Поэтому А.А. Шахматов выдвинул гипотезу о существовании «острова русов» в районе Старой Руссы, которая вплоть до XVII в. именовалась Русой. По соседству с ней известен целый куст топонимов, так или иначе связанных со словом «рус», которые могли свидетельствовать в пользу пребывания здесь древних русов.
Однако в этой версии имелся один довольно существенный недостаток: если взглянуть на карту, то легко заметить, что Старая Русса располагается вдали от какого-либо моря или озера и лежит в глубине материка. Но в этом случае был найден довольно остроумный выход. Слово «остров» в русском языке не всегда означает омываемый водами участок суши. У него имеется и другое значение – «возвышенное место среди болот, возвышенный или чем-то выделяющийся участок среди равнины». Именно в этом значении известен заповедный лес Лосиный Остров на северо-востоке Москвы. На одном из таких «островов» среди болот, лежащих к югу от Ильменя, там, где расположилась Старая Русса, исследователь помещал «первое русское государство» (вторым он называл государство Рюрика, а третьим – киевскую державу Олега). Точка зрения А.А. Шахматова была поддержана академиком С.Ф. Платоновым (1860–1933).
Правда, ведущиеся со второй половины XX в. археологические раскопки в Старой Руссе не зафиксировали материалы IX в. Наиболее ранние находки здесь относятся лишь к рубежу X–XI вв.
В дальнейшем поиски исследователей были продолжены, хотя и в другом направлении. Выяснилось, что арабское слово джазира означает не только «остров», но может употребляться в значениях «полуостров» и даже «междуречье». В 1928 г. было опубликовано исследование П.П. Смирнова (1882–1947) о Волжском речном пути, где вся проблема была переосмыслена под новым углом зрения. На взгляд исследователя, русы жили в междуречье между верхней Волгой и Окой, а их имя восходит к реке Волге, которую Птолемей упоминает как Ра. Правда, автор этой догадки не учел того обстоятельства, что славяне появляются здесь достаточно поздно. В IX в. этот район находился под контролем волжских булгар, а Нижний Новгород, ставший русским форпостом на слиянии Оки и Волги, был заложен лишь в 1221 г.[253]
Определенную известность получила концепция академика В.В. Седова, попытавшегося связать русов с волынцевской археологической культурой VIII–IX вв., расположенной в междуречье среднего Днепра, верхней Ока и Дона. Хотя, как признавал сам В.В. Седов, волынцевские поселения не имели укреплений, что плохо согласуется с известным по источникам воинственным характером русов. К тому же волынцевская культура четко отождествляется с предками восточнославянских северян.
Помимо этого, загадочный остров искали и в других местах – в Скандинавии, Карельском перешейке, на территории Калининградской области, среди болот белорусского Полесья и даже на Каспийском море.
Тем не менее к началу XXI в. попытки отождествить «остров русов» с каким-либо конкретным географическим объектом на территории Восточной Европы не привели к успеху. Поэтому в последнее время была выдвинута точка зрения, что данный рассказ следует рассматривать не как сообщение о некоем конкретном «острове» (или «полуострове», в другом значении слова джазира), принадлежавшем русам, а как свод разнообразных известий о русах, не привязанных к какому-то одному реальному географическому объекту.
Рис. 6. «Остров русов» на карте Либавы и Либавского озера. 1637 г.
И все же вряд ли можно согласиться с мнением, что на протяжении почти трех столетий исследователи искали своего рода «историографический фантом». Детали, приводимые восточными авторами, относительно «острова русов» настолько конкретны, что у нас не возникает сомнений, что мы имеем дело с описанием реального географического объекта. Все это заставляет вновь начать его поиски с учетом всех высказанных за это время мнений. Суммируя их, можно сформулировать следующие условия: 1) нахождение его на морском побережье, 2) достаточно большие размеры, исходя из того, что речь идет о «трех днях пути», 3) определенные природные условия, а именно болотистость местности, 4) близкое соседство со славянами, 5) наличие археологических находок варяжского типа, датируемых IX в.
Как всегда бывает в подобных случаях, ключ к разгадке проблемы лежит на поверхности. Историки достаточно давно обратили внимание, что восточные авторы, говоря об «острове русов», помещали его или в море, либо в озере. Несомненно, что между двумя этими понятиями существует определенная разница. Однако внятных попыток объяснения этого противоречия предпринято не было. Между тем разница между морем и озером для обычного человека очевидна: в первом – вода соленая, во втором – пресная. Если предположить, что рассказ об «острове русов» был записан очевидцем или с его слов, становится непонятным, почему в первом случае он указывает на соленость воды, а в другом – нет.
Все сомнения развеиваются, если мы вспомним об одном природном явлении, свойственном Санкт-Петербургу и прекрасно описанном в пушкинской поэме «Медный всадник». Как известно, город стоит в устье Невы, несущей свои пресные воды в соленый Финский залив. Однако здесь до постройки гидрозащитных сооружений были нередки наводнения, возникающие из-за того, что встречный западный ветер гонит воды Финского залива обратно в устье Невы, и тем самым оно превращается из пресного в соленое. Подобное явление высокой нагонной волны характерно для всей Восточной Прибалтики, что резко сокращает ареал поиска загадочного острова.
Одним из таких мест является современный латвийский город Лиепая (бывшая Либава). На первый взгляд однообразный, низменный песчаный берег, близ которого в море совсем нет островов, выглядит не слишком удачно для поиска таинственного «острова русов». Однако это впечатление обманчиво. На некотором отдалении от морского побережья вытянулось длинное Либавское (Лиепайское) озеро, образовавшееся отчленением от моря с помощью последовательного нарастания песчаных дюн.
«Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона сообщает, что Либавское озеро представляет собой лагуну морского прибрежья и «занимает около 35 кв. верст; длина его 15 верст, ширина 2 версты, окружность до 40 верст; лежит в совершенно низменной местности между частью песчаными, но преимущественно болотистыми берегами. На северной косе, отделяющей его от моря, лежит город Либава… Горизонт воды в Либавском озере при ветрах с моря значительно поднимается, затопляя находящиеся на нем острова, равно как и берега его». Говорится также о том, что Либавское озеро соединяется протоками с расположенными к северу от него Тосмарским и Тельсенским озерами. Но самая важная информация для нас заключается в том, что «прежде озеро это имело около Перкунена другой исток в море, но он для углубления Либавской гавани (в конце XIX в. – Авт.) загражден плотинами».
Приведенное описание вполне соответствует природному характеру местности «острова русов», описанного в тексте Ибн Русте. С его учетом становится понятным, почему восточные авторы помещали «остров русов» то в море, то в озере.
Центром всей этой местности в древности являлся доживший до наших дней небольшой город Гробиня (в XIX в. – Гробин), расположенный в 12 км от Лиепаи. В источниках он впервые упоминается в XIII в. как место нахождения замка Тевтонского ордена. Однако история этих мест уходит своими корнями в эпоху викингов. Раскопками в 1929–1930 гг. шведского археолога Биргера Нермана (1888–1971) было установлено, что на месте Гробина в VII–IX вв. существовала крупная колония викингов, не уступавшая по значению и размерам Старой Ладоге. По его мнению, под защитой крепости жили поселенцы с Готланда. О многолюдности поселения свидетельствует обнаружение около 3 тыс. могильников.
Расположение города на некотором отдалении от морского побережья объясняется тем, что в эпоху раннего Средневековья восточные берега Балтики страдали от частых пиратских набегов. Но их угроза ослаблялась тем, что подобные нападения совершались бандами численностью не более 30 человек. Обычно нападавшие стремились не уходить далеко от побережья, обеспечивая тем самым пути для легкого отступления. Неудивительно, что поселения на берегах Балтики отстояли от берега на расстоянии от 5 до 25 км.
Говоря об «острове русов», следует отметить, что восточное побережье Балтики долгое время оставалось малоисследованным. Свидетельство об этом находим у Адама Бременского, когда он говорит о различных островах в Балтийском море. Ряд из них действительно является островами (например, в составе Датского архипелага), но другие, как, например, Скандза (современный Скандинавский полуостров), – нет. На востоке Балтики Адам Бременский фиксирует несколько островов, самым большим из которых называет остров Курланд, величина которого, по его данным, составляет восемь дней пути. Речь идет об области куршей, которая не является островом, но по представлению средневековых авторов таковым являлась. К их числу они относили и «остров русов».
Расцвет колонии в Гробине приходится на VIII в. Но уже в IX в. ее значение падает. По находкам сплющенных наконечников стрел Б. Нерман установил, что в середине IX в. поселение оказалось в центре масштабных боевых действий, которые, вероятно, привели к его окончательному оставлению.
Но действительно ли перед нами то, что можно соотнести с так долго ускользавшим от исследователей легендарным объектом? Для ответа на этот вопрос нам необходимо обратиться к такому источнику, как «Житие святого Ансгария, написанное Римбертом и еще одним учеником Ансгария».
Святой Ансгарий (801–865) вошел в историю как один из первых христианских проповедников в Скандинавии и даже получил у потомков прозвание «апостола Севера» за заслуги по распространению христианства. Начало деятельности преподобного было связано с двумя одноименными монастырями. В первом из них – Старом Корвейском монастыре, расположенном в Пикардии близ Амьена, он 14 лет от роду принял монашеский постриг и получил блестящее образование. В другом – Новом Корвейском монастыре, основанном в Вестфалии Людовиком I Благочестивым, куда его перевели в 823 г., он занимал должность преподавателя. Затем, когда в 826 г. датчане во главе с конунгом Харальдом приняли христианство, Людовик I Благочестивый повелел Ансгарию отправиться в Данию. Свою проповедь он начал со Шлезвига, а в 829–830 гг. вел ее в Швеции. Тем самым он сумел в этих языческих странах основать христианские миссии. И хотя успех был непрочен, в 831 г. для него создается новое – Гамбургское архиепископство, а сам он едет в Рим, где папа Григорий IV (827–844) назначает его своим легатом в странах Севера. Когда в 845 г. датские викинги напали на Гамбург и разграбили город, Ансгарий вынужден был бежать, а в 847 г. был назначен епископом в Бремен. Здесь он продолжил дело христианизации. Центральным эпизодом дальнейшей его деятельности стала вторая поездка в Швецию, состоявшаяся в 852–853 гг. Авторство жития святого Ансгария приписывают его ученику и преемнику в должности Гамбург-бременского архиепископа Римберту (ум. 888).