пенис своей вагиной. Прости, в голове это звучало лучше.
Розалина уставилась на нее.
– Теперь и не знаю, как уйти. Ведь что бы я ни сказала, это вызовет странные ассоциации.
– Ты права. Давай попробуем еще раз. Приятного вечера. Передай от меня привет.
– Передам. Спасибо. Пока. И я очень ценю, что ты не стала упоминать ничьи гениталии.
Анвита смахнула влево в воображаемом «Тиндере».
– Фу. Как вообще такое можно делать?
С некоторым сожалением – не то чтобы ей было о чем сожалеть – Розалина спустилась с холма в сторону отеля, а затем поднялась по невзрачной побеленной лестнице в комнату Алена. Она постучала в дверь более неловко, чем хотела.
– Розалина. – Ален был слегка взъерошен, что говорило о том, что он только что проснулся. Это предположение подкреплялось тем фактом, что на нем были черные спортивные брюки и не было верха. – Не думал, что ты придешь.
– Прости, – сказала она инстинктивно. Хотя, поскольку она не просила ее ждать, а он явно не ожидал, она не совсем понимала, за что ей чувствовать себя виноватой. – Мы ходили ужинать. Ты чувствуешь себя лучше перед завтрашним днем?
– Вроде да. В эти дни все зависит от техники, но я стараюсь, как могу.
Она замерла на пороге.
– Здорово. Так что… можно войти?
– Конечно. – Он отошел в сторону, чтобы пропустить ее. – Если ты не хочешь вернуться к друзьям.
Вот черт. Она все испортила. Встретила сексуального парня, с собственным домом и хорошей работой, который любит выпечку, и все шло хорошо, а потом без всякой причины перешла на смешанные сигналы, и теперь он не знает, что ему делать.
– Лучше останусь с тобой, – сказала она чуть более решительно, чем это было необходимо.
И чтобы доказать это, она мягко подтолкнула его к кровати, усадила и села на него. Взяв его лицо в ладони, она крепко его поцеловала.
– Как бы мне ни нравилось потакать твоим диким наклонностям, – он слегка отодвинулся, – ты вся в грязи.
– Прости. Я пошла прогуляться с Анвитой и Гарри, и Анвита случайно упала из-за игры в слова…
Он моргнул на нее.
– Игры во что?
– Мы играли в слова в темноте, – ни с того ни с сего Розалина начала хихикать и не могла остановиться, – Анвита загадала слово на «Т», и мы с Гарри перебрали все варианты, а потом она сказала, что это трактор, а мы сказали, что трактора нигде нет, а она сказала, что трактор был пару минут назад, когда она это говорила…
Розалина все еще хихикала, что затрудняло составление связной словесной картины.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – сказал ей Ален.
– Понимаешь, это был трактор Шредигера.
– Ты пьяна?
– Выпила бокал вина, пока мы спорили об эноки.
– Почему ты спорила с Анвитой и Гарри об эротике?
– Не об эротике. Об эноки. – Розалина только успокоилась и опять начала хихикать. – Из-за того, что он думал, что это фасоль, а я думала, что это капер…
– Это грибы, – перебил ее Ален.
– Я знаю. Мы проверили. А еще коко-бобы – это не какао-бобы. А трактор оказался не трактором и не быком, – закончила она торжествующе, – а козлом.
Последовало долгое молчание.
– Я рад, – сказал он наконец, – что тебе было весело. Но я почти ничего не понял, и ты меня по-прежнему пачкаешь.
– Прости.
Она стянула с себя блузку, что было скорее практическим жестом, чем эротическим, но Ален – его взгляд метнулся к ее груди – казалось, не был обеспокоен этой разницей. Они снова поцеловались, Ален расстегнул ей лифчик, и легли на кровать.
А потом Розалина лежала в темноте, прижавшись головой к плечу Алена, и думала, что, черт возьми, с ней не так. Потому что ей нравился секс. Нравился секс с Аленом. И все же все это время она была лишь наполовину с ним, и ей постоянно приходилось возвращаться мыслями в номер, в котором она находилась.
Вместо того чтобы гадать, о чем Гарри и Анвита разговаривают в баре. Или вспоминать, каково это – бежать по полю в темноте, словно ничто в мире тебя не держит.
Как Анвита радуется своей победе из-за эноки.
Как краснеет Гарри, пока позволяет дразнить его за торт с русалкой.
То, как осторожно он передвигался по ее кухне, словно не хотел отнимать у нее место. То, как он просто принял то, что Амели – часть ее жизни. Его глубокий голос, когда он говорил: «Хорошо, друг», как будто это был их секрет.
Какими теплыми были его карие глаза. Какие широкие у него плечи. И его ухмылка, которая казалась одновременно застенчивой и понимающей.
Воскресенье
– …Поверить не могу, – сказала Дженнифер Халлет, пока Гарри, Анвита и Розалина стояли перед ней в ряд, как непослушные школьники, – что вы, кучка неадекватных идиотов, вынуждаете меня вести переговоры о внесудебном урегулировании из-за травмированного козла.
– Эй, вот не надо, – первой заговорила Анвита. – Если что, это козел нас травмировал.
– Мне плевать на вашу травму. Мне не плевать, что вы вторглись на чужую территорию. Потому что, как бы странно это ни звучало, если что-то происходит в окрестностях, когда мы снимаем шоу, это отражается на шоу. И когда я получаю гневный звонок от фермера в ту же ночь, когда вы трое, прихрамывая, возвращаетесь в отель, покрытые грязью, несложно сообразить, чьи сиськи и/или яйца мне надо прибить к гребаному столу. – Дженнифер Халлет начала расхаживать из стороны в сторону. – А еще, если бы вы потрудились прочитать свои контракты, мои маленькие мешки с дерьмом и солнечными зайчиками, вы бы знали, что должны вести себя так, чтобы поддерживать ценности «Пекарских, мать их, надежд». А это значит, и я не могу поверить, что мне приходится объяснять это, что нельзя совершать никаких гребаных преступлений. – Она продолжала шагать из стороны в сторону. – Моя работа заключается в том, чтобы сделать вас похожими на очаровательную обмякшую мошонку, которую моя тетушка Тори не постыдилась бы взять с собой в бридж-клуб. А у меня не получится этого сделать, если вы окажетесь на третьей странице «Мейл», где на фото, на чужом поле, голые, вы заталкиваете куриц друг другу в прямую кишку.
В потрясении Гарри поднял руки.
– Погоди-ка. Ничего такого мы с курицами не делали.
– Я хочу уточнить, – быстро добавила Розалина, – мы не засовывали их друг другу в прямую кишку.
Дженнифер Халлет замерла. Но только для того, чтобы сверкнуть глазами.
– Ведите себя как можно лучше до следующего гребаного сезона. И если я увижу хоть один бестактный поступок любого из вас – подам на вас такой иск, что вашим внукам придется зарабатывать минетами, чтобы оплатить ваши судебные издержки.
Достигнув негласного консенсуса, Гарри, Анвита и Розалина не смогли ничего на это ответить и поспешили удрать, чтобы перекусить подобием завтрака. А затем их погнали в бальный зал для начала съемок, обещавших стать изнурительным днем выпечки.
Несмотря на то что это был конкурс макарун, Розалина начала с торта. Хотя макаруны – дело хлопотное, их можно приготовить довольно быстро, а последнее, чего она хотела, – подать на стол тарелку с макарунами вместе с недоделанной грудой бисквита.
– Проблема в том, – сказала она Колину Тримпу, – что я каким-то образом достигла того этапа конкурса, когда то, что меня просят приготовить, не помещается на моей кухне. Поэтому, хотя я и отработала все элементы, готовый продукт получился несколько теоретическим.
– Как считаешь, у тебя все получится? – Марианна Вулверкот явно учуяла слабость с другого конца зала. И теперь набросилась на нее. – Это все-таки шестая неделя, Розалина.
– Знаю, но не могу рисковать и готовить что-то… – Розалина попыталась найти баланс между «я принимаю критику» и «я пассивно-агрессивна», – безрадостное.
Марианна Вулверкот холодно вскинула бровь.
– Очень мудро.
– Так что ты приготовила для нас? – спросил Уилфред Хани.
– Простой трехслойный шоколадный торт с кремом из швейцарской меренги. Глазурь будет с эффектом темно-синего мраморного космоса. И я сделаю планеты из макарун, а затем посыплю все съедобными блестками, чтобы он был весь в звездочках.
Уилфред Хани одобрительно кивнул.
– Звучит очень хорошо, милочка.
– И, конечно, – добавила Марианна Вулверкот таким тоном, по которому почему-то трудно было понять, одобрение это или презрение, – мраморный масляный крем сейчас очень даже в моде.
– Да, вот так. – Розалина неловко подняла большой палец вверх. – Уж точно не зашквар. Эм, в смысле, это ирония. Ведь понятно, что я имела в виду иронию, да?
У Уилфреда Хани был растерянный вид.
– Что такое «зашквар»?
– Никто не знает, дорогой, – протянула Грейс Форсайт. – Это рукопись Войнича современной эпохи.
– И я тоже не знаю, – признался Уилфред Хани.
У Грейс Форсайт на лице было выражение «Я окончила Кембридж, милый».
– Как и все остальные. Это, скорее всего, была шутка.
– Что ж, – лицо Уилфреда Хани приобрело выражение «Я из Йоркшира, не издевайся надо мной», – мамуля всегда говорила, что если приходится объяснять шутку молочнику, значит, она не смешная.
Все еще препираясь, они двинулись дальше, оставив Розалину заканчивать бисквит. Атмосфера в бальном зале была довольно напряженной, но она не могла сказать, связано ли это с трудным конкурсом, или с тем, что они были так близки к полуфиналу, или с тем, что шестидесяти процентам конкурсантов утром устроил взбучку продюсер за проведение воображаемой козлиной оргии.
– Мне кажется, – сказал Ален со своего места, – что все сведется к вкусовым качествам. Скорее всего, большинство будут делать шоколадный или ванильный торт. Так что надеюсь, что смогу выделиться, потому что у меня все будет пронизано нотками матча. Я готовлю бисквит с зеленым чаем и масляным кремом матча…
Грейс Форсайт наклонилась к нему, прежде чем он успел продолжить.
– Тебе не кажется, что ты можешь… переборщить с матча?
– Нет. Это довольно сложный ингредиент. Я чувствую, что если использовать его по-разному, то можно получить разные элементы вкуса.