– Ничего себе, – заметил Гарри, когда они остановились у дома родителей Розалины. – Твой папа – парень из «Мэри Поппинс»?
Розалина несколько виновато смотрела на чрезвычайно роскошную резиденцию Эрлз-Корт, в которой выросла.
– Какой? Дик ван Дайк?
– Нет, тот, что в котелке и с усами. Снимался в «Набалдашнике и метле» и прочем.
– Да. Мои родители вроде как… невероятно богатые, если задуматься.
– Вот видишь. – Он торжествующе ухмыльнулся. – Я же сказал, что ты – элита.
– Мы не элита. Они просто… оба очень преуспели в своих сферах.
– Знаешь две самые элитные вещи в мире?
– Эм, королева и Виктория Бэкхем?
– Говорить, что ты – не элита, – ответил он, – и фраза «очень преуспеть в своей сфере». Мой папа преуспевает в своей сфере. Но из-за того, что его сфера – электричество, о нем говорят: «Это Ринго Добсон. Он электрик».
Молчание.
– Прости. Твоего отца зовут Ринго?
– Да. Бабушка была большой фанаткой «Битлз».
– И ты считаешь, что это у меня имя странное.
– Честно говоря, приятель, Ринго Старр все еще жив, он прославился в своей сфере, и он не монахиня. И еще я думаю, ты тянешь время. Знаешь, я могу подождать в фургоне, если хочешь.
Она тянула время. Но не из-за Гарри.
– Не нужно. Если только ты сам не хочешь. А это понятно, потому что с моими родителями бывает… тяжело.
– Не, все в порядке. Надо размять ноги.
Они размяли ноги – Розалина довольно неохотно – до входной двери. Там она постучала и подождала.
– Разве у тебя нет ключа? – спросил Гарри, когда последовало короткое молчание.
– Если бы у меня был ключ от их дома, они захотели бы ключ от моего, а это было бы совершенно другое дело.
Розалина надеялась, что он не попросит больше объяснений, но, по счастливой случайности, он не получил такой возможности.
Дверь открылась, и Корделия Палмер предстала в домашней одежде, которая, честно говоря, не сильно отличалась от той, в которой она забирала дочь с шоу о выпечке, и которая не сильно отличалась от той, в которой она выступала с речью на конференции.
– Розалина, – сказала она, – кто это?
Что касается приветствия, то оно могло быть и хуже. И иногда бывало.
– Это Гарри. Он из шоу.
– Рад с вами познакомиться, миссис Палмер.
Гарри протянул руку, и Корделия начала ее рассматривать, как будто она была покрыта фекалиями.
– А что с Аленом? – спросила Корделия.
– Лучше тебе не знать.
– Но я хочу знать. Ты просто не хочешь мне рассказывать.
Розалина впилась ногтями в ладони.
– Ты права. Не хочу. Можно мне забрать дочку?
Вздохнув, Корделия отошла в сторону.
– Она в гостиной, той, что наверху, с твоим отцом и шариками.
Розалине было трудно встретиться взглядом с Гарри после того, как ее мать не только отказалась пожать ему руку, но и сказала о гостиной так, что стало ясно, что у них их несколько. Проскользнув мимо Корделии, она провела его в самое большое помещение в доме, где сейчас находилась самая сложная и замысловатая дорожка для шариков, которую Розалина когда-либо видела. Палмеры не скрывали своего желания «пристроить Амели в STEM», поэтому за несколько лет они потратили целое состояние на наборы GraviTrax, которые нравились Амели, а Розалина старалась не чувствовать себя предательницей.
– Мамочка, – позвала Амели из маленького леса башен, пандусов и магнитных катапульт, – смотри, что мы с дедой сделали.
– Мы с дедушкой, – сказал дедушка, который сидел на соседнем табурете и собирал крыло.
– Посмотри, что мы с дедушкой сделали. Это гонки. Для шариков. Тут синий, красный и зеленый шарик, и они делают «вжух». И мы запустим зеленый шарик сюда, красный – сюда, синий – сюда и посмотрим, кто из них победит из-за гравитации и импульса.
Гарри присел, чтобы лучше рассмотреть дорожку.
– Захватывающе.
– Здравствуйте, мистер Викинг. – Амели подняла глаза от своего строительного проекта. – Посмотрите, что мы с дедушкой сделали.
– Я слышал, премьер-министр. Это гонки для шариков.
– Розалина, – Сент-Джон Палмер поднялся на ноги, – кто это?
– Он из шоу, – объяснила Корделия, появляясь на лестнице. – Судя по всему, Ален теперь не у дел.
Сент-Джон Палмер с сожалением покачал головой.
– Жаль. Казался хорошим человеком. Что на этот раз пошло не так?
– Я не хочу об этом говорить, – сказала ему Розалина так твердо, как могла.
– Говорить о чем? – спросила Амели очень громко. – Кто такой Ален?
– Ален был маминым другом. Но больше он ей не друг.
– Почему?
– Он оказался не очень хорошим человеком.
Амели на секунду об этом задумалась.
– А почему?
О господи.
– Он притворялся… хорошим, чтобы понравиться маме. Но оказался самым настоящим эгоистом.
У Амели по-прежнему было вопросительное лицо, но Корделия перебила Розалину.
– Мне он не показался эгоистичным. Он вдохновлял тебя на очень благоприятные изменения в жизни.
– Да. – Сент-Джон Палмер, как всегда, решил действовать в соответствии со своим извечным убеждением, что миру очень нужно его мнение. – Твоя мать сказала, что ты хочешь вернуться в университет. Я изучил этот вопрос, и курс второго уровня Открытого университета – лучшее место для начала. Я поговорю с Эдвардом – он работает на них с момента последнего экономического спада.
Как быстро они взялись за старое.
– Папа, не надо говорить с Эдвардом. Никому не надо.
– Розалина. – Корделия холодно посмотрела на нее. – Надеюсь, ты не собираешься отказаться от своих карьерных планов только потому, что у тебя не сложилось с мужчиной.
– Это были не карьерные планы, – пыталась настаивать Розалина. – Это были просто мысли.
– Мама… – В разговор теперь встряла Амели. Было неприятное ощущение, что ситуация обостряется. – Ты не говорила, что хочешь вернуться в университет. Почему ты не сказала, что собираешься вернуться в университет?
Родители не часто были на стороне Розалины, но если и было что-то, что Корделия и Сент-Джон спешили защитить, так это ее право сделать то, чего они хотели от нее уже десять лет.
– Тебе это пойдет на пользу, – сказал Сент-Джон.
– Мама будет какое-то время занята, – продолжала Корделия, – но после этого она найдет работу гораздо лучше прежней, и у вас будет дом куда лучше…
– А можно мне будет завести собаку? – спросила Амели. – Или шипящего таракана?
Теоретически сейчас было самое время поставить точку, но это было трудно, поскольку Палмеры так часто шли наперекор Розалине.
– Мы не будем переезжать в новый дом.
– Тогда почему ты возвращаешься в университет? – Амели начала теряться, а растерянная Амели была в двух шагах от плачущей Амели. – Раз ты возвращаешься в университет, то мне надо собаку, или таракана, или дом.
Гарри, который возился с отвалившимся куском рельса в изумительном монорельсе Амели, поднял голову.
– По мне, так твоя мама пока не решила.
– Пока не решила.
Это сказали оба Палмера хором.
– И я думаю, она как раз таки это уже сделала.
Это была Корделия.
Все. Последняя капля.
– Да неужели, – огрызнулась Розалина. – Я так рада, что ты рассказываешь другим, что и когда я решила, потому что сама я явно не способна это сделать.
– Ну, честно говоря, дорогая, – Корделия сцепила руки, как будто сообщала болезненные новости, а не просто вела себя отвратительно, – ты всегда была немножко нерешительной.
– Я не нерешительная, мама, я бисексуальная. Есть разница.
Это было ошибкой, потому что если в чем Палмеры и преуспели… Ну, если они в чем-то и преуспели, так это в карьере в медицине, достаточно прибыльной, чтобы оплачивать большие дома в центре Лондона и частное образование своей дочери. Но среди многого другого, в чем они преуспели, было правдоподобное отрицание.
– Это ты говоришь о своем образе жизни. Я просто указываю на то, что мы с твоим отцом познакомились с двумя твоими джентльменами впервые за столько месяцев…
– Мы просто приятели, – откликнулся Гарри в обреченной на провал попытке внести ясность.
За свое беспокойство он получил лишь фемтосекунду внимания Корделии.
– С тобой никто не разговаривает, дорогой Гарольд.
– Я не Гарольд, а Гарри. И я ниче не хочу сказать, но мне кажется, что вы сейчас грубите.
– То, что ты «ниче не хочешь сказать», само собой разумеется. – Сент-Джон Палмер перевел взгляд с Гарри на Розалину. – Ты в самом деле позволишь этому мужчине в таком тоне разговаривать с твоей матерью?
Да что это за гребаный вопрос, еще и адресованный ей?
– Извиняюсь, миссис Палмер. – Гарри поднял руки, как будто на него наставили пистолет. – Извиняюсь.
– Тут уже ничего не исправить.
Так, вот теперь хватит.
– Мама, перестань… перестань быть такой снисходительной. Гарри, тебе не за что извиняться, ты прав. Они ведут себя грубо. Они не просто грубят, они… – Это был не тот разговор, который она хотела вести в присутствии своей дочери. – Отведи Амели в фургон, пожалуйста.
При звуке своего имени Амели ожила, как рыбка в пабе.
– Я не хочу в фургон, я хочу доделать трассу для шариков.
– Дай девочке закончить трассу, Розалина. – У Сент-Джона Палмера был тот же властный тон, который он использовал всегда, когда Розалина не соглашалась с ним, сколько она себя помнила. – Это обучающая игра.
Это… была ситуация, в которой было необходимо глубоко дышать.
– Амели, поблагодари бабушку и дедушку за прекрасно проведенное время. Закончишь трассу, когда вернешься. Но сейчас мне нужно, чтобы ты пошла в фургон с Гарри.
– Ты в самом деле решила отправить нашу внучку посидеть в фургоне с чужим человеком, с которым ты познакомилась на реалити-шоу?
Корделия говорила с таким возмущением, как будто брала по нему уроки.
– Нет. Я отправляю свою дочь посидеть в фургоне с моим другом, потому что она не должна все это слышать.