Розенкранц и Гильденстерн мертвы — страница 2 из 18

Что?

Гильденстерн.

Ну, доволен?

Розенкранц.

Да, думаю, что да.

Гильденстерн.

Что ты намереваешься сейчас делать?

Розенкранц.

Не знаю. А ты?

Гильденстерн.

У меня нет намерений. Никаких. (Останавливается как вкопанный.) Значит, это был гонец... посланец... это точно. За нами послали. (Он круто оборачивается к Розенкранцу и резко произносит.) Силлогизм номер два: первое – вероятность есть фактор, оперирующий в сфере естественных сил. Второе – вероятность не оперирует как фактор. Вывод – мы во власти не-, противо– или сверхъестественных сил. Обсудим.

Розенкранц вздрагивает.

– Только без горячности.

Розенкранц.

Прости, что это с тобой?

Гильденстерн.

Научный подход есть форма защиты от чистого чувства страха. Ну, держись крепче, поехали, итак – возражение к предыдущему силлогизму: дело тонкое, навостри уши, вдруг выйдет что-нибудь симпатичное. Если мы постулируем, как только что, что в пределах не-, противо– и сверхъестественных сил существует вероятность того, что теория вероятности не будет оперировать как фактор, тогда мы должны принять, что вероятность в первой части как фактор не оперирует, в каковом случае теория вероятности будет оперировать в пределах не-, противо– и сверхъестественных сил. И после того как мы это со всей очевидностью установили, мы имеем все основания полагать, что мы не находимся во власти не-, противо– и сверхъестественных сил. По всей вероятности, то есть. Что лично для меня большое облегчение. (Короткая пауза.) Что было бы совсем неплохо, если бы... (Он продолжает с растущим напряжением, но контролируя себя.) Мы играем в орлянку уже черт знает как давно, и все это время – если только это время – я не в силах считать нас самих чем-либо большим, чем парой золотых с орлом и решкой. Надеюсь, это не звучит чересчур удивительно. Потому что как раз неудивительность всего происходящего и есть то, что я пытаюсь ухватить. Душевное равновесие обычного игрока зависит от закона, или, пускай, тенденции, или, скажем, вероятности, или, во всяком случае, математически вычислимых шансов, которые гарантируют, что у него не сядет психика от слишком большого проигрыша – и что он не надавит на психику своему партнеру слишком большим выигрышем. Что создает некоторую гармонию и атмосферу доверия. Словом, случайность и упорядоченность образуют некий союз, в котором мы узнаем природу. В конце концов, солнце вставало примерно так же часто, как и садилось, и монета падала примерно столько же решкой, сколько и орлом. А потом прибыл посланец. За нами послали. И больше ничего не случилось. Но девяносто две монеты, подброшенные одна за другой, упали девяносто два раза орлом... И в течение последних трех минут на ветру этого безветренного дня я слышу звуки барабана и флейты...

Розенкранц (обгрызая ногти).

– А вот есть еще один любопытный научный феномен – это что ногти растут после смерти, как и борода.

Гильденстерн.

Что?

Розенкранц.

Борода.

Гильденстерн.

Но ты же еще не умер.

Розенкранц (раздраженно).

– Я же не сказал, что они начинают расти после смерти. (Пауза, спокойнее.) Ногти растут также и до рождения. В отличие от бороды.

Гильденстерн.

Как?

Розенкранц (кричит).

– Бороды! Да что это с тобой? (Задумчиво.) А вот, с другой стороны, на ногах ногти совсем не растут.

Гильденстерн (ошеломленно).

– Не растут?

Розенкранц.

– А нет? Смешно – я всегда обрезаю ногти. Но всякий раз, как мне приходит в голову их обрезать, их пора обрезать и на самом деле. Например, сейчас. А вот на ногах, сколько я себя помню, никогда не приходило в голову стричь. Они уже должны были бы загнуться мне на пятки. Чего не произошло. Должно быть, я обрезаю их бессознательно. Когда думаю о чем-нибудь другом.

Гильденстерн (раздраженный этой болтовней).

– Слушай, ты помнишь то, что первое сегодня случилось?

Розенкранц.

Я проснулся, я полагаю. (Возбужденно.) Постой – вспомнил – тот человек, ну, иностранец – он разбудил нас!

Гильденстерн.

Посланец. (Расслабляется и садится.)

Розенкранц.

Ага, точно – предрассветный сумрак – и этот человек, стоящий в седле, – колотит в ставни – жуткий шум – в чем дело – откройте – и потом он назвал нас по имени – помнишь? Это он нас разбудил.

Гильденстерн.

Да.

Розенкранц.

– За нами послали.

Гильденстерн.

Да.

Розенкранц.

Поэтому мы здесь. (Он оглядывается, лицо выражает сомнение; поясняющим тоном.) Мы путешествуем.

Гильденстерн.

Точно.

Розенкранц (нервно).

– Это было что-то срочное, а? Высочайшая воля – дескать, таков приказ, никаких расспросов – свет в конюшне – седло, ноги в руки – и копыта тоже – и проводники чуть не свернули себе шею – жуткая скачка – но мы исполняли наш долг. Ужасно, если мы опоздали.

Небольшая пауза.

Гильденстерн.

Опоздали – куда?

Розенкранц.

Откуда я знаю? Мы же еще не там.

Гильденстерн.

Тогда что мы делаем тут, спрашиваю я себя.

Розенкранц.

В самом деле.

Гильденстерн.

Я думаю, надо двигаться.

Розенкранц.

Несомненно.

Гильденстерн.

Правильно, лучше двигаться.

Розенкранц (с воодушевлением).

– Точно! (Пауза.) Куда?

Гильденстерн.

Вперед.

Розенкранц (идя вперед, к рампе).

– А. (Нерешительно.) В какую сторону? (Он оборачивается.) С какой стороны мы пришли?

Гильденстерн.

Стоп, давай все по порядку... Пробуждение. Какой-то тип барабанит в ставни. Какой-то рассвет, нас окликают по имени. Письмо, приказ... Новый рекорд в орлянку. Никто не встречает... Мы покинуты... Чтоб самим выбрать путь... И есть какое-то направление... Надо подумать.

Розенкранц (встревоженно, прислушивается).

– Слушай... Слушай...

Гильденстерн.

Ну?

Розенкранц.

Я слышу – кажется, я слышал – это музыка.

Гильденстерн встает.

Гильденстерн.

Где?

Розенкранц.

Словно оркестр. (Озирается и смущенно улыбается.) Звучало словно оркестр. Барабаны.

Гильденстерн.

Ну и что?

Розенкранц (успокаиваясь).

– Наверно, почудилось.

Гильденстерн.

«Красное, синее и зеленое – реально. Желтое – мистика». Общее место. Плюнь и забудь.

Розенкранц (на краю сцены).

– Может – гром. Как барабаны...

К концу нижеследующего монолога действительно становятся слышны звуки оркестра.

Гильденстерн.

– Человек, прерывающий свое путешествие из одного места в другое в третьем месте, лишённом названия, отличительных признаков, населения и вообще значения, видит единорога, который пересекает его тропинку и исчезает в лесу. Это поразительно уже само по себе; но известны случаи еще более таинственных встреч – и – уж во всяком случае, есть масса способов объяснить это просто как фантазию. Но – «Господи, – восклицает вдруг человек, оказавшийся рядом, – я, кажется, сплю, потому что я видел единорога». Что сообщает происходящему уже довольно тревожный оттенок. Третий же свидетель уже не просто усиливает тревогу – он как бы расширяет реальность происходящего, растягивает ее, делает ее тоньше; а четвертый свидетель – еще тоньше, и чем больше свидетелей, тем скорей это становится столь же тонким, как реальность, или тем, что называется общественным мнением... «Смотрите! Смотрите! – восклицает толпа. – Лошадь со стрелой во лбу! Какой-то охотник принял ее за оленя».

Розенкранц (возбужденно).

– Я убежден, что это оркестр.

Гильденстерн (устало).

– А он убежден, что это оркестр.

Розенкранц.

– Идут!

Гильденстерн (в последнюю минуту перед появлением новых персонажей, грустно).

– Жалко, что не единорог. Было бы лучше, если б единороги.

Появляются актеры в количестве шести человек, включая мальчика Альфреда; двое толкают и катят перед собой тележку, полную костюмов и других принадлежностей; с ними – барабанщик, трубач, флейтист. Глава группы – 1-й актер – без инструмента. Он первым замечает Розенкранца и Гильденстерна и поднимает руку.

Актер.

Сто-ой!

Труппа поворачивается и останавливается.

(Радостно.) Публика!

Розенкранц и Гильденстерн приподнимаются.

– Не двигайтесь!

Они садятся. Он любовно их разглядывает.

– Превосходно. Чудно! Хорошо, что мы подвернулись.

Розенкранц.

Для кого? Для нас?

Актер.

Будем надеяться, что так. Однако – встретить двух джентльменов на дороге – впрочем, нельзя же их встретить вне дороги.

Розенкранц.

То есть?

Актер.

Во всяком случае, мы встретились, и как раз вовремя

Розенкранц.

В каком смысле?

Актер.

Видите ли, мы, так сказать, ржавели, и вы столкнулись с нами в момент нашего – э-э-э-э – упадка. Завтра об эту же пору мы бы уже начисто забыли все, что умели. Мысль, не правда ли? (Щедро смеется.) Пришлось бы вернуться к тому, с чего начали, – к импровизации.

Розенкранц.

Бродячие акробаты, так, что ли?

Актер.

Можно и покувыркаться, ежели это вам по вкусу; а поскольку времена таковы... Во всяком случае, за несколько звонких монет можем выдать вам полный набор леденящих кровь сюжетов, героев и трупов – в рифму и так – преимущественно перепетое с итальянского – и вообще – чего не сделаешь за пару звонких – даже в одной монете и то музыка.