демократы и стали инициаторами вывода новой колонии (об основании Каллатиды см.: Ps.-Scymn. 761-764, с указанием даты: ήνίκα την Μακεδόνων αρχήν Αμύντας παρέλαβεν; ср.: Strab., VII, 6, 1, p. 319, и XII, 3, 6, p. 542; Memnon, 21; один лишь Помпоний Мела утверждает, что Каллатида была основана милетцами: II, 22 — a Milesiis deducta Callatis, что, однако, не заслуживает никакого доверия).[355]
Как бы то ни было, период первоначального устроения был пройден гераклеотами достаточно быстро. Энергичная эксплуатация моря, быстрое освоение обширной сельскохозяйственной территории, способной поставлять в изобилии и продукты питания и различное сырье, развитие на этой основе городских промыслов и торговли скоро сделали Гераклею одним из самых богатых и процветающих городов Причерноморья (ср. свидетельство Юстина о быстрых успехах колонистов: XVI, 3, 7 —brevi tempore magnas opes paravere).
В V в. Гераклея должна была уже играть видную роль в экономической и политической жизни Причерноморья. К сожалению, античная традиция, более всего интересовавшаяся временем тирании, как раз об этом периоде гераклейской истории сообщает очень скудные сведения. Судя по одному замечанию Юстина (см. ниже), гераклеотам удалось установить хорошие отношения с Персией. Это было необходимым условием дальнейшего безопасного существования колонии, однако осуществление этого условия не могло остаться без последствий для внутренней жизни самой Гераклеи. Контакты с Персией, которая всегда ориентировалась на аристократические слои, должны были укрепить позиции этих последних и в Гераклее. Когда усилилось афинское проникновение в Причерноморье, противодействие Афинам со стороны Гераклеи определялось не только дружбою гераклеотов с персами (см. у Юстина: XVI, 3, 9 —ob amicitiam regum Persicorum) и интересами их собственной торговли, но и позицией влиятельной гераклейской знати, которая, естественно, не питала никаких симпатий к афинской демократии.
Опираясь на поддержку персов, Гераклея могла долго противиться вступлению в Афинский морской союз и смирилась, по-видимому, лишь после того, как по инициативе Перикла афинянами были предприняты энергичные шаги к утверждению своего влияния в Понте. В начале 30-х годов V в. до н. э. сам Перикл с большим флотом побывал в Понте (Plut. Per., 20, 1-2),[356] за этим последовал вывод афинских клерухий в Синопу и Амис (Plut., 1. с.* Theopomp. ар. Strab. XII, 3, 14, р. 547 FgrHist 115 F 389),[357] и, очевидно, тогда же состоялось присоединение к Афинской архе и Гераклеи. К середине 20-х годов Гераклея, во всяком случае, уже входила в состав Афинского союза: в одном из фрагментов (№38) афинской надписи, содержащей декрет об обложении союзников от 425/4 г., с большой долей вероятности восстанавливается имя гераклеотов — [έρ]ακλει0τα[ι] [358]
Однако афинский контроль над Гераклеей был непрочным. В 424 г. афиняне должны были отрядить часть кораблей, занимавшихся сбором подати с союзных городов, против Гераклеи ввиду ее отказа вносить свою долю. Экспедиция, которой командовал небезызвестный Jlaмах, едва не окончилась для афинян катастрофой. Ламах высадился недалеко от Гераклеи, в устье реки Калета, и принялся уже опустошать поля гераклеотов, как вдруг разразилась буря и вздувшаяся от дождей река унесла в море причаленные корабли. Лишившись флота, Ламах попал в отчаянное положение. Однако гераклеоты не стали злоупотреблять неожиданной удачей. Они вступили с Ламахом в переговоры и, очевидно добившись для себя важных уступок, содействовали возвращению афинян по суше в Калхедон (Thuc., IV, 75; Diod. XII, 72, 4, с опозданием, под годом архонта Аминия = 423/2 г.; Justin. XVI, 3, 8-12).[359]
Возможно, впрочем, что умеренность гераклеотов была вынужденной ввиду наличия у Ламаха все еще значительных сил и напряженной обстановки в самой Гераклее, где появление афинян могло возбудить активность дружественных им демократов. Однако если даже выступление этих демократов и состоялось, то ввиду несчастья, постигшего Ламаха, оно не имело шансов на прочный успех. В таком случае кажется правомерным предположить, что именно тогда, в связи с новым поражением демократии, состоялось очередное выселение значительной части гераклеотов, на этот раз в Крым, где они основали новую колонию Херсонес Таврический (об основании Херсонеса см.: Ps.-Scymn., 822-827, с указанием на участие делосцев; ср.: Strab. VII, 4, 2, р. 308, и XII, 3, 6, р. 542).[360]
По-видимому, после неудачи Ламаха афиняне не возобновляли попыток подчинить Гераклею. Город, таким образом, остался свободным и независимым. Более того, очень скоро, с крушением Афинской державы и сокращением торговой и политической активности афинян в Причерноморье, для Гераклеи открылись новые широкие возможности. Обладая великолепными гаванями (ср.: Strab., XII, 3, б, р. 542 —ή μέν ουν Ηράκλεια πόλις εστίν εύλίμενος), располагая богатыми природными ресурсами и развитыми сельским хозяйством и ремеслом, Гераклея стала крупнейшим экономическим центром Причерноморья. О широком размахе гераклейской торговли свидетельствуют повсеместные в Причерноморье находки гераклейской керамической тары (от времени как раз начиная с рубежа V-IV вв. ).[361] Торговля эта, в особенности активная с городами Западного и Северного Причерноморья, где у гераклеотов были надежные опорные пункты в лице их колоний Каллатиды и Херсонеса, приносила гераклейским предпринимателям крупные барыши.
О богатствах Гераклеи могут дать представление не только осуществлявшиеся ею добровольно поставки продовольствия возвращавшимся из похода наемникам Кира (Xen. Anab. VI, 2, 3, и 5, 1), но и те требования, с которыми наемники сами обратились к гераклеотам: на продолжение пути они потребовали от жителей города не то 3000, не то 10000 кизикских статеров. Решительный отказ и энергичное противодействие гераклеотов этому вымогательству, несомненно, говорят о силе и неустрашимости дорийских колонистов (ibid., VI, 2, 4 слл.).
Вообще Гераклея была одним из самых сильных в военном отношении государств Причерноморья. Город был хорошо укреплен, в доках хранилось много военных кораблей, а из граждан в случае нужды можно было составить большое и боеспособное ополчение (для суждения о военной мощи Гераклеи, и в частности о гераклейском флоте, ср.: Ps.-Aristot. Oec., II, 2, 8, p. 1347 b 3 слл.; Polyaen., VI, 9, 4; Memnon, 23). Опираясь на эти силы, Гераклейское государство проводило активную внешнюю политику, обеспечивая свободу мореплавания для своих купцов, практикуя каперство для устранения конкурентов, во всех случаях зорко следя за тем, чтобы никто не умалял интересов его собственных или связанных с ним деловыми отношениями других городов.
В IV в. именно эти опасения за безопасность своей колонии Херсонеса и, более широко, за сохранность своих позиций, своего торгового и политического влияния в Крыму и Прикубанье, которому стало угрожать растущее могущество Боспорского государства, вызвали вмешательство Гераклеи в войну Боспора с Феодосией. Война эта, порожденная аннексионистскими устремлениями боспорских Спартокидов, затянулась именно благодаря вмешательству Гераклеи, которая стала оказывать активную поддержку Феодосии. Гераклейский флот не раз появлялся у берегов Крыма и заставлял боспорцев отступать от стен Феодосии, а высаживавшиеся гераклеотами в различных пунктах побережья десанты наносили серьезный урон боспорской экономике (Ps.-Aristot. Oec., II, 2, 8, p. 1347 b 3-15; Polyaen. V, 23, и 44, 1; VI, 9, 3-4).[362]
Однако эта война оказалась тяжким испытанием не только для Боспора, но и для Гераклеи. Не по силам античного города было вести длительную заморскую войну (об экономических трудностях Гераклеи во время войны с Боспором см.: Ps.-Aristot., I.e.). Тяготы военного времени резко обострили социальную и политическую обстановку в Гераклее и, сделав невозможным для гераклейской республики продолжение военных операций в Крыму, одновременно расчистили путь тирании.[363]
Впрочем, надо помнить, что связь войны с Боспором с началом новой смуты в Гераклее достаточно гипотетична. У нас нет определенных данных о том, что эта война затянулась до 60-х годов IV в. Кроме того, война в любом случае могла дать лишь толчок к развязыванию социального конфликта, причины которого должны были корениться в более естественных основаниях, прежде всего и главным образом в социальной структуре гераклейского общества. К рассмотрению этого нового вопроса, как необходимой предпосылки для понимания природы и характера социально-политических метаморфоз в Гераклее, нам и необходимо теперь обратиться.
О социальном и политическом строе Гераклеи мы располагаем немногими, но содержательными указаниями Энея Тактика и Аристотеля. Город конституировался как дорийское поселение. Граждане, как и у себя на родине в Мегарах, подразделялись на три филы. Однако наряду с этим традиционным для дорийцев членением существовало, тоже вероятно с самого начала, и другое деление, характерное именно для Мегар и их колоний, —на сотни (έκατοστύες). Последних было четыре, и, в отличие от фил, они служили, по-видимому, не кровнородственными, а военно-политическими подразделениями общины, такими примерно, какими были центурии у древних римлян (существование фил и сотен в Гераклее удостоверяет Эней Тактик, 11, 10 а; при истолковании текста Энея мы, вслед за Г. Апелем, исходим из рукописного чтения ούσών αύτοΐς τριών φυλών και τεσσάρων έκατοστ-ύων).[364]
О первоначальном политическом устройстве и социальной ситуации в Гераклее ценные указания дает Аристотель. В «Политике», обосновывая положение о том, что причиною свержения демократии чаще всего бывает наглость демагогов, Аристотель ссылается и на пример Гераклеи: «Упразднена была демократия (ό δήμος) и в Гераклее; тотчас же после основания этой колонии (μετά τον άποικισμόν εύΌύς) притеснявшаяся демагогами знать (οί γνώριμοι) удалилась в изгнание, затем изгнанники объединились и, возвратившись, упразднили демократию (τον δήμον)» (Pol. V, 4, 2, p. 1304 b 31-34, пер. С. А. Жебелева — A. И. Доватура).