– В общем, не хочу заставлять тебя оставаться, если тебе нужно спешить. Но ты проделал долгий путь и оказал мне услугу, так что я не хочу тебя выгонять.
Он нахмурился.
– Друг. Ты мне ничего не должна. Я ведь сказал, что помогу, если нужно, и я помог. С удовольствием останусь, если ты захочешь поболтать, но только потому, что ты мне нравишься и ты красивая – знаю, что не должен этого говорить. Это не значит, что ты обязана уделить мне время из-за одной розетки.
– Хм, – сказала она.
По правде говоря, она не знала, как к этому отнестись. Она была воспитана с очень острым чувством социальной ответственности, и мысль о том, что ей предоставили выбор, была на грани дезориентации. Кроме того, она вроде как… хотела, чтобы Гарри остался у нее ненадолго. Хотя ей не хотелось задумываться почему. И то, что ей надо было сказать ему: «Да, я хочу, чтобы ты остался», было гораздо откровеннее, чем просто предположение, что так надо.
А еще он считал ее красивой.
Что он и раньше говорил. Но теперь это ощущалось иначе.
– Хм, – сказала она снова. – Было бы здорово, если бы ты… захотел остаться. Поболтать.
Он поставил ящик с инструментами обратно на пол и прошел за ней на кухню.
– Тогда ладно.
К счастью, комната была в приемлемом состоянии – ее мизерные размеры хорошо сочетались с суетливостью Розалины, которую она унаследовала от отца, а значит, Розалина была аккуратным пекарем, и хотя следы готовки пудинга были по-прежнему хорошо видны, все было аккуратно сложено на дальней половине столешницы. Кроме того, если не считать дверцы холодильника, это была зона, относительно свободная от Амели.
– Мое гостеприимство несколько ограничено по очевидным причинам. – Морозильник продолжал таять, и она поспешно еще раз протерла под ним воду, поскольку, хоть и знала, что Гарри искренне сказал, что ему ничего от нее не нужно, он наверняка расстроится, если упадет и подвернет лодыжку.
– Есть еще чай. И… в общем, больше почти ничего. Если только ты не хочешь помочь мне разделаться с размороженными рыбными палочками.
– У тебя есть хлеб?
Открыв дверцу холодильника, она начала перебирать продукты, которые можно было спасти, и те, которые уже нельзя было спасти.
– Да, есть. В смысле, магазинный. Я ведь не Джози.
– Если хочешь, я мог бы приготовить сэндвичи с рыбными палочками.
– Как хочешь. Иначе они окажутся в мусорном ведре.
– Тащи сковородку. Я их зажарю, а ты пока поставь чайник.
Она протянула ему сковороду. И старалась не смотреть, как он разогревает масло и осторожно извлекает рыбные палочки из промокшей картонной упаковки.
– Что такое, друг? – Он бросил на нее подозрительный взгляд. – Ты ведь не из тех, кто их жарит на гриле?
На ее кухне вполне могли уместиться и она, и Амели, и даже Лорен. Но все они были по-своему маленькими – и это была одна из многих черт, которые объединяли Лорен с Наполеоном. Гарри же, хоть и был ниже Алена ростом, нельзя было назвать маленьким. Из-за этого Розалине должно было быть тесно. Но почему-то не было. Было приятно… делить пространство. Обходить друг друга. Передавать предметы через варочную панель.
– Возможно, да, – призналась она. – Но я думаю о том, что Амели сейчас ощущала бы себя обманутой. Она уверена, что взрослые начинают веселиться, как только дети ложатся спать. И если я скажу ей, что мы делали бутерброды с рыбными палочками в десять часов вечера, она больше никогда не заснет.
– А потом можно съесть по мороженому.
– А потом пойти на секретную карусельку, предназначенную только для взрослых. Ой, подожди. Нет. Это звучит как-то совсем неправильно.
Рыбные палочки весело хрустнули, ударившись о сковородку.
– Да, у моей сестры была такая на девичнике.
Розалина рассмеялась, резко вспомнив, что должна была готовить чай, а не смотреть, как Гарри жарит тресковые палочки в кляре. Это не должно было быть привлекательным занятием для мужчины, но сейчас он находился в таком противоречивом балансе между уютом и сексуальностью, к которому она совсем не была готова. Возможно, она могла бы списать это на то, что он пришел ей на помощь, как рыцарь в джинсовых доспехах. Или в обтягивающей футболке. Почему нельзя носить более свободные футболки?
Чайник, четыре ломтика хлеба и много масла спустя они сидели друг напротив друга за кухонным столом, почти соприкасаясь коленями, – еще одна вещь, которая не грозила ей с Амели или Лорен.
– Они вкуснее с белым хлебом, – сказал Гарри.
– Я знаю, но стараюсь, чтобы моя дочь росла со здоровым кишечником.
Гарри бросил на нее игриво-удивленный взгляд.
– Спасибо, что говоришь о кишечнике, пока я ем бутерброд.
– Прости. – Она поморщилась. – C Амели и Лорен я привыкла к куда менее приятным разговорам за обедом.
– Я шучу, друг. Тем более с таким роскошным голосом, как у тебя, «кишечник» звучит как название богемного места.
– Ты ведь знаешь, что до богемы мне далеко.
– Твою дочку зовут Амели, ты ешь цельнозерновой хлеб, и у тебя в холодильнике нет салатного крема.
– Там есть майонез.
– Это не одно и то же, и ты это знаешь.
Она сделала глоток чая.
– Что вообще такое «крем для салата»? То есть я знаю, что это такое. Но никто не знает, что именно это.
– Наверно, это как с солениями «Бранстон», да? Их делают из Бранстона и кладут в сэндвичи.
– А «Мармайт», – добавила она академическим тоном, который, благодаря матери, был довольно хорошим, – делается из мармы.
– Ох, бедняжки малыши-мармы. Теперь это вымирающий вид. Какой шок.
Хихикнув, она переключила свое внимание на еду.
– Наверное, мне не стоит в этом признаваться, но я никогда раньше не ела сэндвич с рыбными палочками.
– Ну, раз у тебя нет ни салатного крема, ни белого хлеба, то, по сути, ты их так и не попробовала.
Это наблюдение не помогло ей перестать хихикать, что мешало есть. Это было несправедливо. Мужчины, похожие на Гарри, не имели права быть такими смешными.
– Эм, – услышала она свой голос, – извини, что я так отвратительно вела себя в первую неделю.
Он медленно моргнул.
– Я так не думал, приятель. Но теперь я об этом узнал и немножко обиделся.
– Не нужно делать из этого шутку.
– И не надо чувствовать себя виноватой за то, что сказала мне, что тебе не нравится, как я с тобой разговариваю.
Ей бы следовало перестать удивляться всецелой готовности Гарри… как бы это сказать… переживать из-за того, о чем переживает кто-то другой. Но она продолжала ждать, что мосты между ними разрушатся, или что у них закончится терпение, или что они не сойдутся в компромиссах. И чем больше позволяла себе расслабиться, чем больше давала себе наслаждаться его обществом, тем больнее ей было, когда это наконец произошло.
– Я очень хорошо умею чувствовать себя виноватой, – возразила она. – Мне хватало практики. И вообще, я не о том, это… это как бы… Мне просто кажется, что я неправильно тебя поняла.
– Я имею в виду, – он пожал плечами, – я не знаю, правильно ли с тобой себя вел. Как бы я разговаривал с тобой только потому, что считал тебя шикарной чикой, а ты все равно не уделяла бы мне времени. Так что, если бы я все испортил, это было бы неважно. Конечно, я все равно облажался, называя тебя «милой» и вообще. И теперь вот думаю, тебе, наверное, и «чика» не нравится, да?
– Ты прав. Не очень люблю, когда называют «чикой».
– Вот видишь, – он беспомощно махнул рукой, – опять все испортил.
– Все… все в порядке. И, если уж на то пошло, Дженнифер Халлет тоже считает меня шикарной чикой.
Он засмеялся.
– Готов поспорить, что уже нет. Не после того, как ты накричала на нее на неделе хлеба.
– Не знаю, стоило ли. Нельзя кричать на людей.
– Ну, это зависит от того, кто кричит и на кого кричит. Ты должна стоять за себя, друг.
По опыту Розалины, когда люди ей говорили, что нужно постоять за себя, они имели в виду «перед всеми, кроме меня». Поэтому к этой идее она относилась в лучшем случае с опаской.
– И вообще, – продолжил Гарри, – я никогда не говорил, что ты просто шикарная чика. То есть ты шикарная. И выглядишь так, как выглядишь. Но еще я знаю, что ты не боишься наехать на того, кто может выкинуть тебя из шоу. И ты вырастила дочь, которая хорошо разбирается в уродливых рыбах. А значит, она наверняка знает, что ты будешь любить ее, что бы она ни сделала, а это очень важно. И пока все остальные ломают голову над тем, как сделать цветы из хлеба, ты печешь самое настоящее сердце, которое кровоточит, потому что ты охренеть странная. А еще я знаю, что ты вроде как встречаешься с другим парнем, так что мне, наверное, лучше заткнуться.
Розалина открыла рот и, поняв, что совершенно не знает, что сказать, закрыла его. Потому что она действительно вроде как встречалась с другим парнем. Так что, видимо, позволять сексуальным красавцам говорить ей, что она чертовски странная, означало бы перейти какую-то гипотетическую, но очень конкретную черту.
А что, если Ален был прав много недель назад и ей отчаянно хотелось… чего-то? Потому что ей на самом деле вовсе не хотелось, чтобы Гарри молчал. Ей нужно было больше… Собственно, она не знала, чего именно больше. Вот бы не было этого тихого фонового ощущения, что твой ребенок спит. Или не нужно было беспокоиться о том, что электричество отключится без причины. Или предчувствия, что придется платить за восстановление, если это случится. Может быть, дело в том, что она заняла первое место по печенью, и каждый раз, когда думала об этом, приходилось останавливать себя, чтобы не начать прыгать, как Тигра. А может, дело было в компании. Она была с человеком, который видел ее дом, был знаком с ее ребенком и знал, чем она живет. С тем, кому, казалось, было не все равно, какая она. А не то, какой она могла бы быть.
Встав, Гарри собрал тарелки и отнес их к раковине, а затем начал мыть посуду.
– Ты ведь готовил, – сказала она. – Ты не должен…
– Я бросил рыбные палочки на сковородку. Ко мне в дверь не скоро не постучит Маркус Уоринг.