– Если я скажу, что у тебя красивое тело, – сказал Ален, опираясь локтями на барную стойку рядом с ней, – ты запретишь мне через суд приближаться к тебе?
Несмотря на явный экзистенциальный провал, это вызвало у нее смех.
– Ты, наверно, устал. Целый день бегал по бальному залу.
– Как удобно, что у меня есть читательский билет, потому что я большой сторонник государственных программ по ликвидации безграмотности.
– Если что, – сказала она, – я так могу всю ночь.
Он ухмыльнулся ей.
– Это очередная ужасная пикап-реплика или ты хочешь сказать, что тебе надоело обмениваться ужасными пикап-репликами?
– Это чуточку из столбика А и капельку из столбика Б. – Она вздохнула. – Если честно, я подумываю, что нам стоит вернуться в номер и заняться сексом.
Молчание.
– Я уже начинаю думать, что тебе от меня нужно только одно, Розалина-эм-Палмер.
Он ведь шутит, не так ли? Определенно шутит. Тем не менее Розалине было немного не по себе от того, что она перескочила на тему секса, даже не сказав «привет».
– Прости, я переборщила?
– Нет, нет, это ободряет. – Протянув руку, он заправил прядь волос ей за ухо. – Я бы хотел знать больше таких людей, как ты.
– Эм… – Это ведь хорошо, правда? – В смысле?
– Думаю, что многие из нас зацикливаются на себе. Мы боимся выйти за пределы себя, рискнуть или попробовать что-то новое. Но ты ведь не такая, правда?
Ладно. С одной стороны, ей нравилось слышать, какая она классная и особенная. С другой стороны, все это подготавливало ее к тому, что впоследствии она будет сильно разочарована.
– А что, если нет?
– Не глупи. А теперь идем – используй мое тело.
На этот раз вышло лучше. Не то чтобы раньше было плохо, но они учились, и стеснение, которое всегда присутствовало с новым партнером, начало уходить. Такова суть секса – он становился по-настоящему хорошим только тогда, когда тебе все равно, насколько недостойно это занятие. Когда ты становишься потной, нетерпеливой и забываешь волноваться о том, что лицо искажено, а ноги раздвинуты, и ты показываешь кому-то те части себя, за привлекательность которых ты не можешь поручиться.
Она старалась, но с ребенком, работой и конкурсом выпечки времени на это не было. Вдобавок ко всему, она не особо рассчитывала на секс в эти выходные, что означало, что Ален видел ее такой, какой она не хотела показаться. Она точно пропустила участок волос сбоку от колена. И стоило тщательнее увлажнять кожу. И, наверное, лучше не поднимать руки слишком высоко над головой, потому что, хотя она уверена, что не совсем себя запустила, на подмышках точно были волосы.
Все это наводило на мысль о реальном человеке, а не о «гладкой секс-богине», которой она в идеале хотела предстать.
Тем не менее она кончила легче, чем в прошлый раз, – один раз до него и один раз после. А потом они лежали вместе на прохладных простынях. Она прижималась головой к его груди, а его пальцы скользили по ее позвоночнику и крылышкам ее бабочек.
– Боже, – он протяжно вздохнул, – мне это было нужно.
– Мне тоже.
– Я хотел найти тебя раньше, но после съемок пошел прогуляться, чтобы проветриться.
Она повернула голову, чтобы посмотреть на него.
– Ты в порядке?
– Да. Ну, по большей части. Выпечка вслепую не совсем удалась.
Как и она, он справился нормально. Как и она, он был не из тех, кто считал, что «нормально» – это достаточно хорошо.
– Ты пройдешь.
– О, я знаю, что пройду. Дело не в этом. Я ожидал большего, а люди уделяют особое внимание хлебной неделе.
– Это шоу выпечки, Ален. Люди обращают внимание на симпатичные декорации, красивые торты и выражения Грейс Форсайт, которые с каждым разом становятся откровеннее.
Она хотела этим успокоить его, но Ален отстранился, закинул руки за голову и нахмурился, глядя в потолок.
– Хлеб никогда не был моим козырем. Он для стариков, домохозяек и людей, которые покупают хлебопечку, пользуются ей раза два, а потом заваливают соцсети историями о том, какие они охренительно умелые. Ни у одного человека, у которого есть хоть что-то стоящее в жизни, нет времени на приготовление собственной закваски. Я просто… полагался на то, что для других людей это будет труднее, чем для меня.
Сегодняшний день явно его измотал. На нее он тоже в каком-то смысле повлиял. Но она, похоже, куда больше привыкла к провалам, чем он.
– Ну, Норе сто шестьдесят, – попыталась пошутить она, надеясь вызвать у него улыбку. – Ей, наверное, приходилось печь хлеб из опилок и щебня еще во времена блицкрига.
– Хлеб Гарри понравился им больше, чем мой. Как думаешь, когда он в последний раз ел хлеб без наклейки «Просрочка»?
Может быть, она заразилась от Анвиты фетишем на руки, но Розалине было довольно легко представить Гарри, который печет хлеб воскресным днем для своих сестер, их мужей, их детей, возможно, для родителей, а может, для бабушки. И все так к этому привыкли, что забывают благодарить его, а он не возражает, потому что окружен людьми, которые его любят.
– Розалина? – Ален осторожно толкнул ее. – Я тебя утомил?
– Что? – спросила она. – Нет. Ты меня не утомил. Выпечка вслепую всегда получается непредсказуемой. Уверена, что завтра у тебя все получится.
– Нет, ты права. – Он снова притянул ее в свои объятия. – Я погрузился в свои мысли, а так не надо.
– Все нормально. Конкурс – это стресс для всех.
Он улыбнулся.
– У этого есть свои преимущества.
А затем поцеловал ее.
Воскресенье
Через два часа после пятичасового испытания Розалина начала думать, что лучше бы она прошлой ночью больше спала и меньше получала оргазмов. Но отвлечение Алена оказалось эффективнее, чем его утешение, и в тот момент это был беспроигрышный вариант.
– Итак, что ты планируешь на этой неделе, деточка? – спросил Уилфред Хани, появившись перед ней вместе с Грейс Форсайт, Марианной Вулверкот и оператором.
Розалина перестала помешивать.
– Ну, я всегда интересовалась биологией, поэтому решила испечь хлебное сердце. Камеры я собираюсь сделать из хлеба со сладкой начинкой. Вишневая и черничная начинка будут насыщенной и бедной кислородом кровью, а скрученные бриоши – аортой и нижней полой веной.
– Довольно зловеще. – Марианна Вулверкот выглядела впечатленной, как еще ни разу в этом сезоне, по крайней мере когда дело касалось Розалины.
– Да, – добавила Грейс Форсайт, – в этом есть что-то от серийного убийцы.
Внезапно опасения Розалины по поводу того, что она предстанет в образе несчастной матери-одиночки с посредственными навыками выпечки, стали неуместными.
– Я не практиковалась на настоящих сердцах.
Грейс Форсайт вскинула брови в сторону своего неироничного маллета в стиле 80-х.
– Мне кажется, не стоило это говорить настолько прямо.
– Я считаю, что это очень креативно. – Это был Уилфред Хани, на которого всегда можно было положиться, когда нужно было разрядить обстановку. – Просто сделай так, чтобы это было вкусно. Потому что важно именно это.
Грейс Форсайт похлопала ее по плечу.
– Удачи, мама Патрика Бейтмана[5].
– Ох… да пошло оно, – крикнул Рики с другого конца бального зала, отчего продюсеры, ведущие и операторы устремились к его рабочей стойке, как вороны на падаль.
– Что случилось? – Колин Тримп почти дрожал от нетерпения. – На камеру, пожалуйста.
Рики хлопнул себя по лбу.
– Угадайте, какой недоумок поставил духовку на неправильную температуру. И его булочки с изюмом подгорели.
Через час препарированный орган Розалины оказался в духовке, и у нее появилось несколько минут передышки. Преимущество «Воспекительного воскресенья» перед «Выпечкой вслепую» заключалось в том, что во время него можно было разговаривать и теперь, когда группа немного сплотилась, было нормально ходить по залу и перебрасываться фразами.
Анвита и Грейс Форсайт стояли вместе у рабочего места и смотрели на буханку, которую только что вынули из печи. Как всегда, рядом находилась оператор, но она, казалось, искренне сомневалась в том, что из этого получатся пригодные для использования кадры.
– На что он должен быть похож? – спросила Грейс Форсайт, поглаживая подбородок и глядя на высокую, гордую хлебную колонну, которая определенно что-то напоминала, но не то, что можно было бы ожидать от выпечки на семейном телешоу.
Анвита смотрела на свое творение так же, как когда-то доктор Франкенштейн смотрел на свое.
– Это Биг-Бен, разве нет?
– Дорогая, технически Биг-Бен – это колокол. А это технически бубенцы.
– Оху… ох… охренеть. – Анвита опустила голову.
– Нецензурные слова запрещается говорить на камеру, тыковка.
– Знаю. В голове все спуталось. – Повернувшись к Розалине, Анвита развела руки в стороны. – Это же я. Пекла сама. И испекла пенис. Огромный хлебный пенис. Кто-то вечно готовит пенис. И в этом году пенис сделала я. Бабушка будет смотреть по телевизору, может, даже вместе со всеми своими подругами, как я с любовью голыми руками леплю пенис.
Грейс Форсайт разразилась безудержным хохотом, который никак нельзя было показывать по телевидению.
– Это один из лучших, что я видела. Я имею в виду, в бальном зале. Вне его я не судья. И, честно говоря, кто бы захотел им быть?
– Думаю, – отозвалась Розалина, пытаясь быть полезной, – его можно обрезать.
Подняв со стола выпечку, Анвита ткнула им в лицо Розалине.
– Ты хочешь, чтобы я обрезала пенис?
– Ладно. Плохая идея. Почему бы тебе не сказать, что это сатирический комментарий к нынешнему состоянию нашей политической системы?
– Потому что я на шоу выпечки, а не на «Прожекторпэрисхилтон».
Грейс Форсайт поднялась на ноги и вытерла слезы с уголков глаз.
– Ты всегда можешь это оставить без внимания.
– Я пытаюсь сделать Парламент. Без часовой башни здание Парламента – просто здание.