– Послушай… Мне правда нужно несколько минут, чтобы прийти в себя.
– Понимаю. – Он легонько провел пальцами по ее руке – это, видимо, было все, на что он был готов пойти в процессе съемок. – Дай знать, когда закончишь оплакивать свой вполне адекватный паркин.
Он был прав.
– Мне просто… кажется, что надо стараться лучше.
– У тебя получается лучше, чем у некоторых. И тебя ни за что не отправят домой, пока в конкурсе есть пекари слабее тебя.
– Домой отправят того, кто хуже всех справится на этой неделе. И это вполне могу быть я.
– Это будешь не ты. И наказывая себя сейчас, ты не справишься лучше завтра.
Она сомневалась, что сидеть в баре и хандрить, попивая джин с тоником, вместо того чтобы бросаться за специальным предложением «два по цене одного» в магазин «Все по фунту», было наказанием. А может, так оно и было. Может быть, она настолько запуталась в конкурсе, будущем и выборе, что решила, будто посредственный паркин не дает ей права на секс.
– Вот что, – сказала она, – я выпью один коктейль и приду к тебе.
Он улыбнулся.
– Буду с нетерпением ждать. Если что, я у себя в номере.
Когда Розалина добралась до бара, все надежды на тихую, утешительную порцию джина и тоника испарились, потому что Анвита и Джози уже устроились в углу. И к тому времени, как она увидела их, они определенно увидели ее, что, согласно нерушимой социальной конвенции, означало, что они должны пригласить ее к себе, а она должна согласиться.
– Эй, эй, эй, – позвала Анвита. – Парни, парни, парни.
Хотя Розалина объективно знала, что Джози на самом деле не злая, события первой недели поставили ее на последнее место в списке людей, с которыми Розалина хотела бы общаться.
– Э-э, а что за парни? – спросила она.
– Очевидно, – это была Джози, – теперь это мы.
Сев рядом с ними, Розалина обнаружила, что ей уже не так легко, как было десять секунд назад.
– Как так?
Анвита пожала плечами.
– Не знаю. Просто подумала, что это весело. Решила попробовать.
– Хорошо, но если ты предложишь пойти в дурацкий «Нандос», я уйду.
– Не волнуйся, – сказала Джози. – Мои веселые деньки в «Нандос» давно прошли. Лучшее, на что я сейчас способна, это угрюмый «Убер Итс».
Розалина знала, что было несправедливо предполагать, что постоянные намеки Джози на ее образ жизни были завуалированным способом сказать: «Я замужем и родила детей в социально приемлемом возрасте, а у тебя какие оправдания?» Но все равно было похоже. Стиснув зубы, она подняла воображаемый бокал в сторону Анвиты.
– Кстати, ты отлично справилась с паркином.
– Спасибо. Я пошла по пути Рики.
– О, Рики. – Вздохнув с нежностью, Джози долила себе вина. – Не могу поверить, что он выбыл. То есть могу. Ведь он взорвал голову дракона. Но я скучаю по нему.
– Я тоже, – сказала Анвита. – Я скучаю по всем. Ну, кроме Дэйва. Он был мудаком.
– Выбыло только четверо, но без них стало так пусто. К концу завтрашнего дня от нас останется половина.
На самом деле, подумала Розалина, тот вечер, когда они все сидели за этим столом и Джози выставила ее на посмешище, а Флориан встал на ее защиту, будто случился с другим человеком.
Джози мрачно ухмыльнулась.
– Если, конечно, они не решат, что мы одинаково никудышные, и не выгонят нас всех, сделав шокирующий поворот.
– Или, – Розалина сделала доблестную попытку сохранить позитивный настрой, – решат, что у нас всех есть реальный потенциал и…
– Выгонят Гарри? – закончила Анвита.
– Я хотела сказать, оставят нас всех. Но полагаю, что это тоже вариант.
– Не поймите меня неправильно, он замечательный. Но если он пройдет, – и тут взгляд Анвиты стал слегка сентиментальным, – тогда, когда они будут давать интервью в финале, они с Рики смогут сказать: «Я болею за Анвиту, она великолепная и сексуальная».
– Либо, – весело добавила Джози, – ты можешь потерпеть грандиозную катастрофу и с позором вернуться домой, к бабушке.
Анвита распахнула глаза.
– Ого. Там, откуда ты родом, это называется «из лучших побуждений»?
– У меня трое детей. – Бокал Джози стремительно пустел. – Я все делаю из лучших побуждений.
Нет. Джози была ни при чем, но Розалина… просто не любила ее. Не хотела проводить с ней время. Не хотела думать о том, что вылетит из конкурса, пока милая нормальная Джози со своими милыми нормальными детьми триумфально летит к финалу на крыльях, сотканных из миловидности и нормальности.
Она снова встала.
– Так или иначе, я пришла сюда выпить, и, как и во многих других случаях на этой неделе, у меня ничего не вышло. Я в бар. Кому-нибудь что-нибудь принести?
– Там симпатичный бармен, – добавила Анвита.
– Что угодно, что можно положить в рот… а знаете, забудьте, что я это сказала.
Поскольку заказов на выпивку не последовало, Розалина оставила их одних и как раз собралась заказать запланированный утешительный джин с тоником, когда Гарри – мужчина, которого она отвадила из дома своим непрошеным и неквалифицированным диагнозом касательно психического здоровья, – занял барный стул через пару мест от нее.
– Ладно, друг, – сказал он с заметым дискомфортом, – признаю, что вел себя в тот день как дурак.
Она готовилась к гораздо худшему.
– Нет, все в порядке. Ты оказал мне услугу, и мне не следовало… переходить на личности.
– Но ведь ты желала мне лучшего, так ведь? И мне не стоило с тобою ссориться.
– Давай забудем, хорошо?
– Хорошо. Если ты этого хочешь. Но, – он поковырялся в миске с арахисом, – это не обязательно. Например, ты не должна бояться, что я взбешусь, если ты скажешь что-нибудь кроме «Привет!» или «Как твои рыбные палочки?».
Честно говоря, ее мало волновало подобное в отношении большинства людей. И, наверно, не именно в ключе рыбных палочек. Но она ходила на цыпочках вокруг своих родителей девятнадцать лет, пока не встала на ноги самым кардинальным образом, а такие вещи, видимо, формировали привычку сильнее, чем следовало бы.
– Я не боюсь, – сказала она, сделав для храбрости глоток джина с тоником. – А если и так, то это не из-за тебя. Из-за истории гендерной социализации и подобного.
– Чего?
– Ну, знаешь, мальчиков учат говорить о том, чего они хотят, а девочек – о своих чувствах. А потом, когда вырастаешь, понимаешь, что надо делать и то и другое, и испытываешь от этого шок.
Он на мгновение задумался.
– Кажется, у меня не получается ни то ни другое. В смысле, если я знаю, как что-то должно быть, то могу сказать: «Вот это должно быть так», но если не знаю, я молчу.
– Думаю, в этом и есть разница. Даже если я знаю, как должно быть, всегда в итоге говорю: «А ты не думал о том, что бывает вот так? Но тебе, конечно, лучше знать».
– Значит, – спросил он, – я должен научиться говорить о чувствах? Потому что мои приятели просто охренеют. Я не могу говорить при них: «Ребята, нас опять выбили из Кубка до четвертьфинала. Мне, типа, от этого грустно».
– Ты знаешь, что эмоций больше, чем радость и грусть, и что их можно испытывать не только по поводу футбола?
– Похоже, мы читали разные книги правил, приятель.
– И еще, – сказала Розалина, очень надеясь, что это не нарушает какой-то тайный мужской закон, – прошлым вечером ты разговаривал со мной. Об эмоциях.
Его это не то чтобы шокировало, но он точно покраснел, потер затылок и посмотрел в сторону, что бывало редко.
– Да, но… В смысле, это другое. Ты ведь женщина и вообще, но если подумать, тут и впрямь все сложно.
– Немножко, но это и есть гендерная социализация.
– Ну, – Гарри глубоко вздохнул, – если говорить о том, что вызывает эмоции, то мой паркин сегодня был дерьмом.
– Мой был не лучше. Может, и не дерьмом, но точно откуда-то из области анального отверстия.
– Спасибо, но мне не хочется обсуждать паркин из области моего анального отверстия.
– Сам начал.
– Вот и нет. Это обычное ругательство. А ты сделала его странным.
Она хихикнула.
– Прос… Нет, постой. Я не стану извиняться. Буду бороться за свою гендерную социализацию. Выкуси, сучка.
– Чего? – Гарри бросил на нее поддельно-испуганный взгляд. – Нельзя называть меня сучкой. Это сексизм.
– Это реапроприация.
– Отстань, приятель. Ты хуже, чем моя невестка.
С тех пор как она стала воспринимать Гарри как друга, а не как парня с красивыми руками, она стала внимательнее следить за его семьей.
– Ты никогда не упоминал о брате.
– Посмотрите-ка, ты уже строишь предположения. – Он сложил руки, которые оставались такими же красивыми, но тон его был игривым. – У Хизер брак с девушкой. Милая история, на самом деле. Познакомились в школе. Но Кейтлин очень умная и поступила в университет, чего никто из моей семьи никогда не делал. Потом они с Хизер снова встретились, когда работали в одной больнице. Врач и медсестра, напоминает «Холби-Сити», но это им подходит.
«Отлично, Розалина. Очевидная постыдная заметка для себя: люди из рабочего класса тоже могут быть гомосексуалами».
– Ого. Извини. Правда, извини. Это было крайне гетеронормативно с моей стороны.
– Да. Оказывается, бисексуалы не похожи на киноа. Ты их тоже обходишь стороной.
– Ой, замолчи. Иначе испорчу тебе пудинг.
– Тебе, скорее всего, это не понадобится, друг. Для меня явно все кончено.
Ей не хотелось об этом думать.
– Нет, не кончено. Ты всегда можешь повернуть все в свою пользу на второй день.
– Честно говоря, я думаю, что мое время пришло. – Он сделал глоток пива. – В том-то и дело, когда ты выходишь из зоны комфорта. Как только ты оказываешься вне ее, думаешь: «Теперь мне некомфортно, что же делать?» Кроме того, я не знаю, хотел бы я отправить домой вместо себя кого-то другого.
Розалина отчасти понимала его. Не было такого человека, которого она хотела бы выгнать, но точно знала, что хочет остаться. Кроме того, как только она окажется вне конкурса, ей придется начать эпопею с возвращением в университет. И когда она думала об этом слишком усердно, ощущала себя выпившей чашку чужой рвоты.