-- Так как тебе мои первые ...ну почти первые литературные пробы, - настаивал Винсент.
-- Ты хочешь сказать, что что-то сочинял до этого? - усмехнулся я и тут же встретился с его осуждающим взглядом. Разве можно шутить в тот момент, когда кто-то открылся перед тобой в самом важном. - Ну, я думаю, что никто никогда еще не делал злодея положительным героем.
-- Хм...- Винсент явно ожидал нечто большее, хотя бы похвалу за свои труды, но вместо того, чтобы укорять меня за неучтивость, он кивнул в сторону несессера и предложил. - Открой секретное отделение. Там есть скрытая пружинка, надави на нее.
Мне не хотелось опять прикасаться к его личной вещи, неприкосновенность которой уже и так была поругана, но раз Винсент предложил сам. Я легко открыл тайник и вытащил оттуда пачку писем. На конвертах не было адреса. На половине из них витиеватым почерком кто-то надписал заглавную букву "В", на другой половине стояло что-то вроде отпечатка измазанной красными чернилами подушечки пальца. Все письма уже были распечатанными, я развернул первое выбранное наугад и зачитал вслух:
-- Почтенный! Я ваш скромный бывший секретарь, выполнявший при вас обязанности главного помощника, архивариуса, домоправителя, бухгалтера, эконома, старшего повара и т.д. и т.п. - перечислять все прочитанное у меня не было сил. От того, что я уже зачитал вслух, костенел язык. Пропустив три строчки, я продолжал. - Преодолевая врожденную робость, беру на себя смелость потревожить вас не благодаря наглости и нескромности, а в силу тяжких обстоятельств. Наш сиятельный монсеньер завладел не только Ларами, но и каждым акром земли вокруг них, и мне не осталось даже угла, где я мог бы приклонить голову, не опасаясь ежеминутно, что она вот-вот слетит с плеч. Найдись хоть краешек на складе, хоть погреб, хоть подвал, где можно было бы ютиться без опасения, что пролетевшая мимо летучая мышь не заглянет в щелку и не доложен своему властелину о том, что в городе появился лишний. Ни один чердак, увы, хоть и выглядит необитаемым на самом деле таким не является. Всюду живут, летают или гнездятся слуги нашего солнцеподобного монсеньера. Ваш покорный слуга ни в коем случае не стал бы беспокоить вас просьбой о заступничестве, прекрасно сознавая, что таковое будет для вас непосильной обузой. Вы, наверное, пожелаете спросить почему бы мне не уехать из Лар, поэтому я заранее отвечу, что во-первых защитное кольцо чар не впускает и не выпускает из города никого, о чем вы сами отлично осведомлены, а во-вторых жить где-либо в другом месте мне не по средствам. На этот счет осмелюсь напомнить, что вы так и не уплатили мне три четверти моего постоянного ежемесячного жалованья, впрочем, как и всю сумму целиком за последний месяц. Только не подумайте, что я на вас в обиде. Я бы мог жить своим обычным промыслом, если бы все кошельки в городе не были наперечет у слуг нового повелителя. Там, где стал промышлять один сильный грабитель, более мелким делать нечего. Повторяю, что не потревожил бы вас, если б не крайняя нужда. Недавно я прослышал, что каким-то образом вам удалось найти средство, возвращающее юность. Вы всегда упрекали меня в том, что я слишком юн, но время идет, сейчас сидя в моем хрупком убежище, двери которого могут в любой миг разлететься от огненного взрыва или визита страшного гостя, я чувствую себя дряхлым стариком. Даже, рука дрожит при письме и не в силах аккуратно вывести буквы. Прошу, откройте мне секрет вашего преображения хотя бы в награду за то, что я один год, семь месяцев, двадцать девять дней и пять часов до того, как вы не вполне вежливо погнали меня вон, состоял у вас на стольких должностях. Служил вам верой и правдой и такое внезапное увольнение мог объяснить либо опустевшей казной, либо появлением нового фаворита, но я на вас не в обиде. В качестве вознаграждения за все те услуги, что оказывал вам, я из бесконечного уважения к вашей особе не требую ни гроша денег, только вышлите мне рецепт, чтобы я смог, как и вы, омолодиться. Посткриптум. Чистый лист бумаги, чтобы вы зря не тратились, прилагаю. Приложил бы и почтовую марку и воск для печати, если бы мы с вами пользовались обычными почтовыми пересылками. Заранее вас благодарю, вечно ваш, Винсент.
-- Как хорошо, что я не вел с тобой переписку, - облегченно вздохнул я, прочтя письмо. - В письменных объяснениях ты проявляешь ту дотошность, за которую в жизни тебя бы просто поколотили.
-- А ведь все это ради тебя, - обиженно надул губы Винсент. - Хотел помочь, но пока не вышло. Знаешь, что этот расфуфыренный индюк написал в ответ? Что знаться не желает с попрошайками. Тогда я обратился к нему снова так же в письменной форме, но уже не с просьбами, а с угрозами. На подлецов влияет только строгость. Ко мне тут же пришел вежливый ответ с извинениями, еще более дотошными, чем мои, но открыть свою тайну хитрец не решился, якобы он вообще не знает о чем идет речь, мол, нет у него от общества никаких секретов и он нижайше просит меня больше не писать, поскольку средств на секретаря нет, а сам он ради каких-то писем от работы отрываться больше не сможет.
-- Он прислал тебе твои письма обратно?
-- Да, решил, наверное, что каждый лист бумаги для меня ценность, а может счел плохой приметой держать у себя вещи того, кто вот-вот попадется в когти монсеньера дракона. Только не подумай, что я дал ему наш адрес в Ларах. Письма я каждый раз находил в дупле вяза. Их приносили вороны. А свои клал под подушку, загадывал перед сном имя адресата, а наутро они исчезали - уже были в его руках.
-- Забавно, - согласился я. - Для меня самого новость, что ты оказывается находишься в таком бедственном положение.
-- Ну...- Винсент залился краской. - Положение, правда, будет бедственным если я отнесу свои каракули поближе к печатным прессам.
-- Кто на это согласится? - рассмеялся я. - Вспомни печальный опыт Камиля, которому пьесу -то в один не популярный театр удалось пробить только путем угроз?
-- Мой случай совсем другой, - самоуверенно заявил Винсент. - К тому, же ты в состояние купить для нас хоть все книжные лавки в Ларах и не один печатные станок, и не один десяток пар рабочих рук. А если не купить, то захватить. Золото или угрозы не все ли тебе равно, чем расплачиваться.
-- Я, возможно, скоро сам попадусь в когти к твоему почтенному бывшему работодателю, а ты хочешь сделать из меня книжного героя.
-- За то, если князь снова заставит тебя встать на прежнюю стезю, то, возможно, у барышень за которыми ты будешь являться прежде всего на ночном столике ты найдешь свою биографию с нежной бархатной закладкой, и тебе не придется никого обольщать, они уже будут влюблены в тебя.
-- А если говорить не о девушках? Как же взбудораженное суеверное крестьянство, подозрительные миряне, солдаты, молодчики, торговцы, собственники? Ты думаешь, они все будет любить того, огненное дыхание которого в любой миг может обрушиться на крыши их домов и обратить мирную ночь в пытающий ад. Никто начиная от министров и кончая многострадальными студентами не желает себе такого конца.
-- Перестань бить на жалость, Эдвин. Люди большинством недоверчивы. Они сочтут весь мой труд всего лишь авторским вымыслом.
-- А тот разбойник, которого я пощадил? Он потом всем желающим рассказывал обо мне. Что если выжил кто-то, успевший покинуть горящий город и заметить меня. Им тоже не поверят.
-- Конечно нет. Бывает в книгах проходит та грань, за которой вымышленный герой обретает плоть. Он уже живет сам по себе и может слишком затронуть впечатлительных. Спроси у Розы. Она подтвердит.
Роза, в этот миг искавшая способы сманить свернувшегося клубочком гремлина со своих новых платьев, с сомнением взглянула на Винсента и пожала плечами.
-- Франческа бы подтвердила, - вздохнул он. - Ты был для нее прежде всего персонажем из легенды.
-- Хватит спорить, - Роза оставила тщетные попытки выманить из лапок своего дружка хоть один наряд и обернулась к нам.
-- Эдвин! - она шурша облаком шелковых юбок подошла ко мне. - Уже прошло несколько часов, а сверток все еще у нас на столе. Пойми, я не могу терпеть возле себя мертвую соперницу.
-- Тогда нам предстоит долгий путь, в котором не помогут ни географические карты, ни компас, ни даже путеводная звезда.
-- Зато нас выручит твоя магия.
-- Я на это надеюсь, - скромно потупился я. Роза была уверена в моих силах в то время, как сам я сомневался в них.
На сборы ушло немного времени. Взять с собой в дорогу мне нужно было совсем немного, несколько свитков, которые я из предосторожности сунул за пазуху, флягу с вином и немного еды на случай если Роза проголодается. Ни в подзорной трубе, ни в компасе я не нуждался. Сверхчеловеческая зоркость заменяла первое, а чутье и способность к ориентации в любом незнакомом пространстве другое. Оружие я брал с собой не в целях самозащиты, а по привычке. Мне нравилось, когда на боку бренчит шпага, а в кобуре припрятан мушкет, тогда я становился похож на простого человека, у которого не могут в минуту опасности на голой руке отрасти драконьи когти. Под мышкой я нес окровавленный сверток, прикрывая еще полой плаща.
Роза была уверенна, что до места назначения нам придется бог весть сколько идти пешком, поэтому долго выбирала обувь с прочной подошвой, перемерила ботфорты, ботинки на шнуровке и даже некоторые из моих пар сапог прежде чем подобрала то, что пришлось ей по вкусу, но, несмотря на все ее подсчеты до места мы добрались в считанные минуты. Океан остался позади, а перед нами лежал пустынный материк.
-- Неужели когда-то эту пересохшую почву можно было возделывать и засеивать, - Роза критически осмотрела густые мазки от золы на своих кожаных сапогах. - Ох, Эдвин, я с трудом верю, что когда-то здесь мог стоять даже самый маленький поселок не то, что целая страна.
-- Но она находилась именно здесь, там, на побережье, стоял замок, в котором я жил. Не в одиночестве конечно, а среди целого муравейника придворных, советников, консулов, слуг и многих бездельников, которые неизвестно чем промышляли и на что шли, лишь бы только остаться близ тени королевского трона. Там был порт, - я махнул рукой в сторону песчаного берега. Песок теперь смешался с пеплом и давно утратил привычный желтый цвет. - Близ порта процветал город, шла торговля, купеческие суда приплывали сюда от самых дальних берегов, а потом вахтенные с кораблей даже могли видеть огонек на маяке, но причалить к берегу уже не могли. Тогда мир еще помнил, что страна моего отца существует,