– Авугалу-у, – сказала Амели со своего места за кухонным столом.
– Ох, милая. Тетя Лорен снова научила тебя какому-то слову?
– Нет. – Амели покачала головой. – Это я о бойлере. Он говорит: «Балугулу». А я говорю: «Авугалу», чтобы быть вежливой. Мисс Вудинг говорит, что важно быть вежливой.
– Она это говорила даже о системе отопления?
– Ну, еще она сказала, что важно разговаривать с людьми, которые отличаются от нас. А еще я смотрела телевизор, и там говорилось, что если инопланетяне попытаются поговорить с нами, мы не всегда сможем это понять, потому что они могут говорить не так, как мы. Поэтому я подумала, что лучше перестраховаться.
Розалина изо всех сил старалась не засмеяться.
– Инопланетяне, скорее всего, не станут пытаться разговаривать с нами через бойлер.
– Это мы так думаем. Но мы ведь не инопланетяне.
«Благугмагу», – сказал бойлер.
– Вот видишь, – сказала Амели голосом победительницы. – Глугалугл.
– Откуда тебе знать, что мы его нечаянно не оскорбим?
Амели на секунду задумалась.
– Они не в самом бойлере. Одна леди по телевидению сказала, что они передают сообщения через тысячи миль космоса, и когда они доходят до нас, то звучат как шум.
– Значит, наш бойлер – что-то вроде инопланетного ретранслятора?
– Возможно. А может быть, он сломан.
Нужны ли тут наставления? Нет. Нет, точно нет. А даже если и нужны, в этот момент раздался звонок в дверь. Амели соскочила с табуретки и с криком выбежала в коридор.
– Бабушка с дедушкой приехали!
Это был не тот случай, когда Розалина была на сто процентов готова к общению с родителями (не то чтобы таких случаев было много), но, поскольку они приехали, чтобы присмотреть за Амели вместо нее, винить она могла только себя.
Она последовала за Амели в зал и успела вовремя, чтобы услышать: «А у нас в бойлере инопланетяне». Это вызвало вопрос: «Инопланетяне, да?» от Сент-Джона Палмера, который прощал Амели гораздо больше, чем когда-либо прощал Розалине. В это время Корделия беззвучно губами спрашивала что-то вроде: «Чему ты ее учишь?»
Мать Розалины, как и отец, была врачом и, как и отец, продвинулась в профессии достаточно, чтобы степень перестала иметь значение. Онколог по образованию, она лично участвовала в исследованиях, которые привели к значительному увеличению пятилетней выживаемости при нескольких видах рака яичников, по сравнению с которыми даже самые идеальные кексы Розалины казались тривиальностью. Она была высокой, худощавой и всегда улыбалась только внучке.
– А сегодня, – продолжала Амели, – в школе мы узнали, что майя жили в месте, которое называется Мезоамерика, и у них был город под названием Йаш-Мутуль. А еще храм, на котором был изображен большой ягуар, но его больше нет.
Что бы ни говорили о Палмерах, они посвятили себя внучке без остатка.
– Ты хорошо учишься. – Сент-Джон сел на корточки перед Амели. – Совсем как твоя мама в твоем возрасте. Почему храма больше нет?
– Потому что он очень старый. А очень старые вещи падают. А еще из-за испанцев.
– Если бы я знала, что ты сейчас интересуешься майя, – сказала Корделия, – я бы купила тебе другой подарок. Может быть, мне лучше его забрать?
Амели возмущенно округлила глаза.
– Нет. Я умею интересоваться несколькими вещами. Я полиаморка.
– По-моему, ты не это имела в виду, – быстро вставила Розалина.
– Нет, это. Это значит любить много вещей. – Выражение гордости на лице дочки было одновременно восхитительным и неуместным. – Я разобралась с приставками, как нас учили в школе. «Поли» означает «много», а «амор» означает «любовь» по-французски, а еще на латыни.
О боже. Теперь Розалине придется объяснять дочке, что такое полиамория, в присутствии родителей, которые, вероятно, тоже не знали, что это такое. По крайней мере, ни на каком уровне, кроме этимологического.
– Это вообще-то означает любовь к нескольким людям.
– Но я ведь люблю нескольких людей. Я люблю тебя, дедушку, бабушку, тетю Лорен.
– Наверно, будет лучше сказать, – Розалина чувствовала, как глаза Сент-Джона Палмера прожигают ее, – это значит быть влюбленной в нескольких людей сразу.
– А-а. – Амели подумала. – Тогда я не полиаморка. Я Полилюблювещка. Можно мне теперь подарок?
Подарком оказалась книга под названием «Монстры в реальной жизни: существа из глубин», которая была наполнена фотографиями чрезвычайно уродливых рыб. Амели она понравилась. И уже через две минуты она счастливо свернулась на диване, рассматривая акул-домовых, а Розалина пыталась налить родителям чая, который сказал бы им: «Я понимаю, что за эту помощь вам должна, но мне бы очень хотелось, чтобы это общение поскорее закончилось».
– Так что там с бойлером? – спросил ее отец, пробираясь на кухню, пока Розалина отчаянно мыла кружки, которые следовало вымыть еще утром.
Она уперлась руками в раковину.
– С ним все странно. Я позвала мастера, чтобы его посмотреть, и он сказал, что нужен ремонт.
– И сколько он попросил заплатить за то, что сказал, что бойлеру нужен ремонт?
Проблема была в том, что до девятнадцати лет Розалина была идеальной дочкой, а значит, так и не научилась врать родителям.
– Сто двадцать фунтов.
Сент-Джон Палмер покачал головой в отчаянии, которое не казалось показным.
– Он тебя с порога раскусил, да?
– А что мне было делать? «Прости, незнакомец, с которым я дома одна. Я, маленькая женщина, вооруженная только теркой для сыра, требую, чтобы ты ушел без денег, которые просишь».
– Не смешно, Розалина. Какой пример ты подаешь Амели, если позволяешь людям тобою помыкать?
Розалина мстительно включила чайник.
– Прости. Так вышло. В следующий раз буду лучше стараться.
– Уж постарайся. У тебя хоть есть сто двадцать фунтов на мастера, который ничего не сделал?
– Точно есть, – сказала она чайным пакетикам, – потому что я их отдала.
– Значит, в этом месяце тебе не нужна помощь с ипотекой?
Именно тогда она решила, что лучше продаст свои волосы и зубы на улице Монтрей-сюр-Мер, чем возьмет у отца еще хоть пенни. Во всяком случае, в ближайшее время.
– Справлюсь. А теперь отнесешь маме чай?
Он взял две кружки и ушел без дальнейших комментариев. Розалина подняла свою кружку, поняла, что у нее дрожат руки, и быстро поставила обратно. Ради всего святого, ей двадцать семь лет. Она не станет плакать на собственной кухне из-за того, что разочаровала отца. Опять.
Через несколько минут она вошла в гостиную. Амели по-прежнему лежала на диване, по обе стороны от нее сидели бабушка с дедушкой. Все трое рассматривали монстров из реальной жизни так, что можно было писать картину и вставлять в рамку.
– Это мурена, – сказала Амели. – Здесь написано, что она тринадцать футов в длину.
Корделия Палмер следила за пальцем внучки, скользящим по странице.
– Ого, большая. Ты знаешь, сколько надо таких Амели, как ты, чтобы столько получилось?
– Скорее всего, немного. Мамочка не мерила меня уже месяц, а я стала выше, чем была.
– Вряд ли ты уже стала тринадцать футов ростом, – засмеялся Сент-Джон Палмер.
– А вдруг? Вдруг у меня скачок роста?
– Ну, я бы предположила, – сказала ей Корделия Палмер, – что твой рост около четырех футов. Так сколько Амели в тринадцати футах?
Амели скорчила гримасу.
– Одна Амели – четыре. Две Амели – восемь. Три Амели – двенадцать, а четыре Амели – шестнадцать. Значит, больше трех и меньше четырех. Значит, три Амели и одна нога.
Сент-Джон Палмер улыбнулся Амели так, как когда-то улыбался Розалине.
– Очень хорошо, Амели. Ты такая умная девочка.
– Да, – согласилась Амели. – Я очень умная. Тетя Лорен говорит, что я развита не по годам.
– Ты ведь знаешь, – Корделия Палмер тактично кашлянула, – что эта женщина на самом деле не твоя тетя.
– Нет, тетя. Я зову ее тетей Лорен, а значит, она – моя тетя.
– Нет. – Это был самый нежный и уступчивый голос Корделии Палмер. – У слов есть значения. И «тетя» означает сестру кого-то из твоих родителей.
Ничего хорошего из этого не выйдет. А отец еще не притронулся к чаю.
– Я, – начала Розалина, – э-э… поезд… я не хочу…
– Тетя Лорен не считает, что слова – это что-то важное. – Амели покачала ногами в благом безразличии. – Она говорит, что это бессмысленные обозначения. И она наверняка в этом разбирается. Она – драматургиня.
Корделию, похоже, это не впечатлило.
– Давай поговорим об этом позже. Бабушка должна отвезти маму на вокзал.
Отложив книгу, Амели побежала через комнату, чтобы обнять Розалину, в чем та очень нуждалась.
– Ты ведь выиграешь на этой неделе, мамочка?
Скорее всего, нет. Абсолютно нет.
– Постараюсь.
– Стараться изо всех сил – вот что самое важное, – сказал Сент-Джон Палмер, который сам никогда в жизни в это не верил.
Розалина и ее мать поцеловали на прощание Амели и отправились на станцию.
– Ты же знаешь, мы бы с радостью довезли тебя до места, – сказала Корделия минуту или две спустя.
Они действительно могли довезти ее до самого места. Но при этом извлекли бы свою выгоду.
– Ничего страшного. Не хочу вас беспокоить.
– Ты нас не беспокоишь. Ты – наша дочь. А Амели – наша внучка. И, если честно, мы с твоим отцом волнуемся из-за того, насколько твоя подруга на нее влияет.
Только не снова.
– Лорен – моя лучшая подруга. И она была со мной тогда, когда рядом никого не было.
В тот момент, когда слова сорвались с ее губ, она поняла, что сказала это зря.
Взгляд ее матери стал отстраненным, что говорило о том, как ей больно это слышать, но она была слишком порядочной, чтобы это показать.
– С тобою были мы. Мы всегда были с тобой.
– Знаю. Прости. Я не это имела в виду.
Вот только в каком-то смысле она имела в виду это. Потому что связь с родителями, как бы отчаянно она от нее ни зависела, начинала ей казаться все более и более оторванной от всего, что она могла бы выбрать или захотеть.