Выплата ордынской дани возобновилась, но о возвращении к временам Батыя речи уже не было. Тохтамыш вынужден был считаться с реальным соотношением сил на Руси: он не только сохранил ярлык на великое княжение Владимирское за Дмитрием Донским, но и, как полагают исследователи, санкционировал передачу его по наследству сыну московского князя Василию Дмитриевичу. Тем самым старшинство среди русских князей закреплялось за родом Калиты, а территория великого княжения с городами Владимиром, Костромой и др. сливалась с вотчиной московских князей.
В духовной грамоте (завещании) Дмитрия Донского, составленной незадолго до его смерти, в апреле-мае 1389 года, говорится: «А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великим княженьем». Но в том же документе есть еще одна примечательная фраза: «А переменит Бог Орду, дети мои не имут (не будут должны. — М. К.) давати выхода в Орду, и который сын мой возмет дань на своем уделе, то тому и есть». Какая «перемена» в Орде имелась в виду, становится ясно из договора великого князя Дмитрия Ивановича с двоюродным братом Владимиром Андреевичем Храбрым (одним из героев Куликовской битвы) от 25 марта 1389 года. Говоря о распределении доходов с территории Московского княжества, великий князь предусмотрел и такую возможность: «А оже ны (если нас. — М. К.) Бог избавит, освободит от Орды, ино мне два жеребия, а тебе треть».
Таким образом, в конце XIV века московские князья, выражая покорность хану, уже лелеяли надежду на освобождение от власти Орды, а в случае очередной «замятни» (междоусобицы) в Орде, как это было при Мамае, были готовы на решительные военные действия.
Статус московских князей и их притязания на некоторую самостоятельность нашли отражение в монетах, чеканка которых возобновилась при Дмитрии Донском, после двухвекового безмонетного периода. На одной стороне московской деньги 1380-х годов читается надпись: «Великий князь Дмитрий Иванович», а на обороте арабской вязью выведено пожелание долголетия «султану Тохтамышу». Такое сочетание надписей недвусмысленно свидетельствует о признании московским князем верховенства ордынского хана, но в то же время — и о его собственных властных амбициях.
Подобное оформление характерно и для монет сына и преемника Дмитрия Донского — великого князя Василия I Дмитриевича (1389–1425). В 1390-х годах он чеканил деньгу с надписью «Князь великий Василий» и арабской легендой «Султан Тохтамыш» (иногда с прибавлением: «Да продлится его царствование») на обороте. Но в следующем десятилетии в оформлении московских монет произошли важные перемены.
Дело в том, что в 1395 году Тохтамыш потерпел жестокое поражение от своего бывшего покровителя, а затем грозного противника Тимура (Тамерлана); территория Орды подверглась опустошению. Тохтамыш бежал в Литву к великому князю Витовту и с его помощью попытался вернуть себе ордынский престол, но в 1399 году союзники были разбиты на реке Ворксле новым сарайским ханом Тимур-Кутлугом и эмиром Едигеем. Реальная власть в Орде — при часто менявшихся ханах — принадлежала теперь Едигею, но Москва не желала признавать временщика. И вот на монетах Василия I, выпущенных в первом десятилетии XV века, мы вообще не находим арабской легенды: на одной стороне вычеканена надпись «Князь великий Василий», а на обороте (там, где раньше по-арабски читалось имя Тохтамыша) повторен княжеский титул в развернутом виде: «Князь великий Василий всея Руси». Монеты такого типа можно считать заявкой на полную независимость, но выпускались они недолго. В 1412 году Василий Дмитриевич счел за лучшее восстановить отношения с Ордой и отправился в Сарай к законному хану Джелал-ад-Дину (о мотивах этого визита будет сказано ниже). Этот хан был вскоре убит, и в Орде началась очередная «замятня». Тем не менее на монетах Василия I последнего десятилетия его правления, как отмечают специалисты-нумизматы, вновь появляются ордынские элементы: искаженное имя Тохтамыша, подражания исламскому символу веры, хорезмскому дирхему и т. д.
Таким образом, надписи на монетах, подобно барометру, довольно четко фиксируют колебания русско-ордынских отношений в описываемую эпоху. Эти отношения при Василии I можно охарактеризовать, если использовать термины феодального права, как отношения сюзеренитета и вассалитета[2]. Русские князья того времени, как правило, признавали власть законных ханов (Чингисидов), отказывая в этом узурпаторам вроде Мамая или Едигея. Ханы, в свою очередь, уже не пытались вершить судьбы всех русских земель. Они довольствовались признанием своего верховенства (сюзеренитета) со стороны князей и правом выдавать им ярлыки на тот или иной престол и получать дань. Во внутренних делах князья обладали полной самостоятельностью.
Сохранившиеся монеты ярко характеризуют также политический статус самих русских князей. На рубеже XIV–XV веков собственные монеты чеканили не только московские великие князья, но и их родственники (братья, дядья, племянники и т. д.), правившие своими уделами, и соперники — великие князья тверские, рязанские, суздальско-нижегородские. Это, конечно, типично средневековое явление, не характерное для государства Нового времени, когда чеканка монеты становится монополией центрального правительства.
Интересно, что на оборотной стороне монет, которые чеканил в своем уделе, Серпухове, князь Владимир Андреевич Храбрый в конце XIV века, читается та же арабская легенда, что и на монетах Дмитрия Донского, а затем — Василия I: «Султан Тохтамыш хан, да продлится» (далее, вероятно, подразумевалось: «его царствование»). Тем самым удельный князь подчеркивал, что является непосредственным вассалом хана. Имя же великого князя московского (Дмитрия Ивановича, затем Василия Дмитриевича) на монетах, чеканенных в Серпухове, вообще не появлялось: лицевая сторона лишь содержала имя самого удельного князя («Печать князя Володимера»).
Не указано имя великого князя и на монетах, которые в правление Василия I чеканили в своих уделах его братья — князья Петр Дмитриевич Дмитровский и Андрей Дмитриевич Можайский. Эта ситуация изменится в следующем поколении князей, в середине XV века.
Как видим, в ту патриархальную эпоху удельные князья вовсе не были подданными великого князя. Их отношения с ним регулировались специальными договорами. Он был для них главой семьи, «братом старейшим», но не господином и не самовластным государем, как это будет уже при Иване III. Москвой князья владели совместно, по «третям»; доходы от столичных торговых пошлин делились между ними пропорционально доле каждого. В своем уделе князь был полновластным хозяином: он сам собирал дань для ордынского «выхода» (и передавал его великому князю), сам вершил суд, а великий князь согласно договорам не мог посылать своих сборщиков дани и судебных агентов (приставов) в уделы братьев и не мог распоряжаться удельными землями. Полная автономия уделов делала призрачным территориальное, судебное, административное и какое-либо иное единство великого княжества Московского, за исключением единства военно-политического: князья были обязаны присылать свои отряды по призыву великого князя в объединенную московскую рать (а если он сам садился на коня, то и являться лично).
Уже к концу правления Дмитрия Донского военное превосходство Москвы над всеми остальными княжествами стало очевидным. Недавние соперники Дмитрия — великий князь тверской Михаил Александрович и великий князь рязанский Олег Иванович — были вынуждены признать его старшинство, а Михаил Тверской, кроме того, еще и обязался не «искать» под московским князем великого княжения Владимирского, т. е. отказался от всяких притязаний на этот титул. Затем хан Тохтамыш, как мы уже знаем, санкционировал превращение великого княжения Владимирского в наследственное владение московских князей, и Дмитрий Донской завещал его своему старшему сыну Василию Дмитриевичу.
Рост военного могущества и финансовых возможностей великих князей московских подталкивал их к дальнейшей территориальной экспансии. Крупнейшим успехом Василия I стало присоединение Нижегородского княжества. Обычно это приобретение датируется 1392 годом, но в действительности тогда было только положено начало многолетней кампании, завершившейся лишь спустя полвека.
В 1392 году хан Тохтамыш, нуждавшийся в деньгах перед решающим столкновением со своим грозным противником Тимуром (Тамерланом), выдал Василию I ярлык на Нижний Новгород, Муром, Мещеру и Тарусу — надо полагать, в обмен на щедрые дары. После этого московский князь занял Нижний Новгород, а княживший там Борис Константинович (из рода суздальских князей) был сведен с престола и два года спустя умер в Суздале. Однако сын покойного Даниил Борисович не примирился с потерей нижегородского стола и ждал удобного случая, чтобы вернуть себе свою вотчину. Такой случай представился ему в 1408 году, когда эмир Едигей, пытаясь принудить Василия I к повиновению, совершил опустошительный набег на земли великого княжества Московского. При поддержке Едигея Даниил Борисович занял Нижегородское княжество.
В начале 1415 года Василию I удалось вернуть Нижний Новгород под свой контроль и посадить там на княжение сына Ивана. Но и на этом нижегородская эпопея не закончилась: около 1424 года князь Даниил Борисович вновь вернул себе ненадолго престол, на этот раз — по ярлыку нового ордынского хана Улуг-Мухаммеда. В последний раз Нижний Новгород обрел на короткое время самостоятельность в середине 40‐х годов XV века: после того как великий князь Василий II попал в 1445 году в плен к Улуг-Мухаммеду (см. следующую главу), хан восстановил Нижегородско-Суздальское княжество и передал его князьям Василию и Федору Юрьевичам (из суздальской династии), но просуществовало оно не более полугода.
История многолетних усилий московских князей удержать под своей властью Нижегородское княжество еще раз наглядно свидетельствует о том, что приращение территорий вовсе не тождественно строительству государства. Во-первых, ясно, что пока сюзереном русских князей оставался ордынский хан, никакое присоединение не могло считаться прочным и окончательным: всегда существовал шанс, что при смене власти в Сарае ярлык на тот или иной княжеский престол получит не его счастливый обладатель, а другой претендент. Поэтому только обретение государственного суверенитета могло гарантировать стабильность сложившейся территории и незыблемость границ.