И последний вопрос —об относительной значимости названных главных разновидностей полисного строя, демократии и олигархии. Представляется несомненным, что демократия более соответствовала тому коллективистическому принципу, который был заложен в природе полиса как гражданской общины, и с этой точки зрения справедливо говорить о нормативном значении демократии, и прежде всего такого ее яркого примера, как афинская демократия, для мира греческих полисов.
Однако и здесь тоже необходима осторожность, и едва ли правильно было бы абсолютизировать только что высказанное положение. Ведь природа полиса не исчерпывалась общинно-коллективистическими принципами; в ней, в силу этнической и классовой ограниченности гражданского общества, заключено было и другое, прямо противоположное начало — сословно-элитарное, которому гораздо больше соответствовала олигархия. Если афинская демократия была тем реальным образцом, на который более или менее равнялось социально-политическое развитие массы по крайней мере экономически развитых полисов, то для состоятельно-аристократической верхушки греческого общества идеалом всегда оставалась спартанская олигархия. В этом плане можно было бы даже говорить о некой равновеликости двух главных видов полисного государства. Во всяком случае, к концу архаического времени демократические Афины и олигархическая Спарта представлялись в глазах греков двумя одинаково сильными и жизнеспособными политическими формами, — точно так же, как к исходу собственно классического периода, к рубежу V-IV вв. до н.э., одинаково ущербными и несостоятельными оказались и их крайние проявления — радикальная демократия в Афинах и кастовая олигархия в Спарте.
Приложение. ГРЕЧЕСКИЙ ПОЛИС В ОТРАЖЕНИИ ДРЕВНЕЙШИХ ЭПИГРАФИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ[394]
Естественным традиционным основанием для реконструкции важнейших этапов и явлений античной истории служит совокупная литературная традиция древних. В частности и для суждения о рождении и формировании греческого полиса главными опорами оказываются свидетельства древних историков, в первую очередь Геродота, дополняемые данными, почерпнутыми из эпической поэзии и архаической лирики, в особенности из творений Гомера и Гесиода, из стихотворных отрывков Архилоха, Тиртея и Солона, Алкея и Феогнида, Симонида Кеосского и др. Их сведения составляют и костяк и самую плоть архаической истории.
Однако нельзя сбрасывать со счетов и данных древнейшей эпиграфической, т. е. собственно документальной традиции, сколь бы скудна и фрагментарна она ни была. Можно думать, что ее осколки могут доставить полезные иллюстрации, дополнения и коррективы к богатому массиву литературной традиции. Это убеждение опирается на плодотворную работу с эпиграфическими документами, выполняемую на протяжении вот уже ряда поколений специалистами в эпиграфике — историками и филологами. На Западе, если ограничиваться примерами из последнего (прошлого) столетия, это такие известные ученые, как В. Диттенбергер, У. фон Виламовиц-Мёллендорф, В. Эренберг, Г. Уэйд-Джери, М.Тод, Л. Джеффери, А. Грэхем, Р. Мейггс и Д. Льюис, М.Гвардуччи и др. Среди отечественных ученых выделим С. Я. Лурье, В. П. Яйленко и Ю. Г. Виноградова, также внесших существенный вклад в эпиграфические исследования, связанные с проблемой становления классической цивилизации.
Наше собственное обращение к эпиграфическим материалам греческой архаики обусловлено как естественной исторической любознательностью, желанием, в дополнение к анализу литературной традиции, подробнее ознакомиться с данными традиции эпиграфической, так и убеждением, что в этой последней можно найти важные подтверждения тем общим идеям, которые были развиты нами ранее в специальной монографии, посвященной возникновению греческого полиса.[395] Мы пытались там обосновать правомерность взгляда — не столь уж оригинального и достаточно консервативного, высказанного ранее в полемике с адептами критического направления,[396] — что рождение греческого полиса, понимаемого как своеобразное единство города, государства и гражданской общины, относится к сравнительно раннему времени, приблизительно к рубежу IX-VIII, а не VIII-VII или даже VI-V вв. до н.э., как это упорно доказывается представителями исторической гиперкритики.[397]
Мы указывали на объективные факторы и линии того исторического развития, которое в послемикенское время, в так называемую гомеровскую эпоху, или эпоху Темных веков (XII-IX вв.), привело греческий мир к подлинной исторической революции, результатом которой стало явление новой классической цивилизации. При этом мы подчеркивали большую степень исторической преемственности между микенским и классическим периодами и, соответственно, большую роль носительницы культурного континуитета — греческой аристократии, которая, выдвинув из своей среды необходимых обществу законодателей, реформаторов, ойкистов, доставила греческой архаической революции высокое рационалистическое начало.
Теперь мы собираемся подтвердить эти выводы, и прежде всего главнейший из них — о вероятном рождении греческого полиса на рубеже IX-VIII вв. до н.э., использовав эпиграфический материал. Мы следуем здесь примеру В.Эренберга, лишь несколько расширив круг привлекаемых документов в соответствии с возможностями нашего времени, располагающего новыми превосходными подборками эпиграфического материала.
Для первичного анализа мы взяли группу архаических документов из известного собрания Р. Мейггса и Д. Льюиса,[398] а именно первые 17 номеров, датируемых VIII-VI вв. до н. э. (до 500 г.). Из них мы исключили затем, как практически не относящиеся к теме, два документа: №12, письмо Дария I ионийскому сатрапу Гадату, и №15, стихотворную надпись с базы памятника, посвященного афинянами своей богине-покровительнице после победы над беотийцами и халкидянами около 506 г.
Оставшиеся 15 документов представляют, на наш взгляд, репрезентативную выборку, позволяющую провести системный исторический анализ, а именно по трем рубрикам, материалы которых позволяют характеризовать соответственно три рода важных явлений: 1) традиции древнего аристократического порядка (в частности симпосий и агон); 2) элементы возникшего или формирующегося полисного строя (по двум, в свою очередь, подразделениям — внутренняя конституционная жизнь и внешние межобщинные отношения); и 3) явления, сопутствовавшие становлению классического полиса, такие, как колонизация, наемничество и тирания. Рассмотрим по порядку эти три рода материалов и соответствующих, рисуемых ими, явлений.
1. Традиции аристократического порядка
К этой рубрике мы отнесли надписи № 1 и 9. Первая —это знаменитая теперь надпись на так называемом кубке Нестора, скифосе геометрического стиля, найденном в погребении на острове Искья (древние Питекуссы). Датируемая в широком диапазоне от 750 до 700 г., эта надпись во всяком случае относится к VIII в., более того, это наиболее длинная из известных нам надписей первого века архаики, Надпись являет собой комбинацию прозаического вступления, характеризующего предмет (Νέστορος ε[ίμ]1 ευποτ[ον] ποτέριο[ν] — «я есмь удобная для питья чаша Нестора»), и гекзаметрического двустишия, развивающего эту характеристику далее.
И очевидные эпические реминисценции (имя Нестора, гекзаметрические стихи, характерная возвышенная лексика), и самая изысканность надписи, контрастирующая, впрочем, с бедностью сосуда, свидетельствуют о продолжении в рассматриваемое раннеархаическое время симпосиальной аристократической традиции, но, возможно, если судить по качеству сосуда, уже на ином, более низком социальном уровне. Соглашаясь с мнением большинства исследователей, видящих в этой надписи реплику на гомеровское предание (ср.: IL, XI, 624 слл.), мы получаем важный terminus ante quem для создания, письменной фиксации и распространения гомеровского эпоса, во всяком случае «Илиады», — 750 г. до н. э.[399]
Другой документ той же группы — посвятительная надпись Аристиса, сына Фидона, клеонейца, происходящая из Немей, из гимнасия, раполагавшегося близ храма Зевса, и датируемая около 560 г. Эта надпись, также древнейшая в своем жанре, свидетельствует о практике гимнических состязаний на Немейских играх, справлявшихся в возобновленном или вновь учрежденном виде во всяком случае с 573 г. (по датировке Евсевия — Гиеронима) и бывших существенным элементом общественной жизни классической Греции.
Вместе с тем ряд признаков говорит о сохранении аристократических традиций или колорита гимническим агоном в позднеархаическую эпоху. Посвятитель, четырежды побеждавший в панкратии Аристис, сын Фидона, из Клеон, если и не был сыном знаменитого аргосского царя или тирана Фидона (последнего теперь обычно относят к середине VII в.),[400] то мог быть, по крайней мере, отпрыском того же царского рода, жившим в изгнании в Клеонах.[401] Показательны также элементы старинной и вместе высокой культуры: обращение к Зевсу Крониону, именуемому притом владыкой-ванактом, попытка организации текста посвящения в элегический дистих (до середины 5-й строки надписи).
Как в первом, так и во втором случае мы сталкиваемся, таким образом, с чертами старой аристократической культуры (симпосий, агон), продолжающими свою жизнь в новой социальной среде, сплавленными с новой общественной практикой и новым бытом. Нельзя не видеть в этом подтверждения культурного и социального континуитета, отличающего, на наш взгляд, историческую жизнь Греции в век архаики.
2. Элементы полисного строя
К этой рубрике можно отнести надписи №2, 4, б, 8, 10 и 17. Эти материалы, в свою очередь, можно разделить на две подгруппы, относящиеся соответственно к темам внутренней, конституционной жизни и внешних межобщинных отношений.
а) Внутренняя конституционная жизнь
Надписи №2, 6 и 8. Первые две надписи относятся к разряду чистых законоположений. Надпись №2, найденная на Крите, на месте древнего городка Дрероса, в руинах святилища Аполлона Дельфиния, датируется временем между 650 и 600 гг. Она представляет собой древнейший сохранившийся на камне памятник греческого законодательства. Это — закон, устанавливающий правила отправления должности высших магистратов — космов.
Во вводной формуле (αδ' ε^αδε πόλι — «следующее угодно полису») замечательно присутствие — здесь именно впервые в эпиграфике — полиса вместо обычного в документах, происходящих из критских общин, этнонима. Что более конкретно подразумевается под решением полиса — воля высших магистратов или постановление народного собрания, — сказать трудно.
Заключительный перечень должностных лиц, приносящих клятву на верность закону, — космы, дамии и коллегия или совет двадцати (κόσμος κοί δάμιοι κοί ϊκατι οί τας πόλ[ιος]), — свидетельствует о развитой государственной структуре. При этом космы (в этом месте надписи названные собирательно κόσμος), как и в других общинах Крита, являли собой высших магистратов, дамии, по общему мнению издателей и толкователей надписи, — специальных финансовых контролеров (ср. очевидную связь понятий οί δάμιοι и τό δαμόσιον [δημόσιον] — государственная казна), а «двадцать полиса», по убедительному предположению В. Эренберга, — государственный совет.[402]
Что же касается самого принятого закона, то содержащийся в нем запрет занимать повторно должность косма ранее чем через десять лет может указывать сеорее всего на необходимость принятия превентивных мер против возможной узурпации и тирании, — мнение первоиздателей надписи П. Демарня и А. ван Эффантерра, нам представляющееся вполне убедительным.[403]
В свою очередь, надпись №8, происходящая с Хиоса и датируемая чуть более поздним временем (прежними исследователями — около 600 г., но теперь, по примеру Л. Джеффери, между 575 и 550 гг.), содержит законоположения, регулирующие деятельность местных магистратов — демархов и басилевсов, устанавливающие их ответственность и наказание за взятки и, наконец, определяющие порядок апелляции (возможно, по поводу несправедливых действий магистратов) и рассмотрения апелляционных жалоб так называемым народным советом (βολή ή δημοσίη).
Этот документ рисует несомненно еще более развитый тип полисного демократического государства. Замечательно определение действующей конституции выражением «народные ретры» (δήμο ρήτραι). При этом особенно примечательно явление термина «ретра», обычно ассоциируемого с миром пелопоннесских общин или их колоний, в ионийской среде. Замечательно, далее, явление народного совета, избираемого по филам (по 50 представителей от каждой), собирающегося регулярно в 9-й день каждого месяца и рассматривающего как апелляции (δίκαι εκκλητοι), так и прочие дела народа (τα αλλα τα δήμο). В этом совете надо, очевидно, видеть новый демократический институт, который возник в параллель и в противовес более древнему и более консервативному совету знати.
В целом документ представляет несомненную и важную параллель законодательствам Солона и Клисфена в Афинах. Неясным, однако, остается вопрос с приоритетом, а именно — предшествовало ли хиосское законодательство только Клисфеновым законам, или же и Соло-новым тоже. Решить этот вопрос непросто ввиду сложностей с датировкой хиосской надписи.
В любом случае надпись с Хиоса чрезвычайно важна, поскольку приоткрывает для нас историческую ретроспективу. Новое исполненное демократической тенденции законодательство, принятое на Хиосе на рубеже VII-VI вв. до н.э., предполагает завершение известного этапа социально-политических смут, открывшихся с устранения или перерождения древней царской власти в тиранию (ср. свидетельства традиции о легендарном хиосском царе Амфикле [Hippias, FgrHist 421 F 1], и древних тиранах тоже Амфикле и Политекне [Ion, FgrHist 392 F 1]). Надо думать, что чередою этих исторических вех (древняя царская власть — тирания — демократическая или, по крайней мере, тяготевшая к демократии конституция рубежа VII-VI вв.) начальная стадия формирования полисного государства на Хиосе отодвигается далеко в глубь веков.[404]
Что касается древности афинского государственного строя, то здесь у нас есть интересное свидетельство — надпись № б, состоящая из нескольких фрагментов, найденных на афинской агоре и датируемых около 425 г. Судя по всему, эта надпись содержала список афинских архонтов-эпонимов, начиная с Креонта, который был первым годичным архонтом (683/2 г.) и кончая Исархом (424/3 г.). В надписи видят свидетельство возросшего историко-антикварного интереса и соответствующих ученых занятий, характерных для последней трети V в. времени Гелланика Лесбосского и Гиппия из Элиды, но в ней можно видеть и подтверждение древней хронографической традиции, восходившей по крайней мере к середине VII в. и таким образом подтверждавшей складывание у афинян уже к тому времени основ правильного государственного устройства.[405]
б) Межобщинные отношения
Надписи №4, 10 и 17. Первая из них, надпись №4, найденная на Керкире и датируемая приблизительно 625-600 гг., является стихотворной эпитафией, составленной из гекзаметров и высеченной на гробнице-кенотафе, воздвигнутом в память о погибшем в море керкирском проксене Менекрате, сыне Тласия, из Эанфии (городка в Ло-криде Озольской). Памятник воздвигли совместно народ керкирян и соотечественник и сородич погибшего Праксимен. Надпись выдает характерное смешение древних и новых черт: эпическая, гомеровская стилистика сопрягается с настойчивым повтором (4 раза!) новой демократической темы —темы народа: «эту гробницу соорудил народ (δάμος)», покойный был «проксеном и другом народа», его гибель — «народная беда (δαμόσιον κακόν)», Праксимен воздвиг памятник «вместе с народом». Да и сама проксения, здесь именно впервые засвидетельствованная, являла собой генетически восходивший к временам родового быта, но приспособленный к новым межполисным отношениям институт полуобщественного-полуличного характера.
Две другие надписи представляют собой примеры первых правильных межгосударственных соглашений. Надпись № 10, найденная в Олимпии и датируемая примерно 550-525 гг., содержит договор о дружбе (φιλότας), верной и без обмана, — договор, заключаемый на вечные времена (άείδιον) между общиной сибаритов и их союзниками
fery L. Н. Archaic Greece. P. 230 ff. Специально для древней тирании на Хиосе: Berve H. Die Tyrannis. Bd. I. S. 106; II. S. 581.
(οί Συβαρΐται κ' οί σύνμαχοι), с одной стороны, и общиной неких сердайцев (Σερδαιοι), с другой. При этом поручителями-проксенами (здесь это слово является именно в таком значении) выступают Зевс, Аполлон и другие боги, а кроме того, полис Посейдония (πόλις Ποσειδανία), бывшая, как известно, колонией сибаритов (Scymn. 249; Strab. V, 4, 13, p. 251), но, по-видимому, не входившая в контролируемый последними союз. Местоположение упомянутой в надписи общины сердайцев в точности не известно, но предполагают — где-то в Южной Италии.
Текст памятника замечателен во многих отношениях: это —единственный документ, оставшийся от Сибариса и подтверждающий существование созданного им в Южной Италии обширного политического единства (ср.: Strab., VI, 1, 13, р. 263); вместе с тем это едва ли не самый древний из дошедших до нас межполисных договоров греков. И хотя сами договаривающиеся стороны определяются их этниконами, выступающая в конце в качестве гаранта Посейдония фигурирует под суверенным титулом полиса, который здесь, по-видимому, специально употреблен для более отчетливого обозначения независимого от метрополии статуса города посейдониатов.
Надпись №17, также найденная в Олимпии и датируемая около 500 г., содержит договор-ретру о военном союзе (συνμαχία), заключаемый на сто лет (εκατόν рέτεα) между элейцами и герейцами (Герея — городок в Западной Аркадии).
Надо заметить, что в надписи ни община элейцев, ни община герейцев не именуются полисами, что, возможно, следует поставить в связь с свидетельством литературной традиции о сравнительно позднем синойкизме и возникновении городов Элеи и Гереи (первой — в 70-х годах V в., а второй —еще на столетие позже [Strab. VIII, 3, 2, р. 336-337]). Однако предпринимаемая элейцами и герейцами политико-правовая акция без сомнения свидетельствует о том, что оба небольших народа воспринимали себя и реально выступали как целостные политические единства, полисы, доказывая этим, что в государственном плане полис мог быть реальностью и без соответствующего урбанистического основания.
Иными словами, данный случай подтверждает распространенное мнение, что существование по лиса-государства без городского центра было хотя и не типичным, но и не абсолютно редкостным явлением. Другой пример, ставший хрестоматийным, — Спарта, которая еще и в V в. до н.э., по свидетельству Фукидида (I, 10, 2), являла собою тип старинного несинойкизированного полиса, т. е. государственного единства без достаточно оформленного городского ядра.[406]
Как бы то ни было, в VI в. общины элейцев и герейцев были уже государственными единствами с достаточно развитой политической структурой. В заключительной формуле санкций против возможных нарушителей соглашения выразительно перечислены три мыслимые их категории, а именно —будет ли это частное лицо (ρέτας), магистрат (τελεστά) или же народ в целом (δαμος). Здесь особенно интересно переплетение терминологических элементов, принадлежащих разным эпохам: если ετας является наследием гомеровского времени, a τελεστά реликтом еще более отдаленного микенского периода, то δάμος при всей своей древности звучит вполне актуально, воплощая важную, утвердившуюся именно в архаическое время, концепцию тождества народа и государства. И это же слово властно диктует новый смысл старым понятиям: ετας уже более не родич или сосед в патриархальном значении этих слов, а любой близкий по соучастию в общем деле, в общем государстве, т. е. то же, что обычнее станет обозначаться словом πολίτης — гражданин, a τελεστά —не чиновник времен ахейских царств, а должностное лицо, избранное народом, и все вместе — εται, τελεσταί, δήμος — составляют иерархически расчлененное единство новой гражданской общины, полиса.
Рассматриваемые в своей совокупности, материалы обеих подгрупп, как нам представляется, с достаточной полнотой свидетельствуют о формировании у греков уже к рубежу VII-VI вв. развитого полисного строя, с разработанной и закрепленной в законодательных актах государственной структурой, местами — с укоренившейся демократией, зорко оберегающей себя от узурпации и тирании, возводящей в высший принцип защиту прав гражданина и гражданства в целом, наконец, с цивилизованной практикой межгосударственных отношений, опирающихся на соответствующие соглашения и институты (напомним о проксении и межобщинных союзных договорах). Эти выводы находят дополнительное подкрепление в материалах следующей рубрики.