И охваченной безумной надеждой женщине вдруг почудилось, что она видит в лице сына отражение того самого волшебного внутреннего света.
– Как ты думаешь, мама, какая она? – спросил Ролан. Элиана помедлила, собираясь с мыслями. Ей нравилась Маргарита – ее загадочное спокойствие, мягкая неторопливость движений.
– Она серьезная, искренняя, умная. Эта девушка способна стать хорошим другом.
– Странно, – промолвил Ролан, – откуда она узнала обо мне? Почему пришла? Мне неудобно было спрашивать.
– Вероятно, от своего отчима, – ответила Элиана. – Я рассказывала ему о тебе. Правда, это было давно.
– Ты считаешь, она еще придет?
– Не знаю, дорогой. По-моему, у нее сложные отношения с матерью.
Ролан задумался.
– Интересно, она все еще с кем-то помолвлена?
Элиана затаила дыхание. Одна ложь всегда влечет за собой другую, а потом они начинают толкать человека в пропасть. Но она готова была взять на свою душу хоть сто тысяч смертных грехов, если б это хоть на мгновение облегчило страдания сына.
– Не знаю. Может и нет. В противном случае она бы вряд ли приехала.
Черты лица Ролана неожиданно смягчились, и он произнес со своей прежней, чудесной, милой юношеской улыбкой:
– Да, верно!
И Элиана поняла, что он улыбается своим мыслям.
ГЛАВА V
В 1814 году Франция переживала очередной кризис власти. Война была проиграна, союзные войска во главе с императором Александром I вступили в Париж. Обстоятельства вынудили Наполеона отречься от престола и отбыть на остров Эльба. Главой нового временного правительства антифранцузская коалиция назначила Талейрана, который более чем кто-либо склонялся к необходимости восстановления в стране династии Бурбонов – призрака прошлого, желавшего воскреснуть в настоящем.
В эти дни Париж напоминал огромную нахохлившуюся птицу, замершую в напряженном нерешительном ожидании грядущего: то ли оттепели, то ли лютых холодов.
В былые времена Элиану встревожило бы нашествие иноземных войск и смена правительства, но сейчас она жила другими заботами: о будущем своих детей.
Андре, Морис и Розали были еще малы, мечты Адели о любви и удачном замужестве могли исполниться при любой власти, а судьба Ролана зависела только от того, будет ли он видеть.
Как ни странно, большинство мирных парижан пребывало в таком же состоянии и ограничивалось тем, что с недоумением и опаской взирало на толпы союзников, объединивших все державы победоносной Европы.
Иные настроения царили в армии, где популярность Наполеона все еще была очень велика. Мало кому могло понравиться, что судьбу Франции решал не ее народ, а главы союзных армий.
От Бернара летели тревожные письма. Он никак не мог вырваться домой, был измучен войной и страшно переживал из-за несчастья с Роланом, хотя и пытался ободрить и утешить своих близких. Читая его послания, Элиана уже не верила, что когда-нибудь он будет жить рядом с нею, вернется навсегда, из образа, существующего в рассказах и мыслях, превратится в реального человека. Да, он кормил семью, служил примером и идеалом, но основные тяготы, связанные с воспитанием детей, повседневными проблемами, принятием важных решений, ложились на плечи Элианы.
Женщина была очень признательна Дезире, которая всегда поддерживала ее в трудные минуты, а теперь еще и Маргарите Клермон. Только благодаря этой девушке жизнь Ролана обрела новый смысл. Маргарита приезжала не реже одного раза в неделю, и Ролан жил в ожидании этих свиданий.
Элиана не спрашивала девушку, приезжает ли она с ведома матери или попросту сбегает из дома, она лишь молила Бога о том, чтобы так продолжалось и впредь, чтобы это призрачно-хрупкое равновесие жизни не нарушил какой-нибудь внезапный поворот судьбы, чтобы счастье ее сына не развеялось как дым, не улетело, точно вспугнутая выстрелом птица.
Однажды, когда Элиана вошла утром в комнату сына с завтраком на подносе, юноша вдруг сказал:
– Постой, мама! Ты остановилась рядом с комодом, да? Держишь в руках что-то блестящее? На тебе светлое платье? Вон там стул, тут кресло. На столе ваза с цветами. Я различаю предметы.
Элиана с грохотом уронила поднос и бросилась к Ролану.
– Сынок!
Они радостно обнялись. Теперь его отделял от мира уже не мрак, а только туманная пелена, и они верили: рано или поздно она спадет и он сможет увидеть свет.