«Я только достану печенье из духовки. Приеду, как только смогу». И конечно, он появился чуть позже двенадцати, как обычно, ухоженный настолько, что Розалина оказалась на грани между восхищением и страхом. Осознавая, что ей предстоит много ездить на поезде, она подбирала вещи в основном для телевизионного шоу о выпечке – со строгим, но безвкусным дресс-кодом. В итоге она не решилась на что-то стоящее и выбрала удобные джинсы с блузкой чуть менее формальной, чем обычно. Но, по крайней мере, она заглянула в самый сексуальный угол своего ящика с нижним бельем. Ведь, по ее опыту, лучше запоминается финал, а не преамбула.
– Давно ждешь? – спросил Ален, усаживаясь напротив.
– Не очень. – О боже, она снова ему врет. Но это была вежливая британская ложь, которая считалась практически обязательной. – Я прогулялась по деревеньке. Здесь красиво.
Он улыбнулся ей. Его глаза засветились так, будто комплимент относился к нему.
– Знаю. Я очень люблю ее. Мои родители давно хотели, чтобы я пустил корни – обрел покупательную способность и все такое. Мой отец занимается недвижимостью и наверняка, бы так сказал. Я пробовал искать в Лондоне, но поскольку мне не хотелось платить полмиллиона за двухкомнатную квартиру над общественным туалетом, решил выбрать что-то более сельское. В город отсюда попасть сложнее, но жилье очень влияет на качество жизни, понимаешь?
Честно говоря, когда Розалина хотела превратить своевременное наследство от бабушки и дедушки в залог за дом, вопрос был лишь в том, сколько она может позволить себе заплатить и как долго сможет продолжать платить. Вслед за этим шли вопросы «Нормальные ли там школы?» и «Есть ли там асбест?». На тот момент она была очень довольна покупкой. Это был дом, и он был ее – одна из немногих вещей, которые абсолютно точно принадлежали ей. Но теперь, представляя, как ее дом выглядит глазами Алена, он походил на убогую двушку в захолустном провинциальном городке.
– Да, – ответила она, – очень влияет, правда?
Он кивнул.
– Возможно, это очень занудно и искренне с моей стороны. Но мне нравится ощущение непрерывности истории, которое возникает в деревне. Есть свидетельства того, что люди здесь жили шесть тысяч лет назад. Некоторые исторические здания просто восхитительны. Например, церкви – в основном это здания семнадцатого и восемнадцатого веков. Но в них все еще можно увидеть следы оригинальной постройки четырнадцатого века и даже нормандского здания, построенного еще раньше, а также скудные свидетельства саксонского оригинала и римского храма под ним.
Она не знала, что ответить. Ничего не изменилось – Ален был таким же чарующим и интересным, как и раньше. Особенно когда говорил о том, что ему нравилось. Но что-то изменилось. Может быть, потому, что шоу создало свою маленькую Вселенную, и поэтому, когда кто-то рассказывал тебе об искусстве, архитектуре или викторианских гротах, это казалось естественным. А теперь это лишь напоминало о том, насколько она отдалилась от той жизни, которую вел Ален и которая должна была у нее быть.
Вот только, как и напомнил ей Ален, ее жизнь вовсе не обязана была такой оставаться. Она могла променять булочки и школьные хлопоты на жизнь, в которой бы бродила по Венеции Котсуолдса, показывала Амели саксонскую церковь и объясняла ей, в чем разница между саксами и викингами и что нет, у саксов не было рогов на шлемах. Или это будет жизнь, в которой она проведет следующие семь лет за учебой, а после – десяток лет в вечных дежурствах?
– Я все думаю о твоих словах, – выпалила она. «Молодец, Розалина. Давай, резко переведи приятный разговор с темы, которая важна человеку, на себя».
– Да? – он поднял брови.
– Ну, о том, чтобы вернуться в университет. Ведь я смогу, правда? В смысле, мне ведь стоит это сделать, да?
– Ну, дело, очевидно, за тобой. Но я бы сказал, что сейчас подходящий момент.
Она отхлебнула пива, жалея, что не любит пиво настолько, насколько хотелось бы.
– Мои родители были бы рады.
– Наверняка так и будет.
– И в будущем так было бы лучше для Амели. Шевеления в сторону карьеры логичнее, чем попытка выиграть на кулинарном шоу.
– Мне кажется, тут дело не в том, что было бы лучше для твоей дочки, – осторожно сказал Ален. – Нужно, чтобы это было необходимо тебе. И, в конце концов, ты всегда хотела стать врачом.
Она рассмеялась. И смех звучал так странно, как не имел на то права ни в какой ситуации.
– А кто не хотел? Это важная профессия.
– Я рад, что ты так считаешь, потому что… ну… – Он взял меню и снова положил его на стол. – Скажи, если я переборщил, но я тоже об этом думал. Думал о тебе и даже навел кое-какие справки.
Черт. Все развивалось очень быстро.
– Правда?
– Ничего особенного. Тебя дома не будет ждать стопка заявлений на поступление. Мне просто стало интересно, что для этого требуется.
– Ого, у тебя фетиш на врачей, да?
– Это все из-за стетоскопа, – сказал он с язвительной ухмылкой. – Но отложим на время мои извращенные фантазии о медиках…
– Точно? Кажется, у меня в сумочке завалялся термометр.
Его смех был благодушным, но он не подыгрывал ей.
– Отложим их на время. Дело в том, что мне действительно не все равно, и я всерьез считаю, что это пошло бы тебе на пользу.
Он был прав. Безусловно, прав. Ей следовало собраться с силами еще много лет назад.
– Так что… что мне нужно сделать?
– Ну, если тебе хочется вернуться в Кембридж, хотя я думаю, что с большинством университетов группы «Рассел» все обстоит примерно так же, нужно было написать за последние два года какую-нибудь академическую работу…
– Ой, надо же, – весело сказала Розалина. – Похоже, я слишком поздно спохватилась.
– Розалина, я понимаю, что это пугает. Но позволь себе получить образование. Ты не хуже меня знаешь, что твоя судьба – не работа в канцелярском магазине.
Сдавшись, она протяжно вздохнула.
– Так что, мне надо заново сдавать экзамены?
– Это один из вариантов. Но лучше выбрать доступный курс или что-нибудь другое через «Открытый университет». У них очень гибкая программа, так что ты сможешь составить график с учетом других обязательств.
– Ты имеешь в виду… – ее голос прозвучал чуть резче, чем она намеревалась, – Амели? Ты считаешь ее обязательством?
– Я знаю, что она огромная часть твоей жизни, но она не определяет тебя как личность.
Она неловко поерзала на месте, пытаясь понять, в самом ли деле решила, что Амели определяет ее как личность. И не значит ли то, что она позволила чему-то определять себя как личность, самое важное для нее в мире. Да и имеет ли это значение?
– Знаю. Мне просто не нравится, когда об Амели говорят как об обузе.
– Я не намекал на это. Лишь говорил о твоих обязанностях и что если ты в самом деле хочешь направить карьеру в иное русло, у тебя есть варианты, которые позволят и дальше справляться со своими делами.
– Ален, Амели – не обязанность. Она – человек. Мой любимый человек.
– Прости, – сказал он. – Я не хотел тебя расстраивать. Лишь хотел удостовериться, что ты осведомлена о своих возможностях. – Короткая пауза. – Будем делать заказ?
Возможно, это было к лучшему. Она не собиралась так яростно защищаться. Но, очевидно, в ее нынешнем состоянии серьезно думать о своем будущем и одновременно приятно проводить время с парнем было не совсем возможно.
После обеда они вернулись в дом Алена. Вернее, к его ужасающе живописному коттеджу. Который, к полному неудовольствию Розалины, оказался элегантно модернизирован таким образом, что удобства двадцать первого века легко уживались с изысканной старинной фурнитурой. Это заставило ее еще больше переживать за день, когда Ален увидит ее дом с крошечными комнатками и низкими потолками. С постоянно расширяющейся коллекцией интересов Амели, которая захватила все свободные поверхности, словно Золотая Орда.
Во время переговоров о совместном времяпрепровождении Ален предложил потратить вторую половину дня на то, чтобы попрактиковаться в выпечке. И поэтому, как только Розалина бросила свою сумку и извлекла из ее глубин ингредиенты, они расположились на его старинной, но оборудованной по последнему слову техники кухне. И это, как с радостью открыла для себя Розалина, было одно из самых приятных свиданий в ее жизни. Было что-то такое уютное в том, чтобы печь рядом с кем-то, обмениваться праздными мыслями и идеями, которые приходили на ум, когда ты по запястье погружен в бисквитное тесто.
И постепенно, по мере того как печи разогревались, а аромат печенья, качество которого, как она надеялась, будет достойно телепередач, заполнил кухню, она начала чувствовать себя почти… как это называется? Ах, да, хорошо. Может быть, даже оптимистично. К лесу, церквям и урокам истории пришлось привыкать, и ее планы вернуться в университет зловеще таились в глубине ее сознания, но это? Делить с кем-то пространство, мгновение и скалку? Это далось легко. Естественно.
Розалина не хотела сглазить и, возможно, вкладывала слишком много значения в один двусмысленно ободряющий взгляд Марианны Вулверкот, но ей казалось, что на этой неделе у нее все получится. Кто знает, может быть, даже хорошо. В конце концов, у нее была сильная концепция. И та часть души, которая привыкла делать домашние задания и тесто одновременно, втайне была рада попрактиковаться на незнакомой кухне.
Когда все было готово, они сели за кухонный стол Алена, сделанный из восстановленного дерева, и по очереди попробовали печенье друг друга.
– Они очень вкусные, Розалина, – сказал он наконец.
Она это знала. Но все равно в какой-то степени ей стало легче.
– Надеюсь. Мне кажется, они отличаются от других по вкусу. Я приняла к сведению твой совет насчет секретного оружия.
– И твое секретное оружие – алкоголь?
– Ну, – признала она, – все мы знаем, что нравится Марианне.
Он бросил на нее, как ей показалось, насмешливый взгляд.