Она поспешила в главный корпус, бывший дворянский дом. Там располагалась администрация, а крылья здания были отданы под больничную часть и комнаты самых тяжёлых, сильно болеющих стариков. Они должны были быть под постоянной опекой и присмотром. И порой минуты, что требовались на то, чтобы вызвать врача, были решающими.
Надежде нужно было сообщить о своём приезде, а потом идти к одному из ветеранских флигелей. Именно там среди вековых, если не старше, елей доживали отпущенный срок самые пожилые обитатели дома престарелых. Возраст некоторых подбирался к сотне.
— Алла Михайловна, — окликнула причину своих поездок сюда Надежда, заходя в большую комнату, где старики собирались вечерами перед телевизором или для долгих разговоров.
Алла Михайловна, сухонькая старушка с ласковой улыбкой, всегда предпочитала глубокое кресло у окна. Старое, ещё дореволюционное, массивное. Надежда знала, что раньше оно стояло в административном корпусе. Там и приглянулось Алле Михайловне. Когда его решили выкинуть, она вступилась за него, как за родное. И даже мастера и перетяжку оплатила сама. Поэтому это было лично её кресло, всегда развёрнутое к большому окну.
Рядом с креслом лежали два откормленных котища! Когда-то прибились к дому престарелых, лет восемь назад. А заведующая прогонять не стала. Уход не большой, а старикам радость. Рыжий и Шпрот были избалованы и заласканы, чувствовали себя здесь хозяевами, и персоналу приходилось следить, чтобы старики не отдавали им лучшие кусочки своих и так не слишком богатых на разносолы обедов и ужинов.
А недавно это два охламона притащили с очередной прогулки абсолютно белого щенка. Сначала его оставили вроде как на время, пока найдутся хозяева, по виду щенок напоминал хаски, только без маски на мордочке. Даже расклеили объявления. Но…
Дачи вокруг, и брошенное каждую осень зверьё здесь было далеко не новостью. Поэтому и заведующая уже забрала Клыка, как назвали щенка, и свозила в ветеринарку в город.
— Если и правда хаски, то щенок может хулиганить, — беседовала с ней по дороге Надежда Аркадьевна.
— А что делать? — вздохнула заведующая. — У него уже вон и миска своя, и ошейник. Пал Григорич свой ремень не пожалел. И на кличку откликается. Старикам по восемьдесят, а кому и девяносто! Они ж к этой живности, как к детям относятся. Да и щенок похоже домашний был. На улицу просится. У них график, кто и когда ведет Клыка гулять. Не заберут, пусть живёт. Поэтому ни глистов, ни блох быть не должно, а вот все прививки должны быть.
— Сама оплатишь? Давай напополам? — предложила Надежда.
Пёс так и прижился, названный по произведению Лондона, пока этот дачный волк везде ходил под охраной двух котов.
Алла Михайловна была профессором, доктором исторических наук, автором более сотни статей и нескольких глубоких исследований. Всю жизнь она посвятила изучению истории, а вот семьи у неё не было. Сама осталась сиротой ещё в войну.
— Терять семью это страшно, дорогая, — говорила она во время долгих бесед с Надеждой. — Те, для кого Петербург навсегда остался Ленинградом, это хорошо понимают. Не все отважились ещё раз рискнуть. Я из таких.
— Алла Михайловна, к вам внучка приехала? — повернула голову на звук голоса Надежды Елена Андреевна.
Последние годы она начала слепнуть, что её очень печалило. Любимым её занятием было чтение. Надежда Аркадьевна привозила ей флешку с аудиокнигами.
— Надежда мне не внучка, — как всегда сообщала Алла Михайловна. — Я своих детей и внуков не имею. Вот, усложняю жизнь другим. Пользуюсь, так сказать, тем, что другие своих детей хорошо воспитали. Надя дочь нашего ректора Аркадия Константиновича и его жены, нашей завкафедры, Нины Георгиевны.
— Алла Михайловна, вы это отвечаете каждый раз на протяжении десяти лет, — засмеялась Надежда. — Все уже наверняка всё запомнили. Я как раз к полднику сегодня, привезла вашу любимую шарлотку.
— В нашем возрасте склероз дело обычное, так что моё сообщение всегда новость, — протянула руку за клюкой профессор истории. — А шарлотка это очень хорошо! Это просто прелесть как хорошо.
Надежда аккуратно разворачивала полотенце, что навертела вокруг форм с пирогами. Так удавалось довезти шарлотку ещё тёплой. Медсестра, что дежурила, присматривая за стариками, с улыбкой поставила стакан тёплого молока на блюдечко перед Аллой Михайловной вместо чая.
Когда-то очень давно, маленькую девочку нашли в холодном доме, рядом с умершими от голода тётей и двоюродной сестрой. Она сама почти умерла. Её с другими сиротами вывезли из города за месяц до снятия блокады. Приюты, больницы… А потом, судьба решила смилостивиться над ребёнком. Она была среди тех ленинградских детей, которых вывезли восстанавливаться в Узбекистан. И там, перед уставшими после долгой дороги детками по ставили по кружке тёплого молока и по кусочку невероятного угощения. Именно так восприняла и запомнила это Алла Михайловна. И всю свою жизнь относилась именно к яблочной шарлотке с особой любовью.
Когда на кафедре решали, кто поедет поздравлять старую профессоршу, уже лет пять к тому времени, как закончившую преподавать, с восьмидесятилетием, выбор пал на Надежду Аркадьевну. Она единственная была не обременена семьёй. Ни мужа, ни детей, ни племянников или сестёр с братьями у неё никогда не было, а родители давно скончались. Сама же она трудилась секретарём кафедры с тех пор, как её, двадцатипятилетнюю, привела сюда мама.
После той поездки Надежда стала в этом месте частым гостем. Навещала, привозила старикам разные мелочи, беседовала, гуляла с Аллой Михайловной. И чувствовала себя нужной. Незадолго до первой поездки сюда она похоронила маму, пережившую отца всего на четыре года. И тихая пустота большой квартиры её пугала. В тенях, что не слышали человеческого голоса, оживали воспоминания из её прошлого. И всё чаще звучали в мыслях слова её мамы, тихо сказанные в палате гинекологии в тот день, когда Надежда одним решением перечеркнула всю свою жизнь.
Глава 14
Надежда Аркадьевна, переступив через границу пятидесяти лет, всё чаще возвращалась мыслями в юность, в то время, когда она принимала решения, рвущие все её связи и возможно прокладывающие её жизненную дорогу совершенно не по тем маршрутам.
Она никогда, после первого просмотра, не смотрела всем известное кино «Москва слезам не верит». Она и в первый-то раз ограничилась первой серией. Уж слишком перекликался сюжет с её собственной жизнью. Ей, правда, не приходилось врать, что папа профессор.
Родители Надежды были людьми науки. Когда-то, очень давно, два увлечённых историей античности студента института философии, литературы и истории с курса Николая Александровича Машкина, бывшего студента самого профессора Преображенского, встретились и столкнулись в жарком споре, закономерен ли был переход от Римской республики к Римской империи. И больше не расставались всю свою жизнь. Даже смерть смогла разлучить их всего-то на четыре года, которые мама Нади посвятила воспоминаниям.
— Нам повезло, нас было много, горящих жаждой знания. Она была настолько велика, что даже тысячелетия не стали нам преградой. — Улыбалась воспоминаниям юности Нина Георгиевна. — Конечно, ведь у нас был свой Маяк. Ия была из творческой семьи, её родители жили искусством. Даже дочери дали вместо фамилии свой творческий псевдоним. Аркаша, Ия и я, всегда держались вместе. Нас так и звали, римский триумвират. Аллочка часто это вспоминала. Они с Ией были подругами.
Конечно, была и квартира по адресу элитарной профессуры, на Ломоносовском проспекте. Огромные антикварные шкафы с такой документальной исторической литературой, что впору филиал университетской библиотеки открывать. А уж монографии с личными подписями авторов и вовсе были настоящим сокровищем для знающего человека.
Ию Леонидовну Надя хорошо знала, и прекрасно помнила, что Ия Леонидовна охотно оставалась с дочкой друзей. Беседовала, много рассказывала… Что могла рассказать маленькой девочке та, кто добился признания римского права как науки и начала его изучения в огромной стране? Та, благодаря которой впервые был переведён на русский язык важнейший исторический источник, «Римские древности» Дионисия Галикарнасского. Именно Ие Леонидовне принадлежит перевод части трёхтомника и огромное количество комментариев с пояснениями, она же взяла на себя труд написать вступительную статью и полностью исполнила окончательную редактуру.
Конечно, разговоры с маленькой Надеждой были наполнены мифами, древней историей и владыками древнего античного пантеона.
Вспоминая своё детство, Надежда Аркадьевна всегда улыбалась. Настолько эти воспоминания были пронизаны светом и радостью.
— Я удачно выбрала дело жизни, — всегда смеялась подруга родителей. — Я всё время окружена такой древностью, что даже смерть обо мне забывает.
К сожалению, не забыла. И не позволила отметить столетний юбилей, прервав полёт на пороге. С разницей в два года ушёл весь «римский триумвират». Надежде оставались лишь фотографии, воспоминания и труды. И ей достаточно было лишь взять в руки одну из монографий, чтобы услышать давно молчащие голоса. Так совпало, что два из трёх крупнейших трудов Ии Леонидовны были созданы в юбилейные для Надежды годы. «Рим первых царей» и «Римляне ранней республики» были подарены на дни рождения, а вот «Римские древности по Авлу Геллию», Надежда попросила сама.
— Рано я их закончила, до десятилетнего цикла ещё год, — усмехалась Ия.
Надежда всегда казалась всем очень спокойной и сдержанной. Она была тем ребёнком и подростком, которого окружающие взрослые готовы были слышать и понимать. А она действительно считала их близкими людьми. Поэтому её никогда не контролировали, просто не видя в этом нужды. К чему обижать неким подобием недоверия весьма серьёзную и рассудительную девушку?
А вот учиться юная девушка пошла на факультет журналистики, а не по родительским стопам. Впрочем, как никто понимавшие, что такое зов призвания, родители препятствий не чинили и дочь в её выборе поддержали.