– Не собираюсь я никого целовать! – возмутилась Мара.
– Я должна была тебя предупредить. Кроме того, ты переедешь в мой домик.
– Зачем? Я только успела привыкнуть к Брин… И к остальным…
– Таковы правила, – мисс Вукович была непреклонна. – Речь идет о твоем здоровье, и рядом должен быть компетентный преподаватель. При всем моем уважении к мисс Кавамура, она из древнего рода летних перевертышей и не сможет помочь, если с тобой снова случится что-то подобное.
– Я должна кое в чем признаться, – Мара прикусила нижнюю губу. – Возможно, это случилось из-за таблеток, которые дал мне профессор Эдлунд. За ужином я выпила сразу три штуки. Я понимаю, это опасно, но мне очень хотелось поскорее…
– Что за таблетки?! – Мадам Венсан сурово посмотрела на профессора. – Как вы могли давать детям какие-то препараты без моего ведома?!
– Полин, все в порядке, – сказал профессор. – Мара, это были простые витамины. Плацебо. Ты не верила в себя, и я решил дать тебе веру в волшебную таблетку. Видимо, сработало.
– Сразу три штуки! – Рот мадам Венсан превратился в тонкую ниточку, ноздри сердито трепетали. – Неизвестного препарата! Сумасшедший ребенок!
– Ларс не стал бы давать ей ничего такого, что может навредить, – отчеканила Вукович, смерив француженку взглядом поверх очков. – Не стоит обсуждать поступки директора в присутствии ребенка. К тому же именно витамины помогли ей справиться с такой нагрузкой.
– А может быть, что в моем свидетельстве о рождении неправильно указали дату? – с надеждой спросила Мара: уж больно ей не хотелось становиться уникумом и привлекать к себе излишнее внимание.
– Я все проверил, – покачал головой профессор. – Мои знакомые из России делали запрос в органы регистрации Твери. Свидетельство подлинное, и с датой все в порядке. Но тебе не о чем беспокоиться. Мы со всем разберемся.
– А мне точно нельзя полежать два дня у себя в домике? – Мара попыталась повторить бровями умильную мимику Нанду. – Обещаю не вставать с кровати…
– Полин, может, правда?.. – вступился Эдлунд.
– Разумеется. Если, конечно, вы официально соглашаетесь, что жизнь и здоровье ребенка – на вашей совести, – мадам Венсан скрестила руки на груди. – Мое мнение здесь никого не интересует, поэтому делайте что хотите. Подвергайте девочку смертельной опасности, сводите на нет все мои усилия… Я всего лишь персонал…
– Мы поняли тебя, – раздраженно прервала ее мисс Вукович. – Достаточно было просто ответить: «Нет».
– Прости, Мила, я думала, это очевидно, – доктор резко развернулась и села заполнять журнал, демонстративно шурша страницами.
– Я тебя понимаю, Мара, – вздохнул профессор. – Даже представить себе не могу, каково это: жить в одном доме с зимними девочками. Все это, помноженное на число студенток, за вычетом безупречного воспитания наших дорогих мадам Венсан и мисс Вукович…
– Неужели у всех зимних сложный характер?
Эдлунд нагнулся к Маре и еле слышно прошептал:
– Ужас!
– Самое время дать пациентке отдохнуть, – бросила через плечо мадам Венсан, возвращаясь к письменному столу.
– Да-да, мы уже уходим, – профессор подмигнул Маре. – Тем более надо подготовиться к завтрашним гостям.
– А кто приедет? – Девочка наморщила лоб, пытаясь выцепить из памяти разговор, который считала сном. – Кажется, вы обсуждали… Мартин, Селия…
– Но как ты?.. Ты что, все слышала?! – изумилась мисс Вукович. – Я думала, тебе дали снотворное!
– Какое снотворное поможет, если у человека орать над ухом? – парировала мадам Венсан.
– Девочки, прошу вас! А как же покой пациентки? – И профессор повернулся к Маре: – Действительно, я пригласил своего коллегу Мартина Айвану. Того самого, который пробыл в облике своего тотема, игуаны, почти неделю. Он покажется тебе немного странным, но, поверь, он настоящий гений! А Селия Айвана – его дочь. Мы с детства были с ней очень близки, она работала здесь моей ассистенткой, но потом ей пришлось вернуться на Гаити вместе с отцом.
– Тоже игуана?
– Нет, она зимняя.
– Профессор Эдлунд, – Мара нерешительно взглянула на директора. – Кажется, вы упоминали письмо моей матери… Если оно существует, я бы хотела знать.
– Нет никакого письма, – хорватка ответила слишком быстро, и Мара напряглась.
Подозрение усилил взгляд, которым обменялись Эдлунд и Вукович. Но Тамара знала: выудить что-то из взрослых сложнее и неприятнее, чем выковырять улитку из раковины. Зато уж если они что-то скрывают, то исключительно стоящее. В конце концов, делиться с детьми они предпочитают только занудной и никому не нужной информацией вроде алгебры, физики или полного списка бактерий, от которых мучительная смерть настигнет каждого, кто не вымыл руки перед едой.
Поэтому Мара изобразила смирение, про себя уже просчитывая пути доступа в кабинет Эдлунда. Два дня в палате главного здания? Ей хватит.
– Профессор, а можно последнюю просьбу? – Ее вопрос застал директора в дверях.
– Конечно, Мара.
– Вы не могли бы разрешить моей соседке, Бриндис, навестить меня?
– Я как раз собирался ей предложить! Она постоянно спрашивает про тебя. Увижу ее на тренировке – и обязательно передам.
– Скорее бы! А то не представляю, чем я тут буду заниматься весь день.
– Разве у тебя нет планшета или телефона?
– Ларс, это бестактный вопрос, – мисс Вукович тронула его за локоть. – Она же…
– Ах да, прости! – Профессор хлопнул себя по лбу. – Что ж, скоро наш общий день рождения, и бестактный вопрос будет исчерпан. Ты не расстраивайся, я принесу тебе что-нибудь почитать.
Чем-нибудь оказалась монография Эдлунда «Солнцерожденные. Физиология полиморфизма». Если до этого Мара считала, что нет ничего скучнее, чем проваляться весь день в кровати, то профессор доказал ей обратное. Да, она всегда гордилась знаниями английского, их вполне хватало для непринужденного общения с иностранными сверстниками. Но читать научный труд? Даже русский учебник биологии действовал на нее как снотворное, а уж книга Эдлунда и вовсе вызывала стойкое желание выколоть себе глаза и надеяться, что у профессора не завалялся экземпляр со шрифтом Брайля.
Так или иначе, Маре было не до чтения. Из головы не шли обеспокоенные лица Эдлунда и Вукович. Если даже они не могут разобраться, то как ей понять, кто она такая? Наверняка во всем этом замешан отец. Он зимний, а зимние, как говорит профессор, злые. Выходит, и она тоже?.. А если отец и устроил тот пожар? А если он не просто бросил их с мамой, но и пытался убить? Мара уткнулась лицом в подушку, чтобы Венсан не слышала, как она плачет. Ей не хотелось, чтобы кто-то сейчас ее жалел. Переживет как-нибудь. Ей не привыкать, чтобы на нее косились и обходили стороной. Соберутся дразнить? Пусть придумают что-то поинтереснее. Нет, она возьмет себя в руки, влезет в кабинет профессора и найдет то письмо. И так, шаг за шагом, отыщет и отца, и убийцу мамы, даже если это одно и то же лицо.
После обеда, который Маре принесли прямо в палату, нарисовалась Брин. В руках она сжимала толстую папку-скоросшиватель и сияла, как полы в детском доме перед приездом губернатора.
– Как ты себя чувствуешь? – нетерпеливо спросила она, явно рассчитывая поскорее перескочить формальности.
– Окей, – Мара проглотила последний кусочек орехового печенья. – Что у тебя там?
– Я была в библиотеке. Миссис Крианян разрешила перекопировать некоторые фотографии. Мне пришло в голову, что надо искать не только во встречах выпускников, но и среди остальных праздников. Зимнее солнцестояние, летнее, юбилей школы…
– Нашла?
– А что бы я тогда, по-твоему, стала копировать? Возьми, только аккуратно, – Брин протянула папку.
Мара стряхнула с одеяла крошки и положила увесистый результат поисков на колени. Брин постаралась: знакомое лицо с веснушками глядело с самых разных снимков. Лена Корсакова смеялась, танцевала, играла в мяч и участвовала в конкурсах и эстафетах. Юная и живая. Брин не просто пересняла фотографии – она их увеличила.
– Подожди, посмотри сюда, – исландка ткнула пальцем в одну из страниц.
– Да, здесь у мамы красивое платье, – мечтательно протянула Мара.
– Да нет же! Видишь, с кем она танцует? – Брин указала на высокого черноволосого парня.
– И что?
– А теперь посмотри сюда.
Следующая фотография была сделана на веранде студенческого домика: какая-то девушка с гитарой, остальные сидят вокруг… За годы ничего не изменилось в Линдхольме. Лена Корсакова была среди них: она оказалась в самом углу снимка, но Мара заметила, что на ее плечо положил руку тот самый парень, с которым она прежде танцевала.
– Видишь? – торжествующе воскликнула Брин. – Смотри дальше.
Юноша появлялся почти везде, где и Тамарина мама. Школьному фотографу даже удалось запечатлеть поцелуй влюбленной парочки.
– Я спросила у миссис Крианян, и она узнала его. Это Озгюр Коркмаз, – старательно выговорила Брин, заглянув в телефон. – Ученик из Турции. И… он – зимний!
– К чему ты клонишь? – Мара затаила дыхание.
– Я нашла его выпускной альбом. Ты только посмотри! – Исландка ерзала от нетерпения. – Черные волосы, карие глаза, как у тебя… Он ведь может оказаться твоим отцом!
Внутри у Мары что-то ухнуло, она вцепилась в одеяло так, что пальцы побелели. Нет-нет, нельзя, чтобы кто-то догадался…
– Не знаю… – как можно ровнее произнесла она. – Это все равно что считать всех альбиносов родственниками… Прости. Постарайся пропускать мимо ушей половину того, что я говорю.
– Уже, – Брин выглядела задетой. – Сейчас только ленивый не говорит о твоей трансформации. Конечно, кое-какие факты твоей биографии выплыли наружу. Теперь столовая напоминает научный симпозиум, а Нанду дуется: ведь, вместо того чтобы слушать его песни, народ устроил тотализатор.
– Какой еще тотализатор?
– Зимний третьекурсник Ричард собирает ставки: тебя удочерили, дата рождения фальшивая или это первый в истории случай, когда зимний ген проявился на летнее солнцестояние. Слушай, а откуда у тебя эта книга? – вдруг отвлеклась Брин, заметив фолиант Эдлунда на тумбочке.