Описание отъезда в записках Никитина выдает в нем верного сына Тверской земли:
Поидох от Спаса святаго златоверхаго и сь его милостию, от государя своего от великаго князя Михаила Борисовича Тверскаго и от владыкы Генадия Тверскаго <…>
Пошел я от златоглавого храма Святого Спаса с его милостью, от государя своего — от великого князя Михаила Борисовича Тверского — и от владыки Геннадия Тверского <…>
Но, как говорится, большое видится на расстоянии: во время долгих странствий купца посещали мысли о судьбе всей Русской земли: «А Русь Бог да сохранит, — написал он на тюрко-персидском наречии. — Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя беи (вельможи, по-тюркски. — М. К.) Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость».
Тревогой за судьбу Русской земли пронизан и другой памятник того времени — летописная «Повесть о стоянии на Угре», написанная, как полагают исследователи, в 1480-х годах в Ростове (возможно, по заказу местного архиепископа). Свое сочинение ростовский книжник завершил ярким патриотическим призывом:
О храбри мужествении сынове рустии! Подщитеся свое отечество, Рускую землю, от поганых сохранити, не пощадите своих глав, да не узрят очи ваши разпленения и разграбления домов ваших, и убьяния чад ваших, и поругания над женами и детми вашими, яко же пострадаша инии велицыи славнии земли от турков.
О храбрые и мужественные сыны русские! Постарайтесь свое отечество, Русскую землю, спасти от неверных; не пощадите своей жизни, да не узрят ваши очи пленения и разграбления домов ваших, и убиения детей ваших, и насилия над женами и детьми вашими, как пострадали иные великие и славные земли от турок.
Призывая своих соотечественников дать решительный отпор ордынцам, автор Повести напоминал о печальной участи других народов (болгар, сербов, греков, албанцев, хорватов, боснийцев и иных), ставших жертвой османского завоевания: им, по его словам, не хватило мужества, и они «погибоша, отечество изгубиша и землю и государьство, и скитаются по чюжим странамь бедне воистину».
В процитированной фразе обращает на себя внимание слово «государьство», едва ли не впервые употребленное в подобном контексте: выше автор вполне традиционно использовал понятия «отечество» и «Русская земля» как синонимы, а здесь он добавил в привычную формулу новый элемент — «государьство». Какую смысловую нагрузку нес этот элемент?
В конце XV века слово «государство» (а точнее «господарство») использовалось еще редко и означало власть и достоинство господаря (вспомним выражение «мое государство», которое московский летописец вложил в уста Ивана III в рассказе о взятии Новгорода в 1477/78 году). Поэтому в триаде «отечество — земля — государство», использованной автором «Повести о стоянии на Угре», первый элемент указывал на наследие предков, второй обозначал страну, а третий, надо полагать, — ее правителей, властей предержащих. Не случайно далее в том же тексте автор упоминает виденных им «своима очима» (своими глазами) «великих государей, избегших от турков со имением и скитающихся, яко странным (подобно странникам. — М. К.), и смерти у Бога просящих».
Так впервые под пером русского книжника возник дуализм «земли» и «государства», который в следующем столетии нашел продолжение в уже знакомой нам формуле «дела государевы и земские».
В летописных текстах первой половины XVI века слово «государство» расширило свое значение, но сохранило тесную связь с особой государя. Нередко оно обозначало престол. Например, в Летописце начала царства, составленном в начале 1550‐х годов, о покойном Василии III сказано, что он «быв на государстве на великом княжении после отца своего великого князя Ивана Васильевича всеа Русии 28 лет и тридесят дней и седм». «На государстве», как на престоле, можно было пребывать, и его следовало крепко «держать», не давая шанса другим претендентам. Так, арест удельного князя Юрия Дмитровского из‐за опасений, которые он внушал опекунам маленького Ивана IV, описывается в той же летописи следующим образом:
И бояре реша великой княгине [Елене Глинской. — М. К.]: толко, государыни, хочешь государьство под собою и под сыном под своим, а под нашим государем, крепко держати, и тебе пригоже велети поимати князя Юрья.
И бояре сказали великой княгине: если, государыня, хочешь престол под собою и под сыном твоим, а под нашим государем, крепко держать, то тебе следует приказать арестовать князя Юрия.
Часто слово «государство» употреблялось во множественном числе: например, послы, прибывавшие в 1530‐х годах ко двору юного Ивана IV, «здравствовали великого князя на великих государствех». Можно предположить, что такая грамматическая форма соответствовала титулу «государя всея Руси», в котором перечислялись все подвластные ему земли и княжества.
Другим распространенным значением интересующего нас слова было «царствование», «правление». В частности, события было принято датировать по годам пребывания государя у власти: «в первое лето государства благочестиваго и христолюбиваго великого князя Ивана Васильевича всеа Русии самодержца».
«Государство» в изучаемый период означало также власть государя над своими подданными. Летописец сообщает, например, о созыве в феврале 1539 года в Москву архиереев для выборов нового митрополита: «Тое же зимы великий государь самодръжец Иван Васильевичь всеа Русии послал по всех архиепископов и епископов, иже под его государством».
Наконец, то же слово употреблялось (как правило, во множественном числе) для обозначения территорий, подвластных великому князю или царю. Так, в связи с приездами ногайских послов в летописи часто упоминается просьба ногайских мурз к Ивану IV, «чтобы их князь великий жаловал дружбою с собою и людем их ослободил в свои государства ходити торговати с коньми и с ыными товары».
Таким образом, даже в пределах одного большого летописного текста (уже упомянутого выше Летописца начала царства) слово «государство» обнаруживает целый веер значений: престол, власть государя, его правление (пребывание на престоле), подвластные ему территории. Однако все они неразрывно связаны с личностью правителя: «государство» в летописи середины XVI века все еще выступает как атрибут государя. Однако в то время уже наметились важные перемены в сфере политической семантики. Они обнаруживаются в текстах, вышедших из иной, канцелярской, среды.
В Судебнике 1550 года, в 27-й статье, в которой определяется порядок рассмотрения тяжб между местными жителями и иностранцами, говорится:
А которой человек здешнаго государьства взыщет на чюжеземце или чюжеземец на здешнем человеке, и в том дати жеребей: чей ся жеребей вымет, тот, поцеловав, свое возмет или отцелуется.
А если какой-то человек здешнего государства взыщет на чужеземце или чужеземец на здешнем человеке, то в том кинуть жребий: чей жребий вынется, тот, поцеловав [крест], возьмет свое или освободится от обвинения.
Сама описанная процедура разрешения спора нас в данном случае не интересует, зато пристального внимания заслуживает выделенное мною выражение «человек здешнего государства», которое указывает на подданство и территориально-государственную принадлежность (в том же смысле, что и «здешний человек», упомянутый в той же статье). Важно отметить, что это первый случай употребления слова «государство» в законодательном памятнике: в Судебнике 1497 года его еще не было. Там упоминались только Московская и Новгородская земли (ст. 67), которые в совокупности составляли тогда основную территорию, подвластную Ивану III. Но вот в царском Судебнике 1550 года появляется слово «государство», причем с прилагательным «здешнее», которое придает всему выражению безличный смысл: «здешнее государство» никак не связано с особой государя, который в процитированной статье ни прямо, ни косвенно не упомянут.
Очевидно, обособление «государства» от «государя» быстрее отражалось в деловой письменности, чем в более традиционном летописном жанре. В сходном смысле слово «государство» употреблено и в законодательном акте конца XVI века — Уложении о холопах, изданном 1 февраля 1597 года: «Московского государства всяким людем, — говорится в этом документе, — холопьи имена и на них крепости всякие записывати с нынешнего нового уложенья безсрочно» (выделено мной. — М. К.).
Конечно, определить точную дату, когда началось разделение понятий «государь» и «государство», едва ли возможно. Но зато основные вехи этой эволюции прослеживаются вполне отчетливо. Одна из них — середина XVI столетия, эпоха царского Судебника и Стоглавого собора (1551). В материалах Стоглава выражение «Российское царство» используется в том же безличном смысле, что и «здешнее государство» в Судебнике («по всем градом Росийскаго царствия»). Вторая веха — рубеж XVI и XVII веков, когда, по наблюдениям ряда исследователей, словосочетания «Московское государство» и «Российское царство» получили широкое распространение.
Со второй половины XVI века новая политическая лексика активно проникала в литературу различных жанров. В этом плане весьма показательна «Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков», написанная в 1580‐х годах участником героической обороны Пскова — местным иконописцем Василием. Хотя автор не отказывается от традиционного выражения «Русская земля», приметой времени в его сочинении является частое использование слов «царство» и «государство». Так, рассказ о походе царя в Ливонию (1577) предваряется в Повести фразой:
В та же времена на его государство прииде к нему, государю, весть от полунощныя страны Росийского его царства о насилии и нахожении <…> от Вифлянския земли немец.
Тогда же в его государство пришла к нему, государю, весть с северной стороны Российского его царства о нападении немцев из Ливонской земли.
А по возвращении царя в Москву, говорит Василий, слава об одержанной государем победе разнеслась «не токмо в Росийском его царстве, но и по всем окрестным царством и королевством».