– Чей-нибудь соглядатай? – предположил Салах-ад-Дин. – Это может быть опасным. Если друг Рено подослан одним из ваших правителей, или – упаси нас Аллах от такого бедствия! – первосвященником Рима, все пропало! Хотя…
Султан запнулся.
– Вот-вот, – продолжил за Салах-ад-Дина маркграф Конрад, – если бы де Гонтар трудился на благо Рима, меня давно бы отлучили от Церкви и, самое меньшее, тихонько прирезали бы или отравили. Никто в Апостольском граде, кроме двух всем обязанных королеве Элеоноре кардиналов – это наши высшие муллы – не подозревает о замысле. А если узнают до срока, объяснить, что я тружусь во благо Церкви и Веры, не получится – нынешний Папа отдаст приказ и… С курией Ватикана лучше не связываться. У них в распоряжении есть люди почище фидаев Старца Горы, знавал я одного такого… Хитрый сукин сын, да простится мне подобное высказывание. Варвар низкого происхождения, однако невероятно умен и столь же невероятно безжалостен. Сейчас он вроде в Англии… Хотя подобный человек очень пригодился бы здесь, в Палестине.
– Остается лишь уповать на милость Всевышнего и Милосерднейшего, – вздохнул султан. – Надеюсь, все твои подозрения – лишь дань долгой усталости и вечной тяжести, что легла на наши плечи. Итак, ты уезжаешь завтра утром?
– Да. Сначала в Вифлеем, потом через Аскалон домой, в Тир. Мне следует быть поближе к византийским берегам. Как только появятся новости – придет гонец. Я строжайше приказал Шатильону сделать все, чтобы Филипп и Ричард не мешкали, не задерживались в Европе, а как можно быстрее плыли в Палестину. Если выйдет новая задержка – поможет Элеонора Аквитанская. Во Франции и Византии ждут моих писем, и, как только ты атакуешь войско крестоносцев в Святой Земле и отрежешь его от моря, все начнется… Медлить более нельзя.
Хмурая башня Давида помалкивала, как и всегда, слушая беседу двух столь разных людей. Ее залы и переходы были свидетелями многих таинственных разговоров, но сегодня, будь у древнего сооружения лицо, близкое к человеческому, оно выглядело бы крайне озадаченно и ошеломленно. Подобных речей под его сводами не велось никогда доселе, да и будущее не могло принести надежды на повторение таких удивительных слов. Башня приняла в себя еще одну тайну и похоронила ее в желтовато-коричневом камне.
ЧАСТЬ ВТОРАЯСКОЛЬКО СТОИТ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
Генерал! Только душам нужны тела.
Души ж, известно, чужды злорадства,
И сюда нас, думаю, завела,
Не стратегия даже, а жажда братства;
Лучше в чужие встревать дела,
Коли в своих нам не разобраться.
Я не хочу умирать из-за
Двух или трех королей, которых
Я вообще не видал в глаза
(дело не в шорах, а в пыльных шторах).
Впрочем, и жить за них тоже мне
Неохота. Вдвойне.
Генерал! Мне все надоело. Мне
Скучен Крестовый поход. Мне скучен
Вид застывших в моем окне
Гор, перелесков, речных излучин.
Плохо, ежели мир вовне
Изучаем тем, кто внутри измучен.
Генерал! Я не думаю, что, ряды
Ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды;
Я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
Жгу свой мундир и ломаю саблю.
ГЛАВА ШЕСТАЯБольшое сердце льва…
В последнем десятилетии двенадцатого века никто не мог даже предположить, что могучая и славная династия Плантагенетов стоит в начале долгого пути, ведущего к гибели.
Родоначальником ныне правящей королевской семьи Англии стал человек, еще при жизни превратившийся в легенду, нормандский герцог Вильгельм, получивший сразу два вошедших в историю прозвища – «Бастард» и «Завоеватель». Но завоевателем-то Вильгельм, если подходить юридически, никаким не был, ибо имел все права на английский трон, завещанный ему последним потомком англосаксонской династии, Эдуардом Исповедником. Но тут откуда-то появился Гарольд, дальний родственник благочестивого короля Эдуарда, возложил на себя корону, а законному наследнику пришлось собрать в Нормандии войско и высадиться на берегах Альбиона. Битва при Гастингсе, что бы там не говорили летописцы в позднейшие эпохи, представляя ее как сражение английского народа с наглыми завоевателями, на самом деле являлась заурядным выяснением отношений между претендентами на престол.
Гарольд проиграл и проклял Вильгельма. Впрочем, все затеи англосакса всегда и постоянно заканчивались провалом, отчего он и получил огорчительное прозвание – Unfelix, Несчастливый. Все решила следующая битва – при Сенлаке. Вильгельм короновался и основал многочисленную монаршую фамилию, из которой скоро выйдут и Эдуард I, начавший долгие и разорительные войны с Шотландией, и Эдуард III, чьими стараниями затянулся кровавый узел Столетней войны…
Проклятие короля Гарольда, о котором шептались при дворе, наверняка действовало. Почти каждый король из династии Вильгельма Бастарда постоянно воевал, страна нищала, бароны выражали недовольство, а крестьяне мерли с голоду. Достаточно вспомнить кровопролитнейшую гражданскую войну 1142–1146 годов, когда племянник предыдущего короля, Стефан де Блуа, и вдовствующая королева Матильда в течении почти десяти лет оспаривали корону. Уж совсем тихим шепотом в Лондоне передавали легенду о том, что тогда и прервалась прямая линия Завоевателя, ибо новый молодой король Генрих II являлся незаконным сыном Стефана и Матильды (чьим лирическим отношениям отнюдь не мешала война за трон), а отнюдь не потомком графа Анжуйского Жоффруа по прозвищу «Ветвь Дрока» – «Плантагенет».
Начало правления Генриха казалось замечательным и радостным: благодаря женитьбе короля на Элеоноре Пуату Англия приобрела огромные территории на материке. Нормандия, Анжу, Мэн, Тюрень, Гиень, Гасконь, Бретань – все эти лены принадлежали теперь лондонскому венценосцу. Все атлантические порты западной Франции, устья всех крупнейших рек очутились под властью Генриха, но ему было мало. Он подчинил Ирландию, чуть сложнее вышло с Шотландией, но после нескольких сокрушительных поражений горцы поняли – английский король их раздавит и принесли вассальную присягу. Вслед за тем последовала очередь Уэльса. Генрих протянул руки даже к графству Тулузскому и Лангедоку, желая получить выход к Средиземному морю, но пиренейские владения никогда никому не подчинялись и король, который куда больше Вильгельма Бастарда заслуживал прозвища Завоевателя (или, скорее, «Собирателя земель»), поумерил свои аппетиты. Англия и так стала вторым по размерам государством Европы после Священной Римской империи.
Генрих мог наслаждаться заслуженным счастьем. Он правил могучей державой, его заботы разделяла красивая и умная жена, сыновья-наследники подавали надежды, его поддерживал мудрейший советник – канцлер Томас Бекет. И вдруг все рухнуло. Проклятье Гарольда снова сбылось.
Старший сын короля, Вильгельм, умер от оспы. Следующий сын, Генрих, образованный и здравомыслящий молодой человек, из которого получился бы добрый правитель, скончался во Франции в 1183 году. Третий, Годфри, нелепо погиб на рыцарском турнире. Право наследования перешло к Ричарду – самоуверенному, взбалмошному и несдержанному.
Король поссорился со своим канцлером, ставшим к тому времени архиепископом Кентерберийским, и ссора, увы, закончилась убийством священника на алтаре храма. На короле осталось несмываемое кровавое пятно. Потом Генрих завел любовницу – предназначавшуюся в жены Ричарду французскую принцессу Алису. Элеонора Аквитанская, обвиненная в государственной измене, была заточена в тюрьму. Оскорбленные таким отношением к матери принцы бежали во Францию и, объединившись с французским венценосцем Людовиком VII, начали войну против собственного отца.
С 1186 года владения на материке раздирались постоянными битвами. Чем закончилось это противостояние, известно: подавленный неудачами и изменой своих детей король скончался в Нормандии от вызванного полнокровием и тяжелыми известиями удара, на глазах у некоего захолустного дворянина Мишеля де Фармера.
Ричард уселся на трон. С его именем в государстве связывали определенные надежды. Все знали о его удали, куртуазности, таланте менестреля и чертовской внешней привлекательности. Народ его любил, а потому и бароны, и простецы закрывали глаза на мелкие грешки нового повелителя.
Однако ничего не изменилось, разве только к худшему. Ричарду очень хотелось получить славу освободителя Гроба Господня. Не слушая материнских возражений, король выкачал из Англии гигантскую сумму денег, разорив не только государственную казну, но и пустив по миру дворянство, купечество и крестьян. Англия для него словно не существовала. Ради мечты, сияющей ореолом святости, Ричард забыл о том, что он король, окончательно превратившись в воина. Если бы Элеонора Аквитанская вовремя не вмешалась, взяв управление страной в свои руки и назначив первейшими министрами младшего сына – принца Джона, и Годфри Клиффорда, то Ричард потерял бы корону в результате баронского бунта. Восторг и истовость времен Первого Крестового похода давно прошли, большинство подданных стремились жить спокойно, увеличивая свое благосостояние, а значит, и усиливая государство.
Ричард не желал слышать о спокойствии. Он хотел воевать. И первым должен был войти в Иерусалим.
Мечта начала исполняться. Флот английских крестоносцев наконец-то покинул континентальную Европу. Первая остановка планировалась на Сицилии, после – на Кипре, а затем…
По замыслам Ричарда, уже к Рождеству 1189 года знамя Плантагенетов должно было развеваться над Святым Градом.
Действительность, как всегда, вносила свои незаметные коррективы.
– Господи, да в чем же я виновата? Простите меня, шевалье, и вы, госпо