Не стоит и говорить, что хороших отзывов Рики не получил. Следом за ним шла Нора, которая представила свой откровенно эффектный сад с видом женщины, знающей, что всех сделала. Хоть и неправильно было желать пожилой даме провалиться на конкурсе, Розалина таила слабую надежду, что на вкус он окажется ужасным.
– Черт возьми, – вскрикнул Уилфред Хани. – Он великолепный.
Получается, на этой неделе победила Нора.
Это означало, что Розалина с негодованием напоказ несла свою выпечку.
– Что ж, очень умно, – заметила Марианна Вулверкот со смесью похвалы и подозрения. – От тебя подобного не ждешь, но это иногда хорошо.
Уилфред вскрыл сердечные камеры и начал их разрезать, выливая на тарелку красную и синюю начинку.
– Боюсь, для меня это отдает Хеллоуином. Я человек простой, и мне нравятся сердца на День святого Валентина или в хорошем рагу. Но не анатомически верные и сочащиеся.
– Оно на любителя, – признала Марианна Вулверкот, что ближе всего было к несогласию тогда, когда судьи расходились во взглядах, – но, не отрицаю, вкус превосходный. И мне понравилась идея.
Она смотрела на Розалину холодными голубыми глазами.
– Приятно видеть, что ты начинаешь выходить из раковины.
– Ох. – Розалина, на мгновение забыла, что ее снимают, и удивленно уставилась на Марианну Вулверкот. – В самом деле? Спасибо.
Она все равно не выиграла. Естественно, не выиграла. Потому что, хоть судьям и понравилась идея, Нора создала целый хренов сад, со внуками от невестки и качелькой. Рики тем временем никак не мог прийти в себя от падения Смауга и утопал в объятиях, похлопываниях по спине и искренних слезах.
От этого Розалина как никогда чувствовала себя середнячком, но теперь это почему-то было иначе. В конце концов, она получила молчаливый одобрительный взгляд от Марианны Вулверкот, а этого добивались немногие. И впервые почти позволила себе думать, что может кому-то составить конкуренцию. Что бы там ни думала Дженнифер Халлет, Розалина умеет не только красиво стоять в фартучке.
Она умела ставить конкурентоспособную опару вслепую и почти без рецепта.
Она умела лепить анатомически правильное сердце из хлеба и черники.
Она умела дружески флиртовать с гетеросексуальной девушкой-оптиком и заставить электрика перестать называть ее милой.
А еще у нее был горячий архитектор, который всеми действиями показывал, что считает ее потрясающей.
Так почему бы ей не вернуться в медицину? Не стать врачом? Не жить той жизнью, которой она всегда хотела?
Она закончила подведение итогов («На самом деле чувствую себя очень уверенно. Я пошла на риск, и на этот раз он окупился»), взяла сумку из комнаты и присоединилась к общей толпе прощавшихся с Рики. Затем направилась на парковку, чтобы дождаться отца и, надеялась, попрощаться с Аленом, прежде чем его заберут.
– У меня есть для тебя кое-что, друг.
Позади нее хрустнул гравий, и появился Гарри, с сумкой через плечо и контейнером для еды в руке.
– Да? Эм, а зачем? Что там?
– Да уж, я только что понял, что это, наверно, странновато. Но когда ты в прошлый раз разговаривала с дочкой, она сказала, что сейчас любит рыб, и я подумал, что ей может понравиться.
Он протянул ей контейнер, и она заглянула внутрь. Под защитным слоем кухонного полотенца был краб из его каменной запруды.
– Стянул, пока съемочная группа до него не добралась. – Гарри пожал плечами. – Это булочка, и она, ну, это, вроде миленькая, да?
На самом деле она и впрямь вышла милая. Как и сам жест. Как и он сам, но нет. У них ничего не выйдет. Такие, как Розалина, на интересовались такими, как Гарри.
– В смысле, – продолжил он, – ей бы, наверно, больше понравилась рыба-удильщик или акула-домовой, но я не знаю, получилось бы у меня их сделать или нет.
Розалина не знала, что сказать.
– Спасибо. Ты очень заботливый.
– Ладно, мне пора. Надо подвезти Рики. – Он тоскливо пнул ногой тропинку. – Я обещал, что если его отсеют, позволю ему взять меня с собой в «Эмираты».
– Куда?
– «Эмирейтс». Это стадион. Мы пойдем на матч проклятого «Арсенала». Я был пьяный, когда на это согласился, а он был грустный. Только не рассказывай моим друзьям.
Она бросила на него недоверчивый взгляд.
– Да ладно, это же всего лишь футбольный матч.
– Друг, ты не сечешь. Лучше быть мертвым, чем «красным».
Со вздохом в духе Сидни Картона Гарри поплелся назад. Уложив краба в свой багаж, Розалина осмотрела горизонт на признак Сент-Джона Палмера.
Она ждала уже десять минут из ожидаемых двадцати, когда завибрировал телефон.
«Мы, похоже, разминулись, – прислал ей сообщение Ален. – Мне очень понравились наши выходные».
Раз они ему так понравились, почему он не соизволил увидеться с ней перед отъездом? Только вот спросить об этом было невозможно, чтобы не показаться требовательной, пассивно-агрессивной или сварливой. Так что, в конце концов, она написала: «Мне тоже». Что, хоть и было простовато, невозможно было воспринять негативно.
«Прости, вчера вечером я был не в духе».
Он действительно был не в духе. И если можно судить по его внезапному исчезновению, он и сегодня был не в духе. Но, опять же, она не хотела его тыкать в это носом. Она не совсем отвыкла от свиданий, но считала, что требовать чего-то тогда, когда кроме секса у вас ничего не было, – не лучший способ начинать отношения.
«Понимаю. У всех бывают плохие дни».
«Если я тебя не утомил, буду рад увидеться с тобой на этой неделе. У меня как раз закончился контракт, так что сейчас есть немного свободного времени».
Кто бы мог посидеть с ребенком? Лорен и так делала для нее много, и она не могла просить родителей два раза подряд. Но, может быть, в четверг – у Амели карате, поэтому ее все равно не будет почти весь вечер.
«В деревне есть прекрасный маленький паб. Мы могли бы пообедать. Прогуляться. Или не гулять. Посидеть в моем саду. Потренироваться в выпечке. Я недавно переделал кухню, так что можешь этим воспользоваться». Пауза. «Кухней. И всем остальным, что приглянется».
Написано именно так, как надо. Немного романтики, немного пошлости. Побыть наедине с человеком, который был увлечен ею и любил то же, что и она. Но сможет ли она взять отгул на работе? Может ли она себе это позволить?
«Это все замечательно, – написала она в ответ. – Но мне надо сначала кое с чем разобраться».
«Конечно».
«Я отпишусь во вторник, хорошо?»
«Буду ждать».
Засунув телефон обратно в карман, Розалина прислонилась к стенке и наблюдала, как облака проплывают по медленно заходящему солнцу. Хотелось бы ей чувствовать себя радостнее – это же свидание, настоящее свидание, а не снятие стресса на съемочной площадке, но логистика… Господи, логистика.
В голове тут же прокрутилось все, что ей нужно будет сделать: попросить Лорен прийти на день раньше, попросить менеджера перенести ее смену, а куда ее перенести? Она уже брала выходные. Ей придется сообщить в районный центр, что Амели будет забирать из карате кто-то другой, и, если уж на то пошло, сообщить в школу, что кто-то другой будет забирать ее из школы. И, конечно, ей придется сказать Амели, что она уедет еще на день, что Амели примет, но ей это не понравится, и, черт возьми, что она за мать? Сбегает, чтобы побыть с каким-то парнем в его саду, вместо того чтобы заботиться о своем ребенке, как и положено. Или эти переживания делают ее плохой феминисткой? Кто она, плохая мать и плохая феминистка? И понравится ли Амели Ален? Ей он нравился, но она не восьмилетняя девочка. И хотя об Алене можно сказать много хорошего, он точно не рыба-удильщик. И не викинг.
Помимо этого, ей каким-то образом надо найти время, пространство и энергию, чтобы напечь огромную кучу печенья.
И весь этот стресс и хаос из-за того, что парень, который ей нравился, пригласил ее в красивую деревню на свидание, посвященное выпечке? А ведь когда-то в ее жизни было время, когда хорошие новости не так сильно дурманили голову.
Четвертая неделя. Печенье
Четверг
Ален жил в английской деревушке, сошедшей с крышки шоколадной коробки под названием «Что-то-там-на-Уолде» или «Какая-то-там-на-Воде», до которой было достаточно трудно добраться на поезде. Поэтому Розалине пришлось выбирать: ехать в неудобное время или несколько часов. Выбрав неудобное время, она прибыла на станцию «Тралала-на-Трололо» без пяти десять, чтобы пообедать в двенадцать тридцать. Сообщение Алену о том, что она приехала рано – на два часа раньше, – смахивало бы на фильм «Роковое влечение». Поэтому она решила воспользоваться прекрасным утром в сельской местности.
И она старалась. В самом деле старалась. Но пока она бродила, внимательно разглядывая маленькие коттеджи и сонный изгиб реки между ними – водной артерии с таким существенным местным значением, что это, очевидно, побудило совет назвать деревню Венецией Котсуолдса, – ее мысли постоянно возвращались к печенью, дочери и работе. И все это, так или иначе, ей придется наверстывать.
В конце концов она оставила попытки успокоить свою измученную душу и вместо этого отправилась в паб.
Естественно, Ален сказал, что это паб, но это явно был трактир – он назывался трактиром, в нем были номера, и она не удивилась бы, если бы там была конюшня. Внутри были камины, деревянная мебель и мужчина за стойкой бара, который явно просидел там последние лет семьдесят. Как правило, Розалина старалась не пить до полудня, но это был особый случай, когда ей это было действительно необходимо. Она пошла на компромисс и, несмотря на то что больше любила традиционный джин, чем эль, взяла себе пива.
Как только она достигла того уровня раннего времени, который был хотя бы смутно социально приемлем, она отправила Алену сообщение о своем приезде, и он ответил: