Мара смирилась. Трибуны опустели. Одними из последних уходили Сара Уортингтон и Рашми Тхакур с родителями. Обе семьи вели себя как послы на приеме. Мара окинула взглядом английского лорда: безупречный белоснежный воротничок, прическа волосок к волоску, темно-синий джемпер без единой складки и выправка, словно у него внутри шпага, а не позвоночник. Все это вызывало бы восхищение, если бы не высокомерно изогнутая верхняя губа, как у Сары. Его жена казалась служанкой рядом с ними: тонкие волосы, закрученные в маленький пучок, скромные жемчужные сережки и длинный серый кардиган. Ее плечи все время были чуть приподняты, будто она, извиняясь, хотела вжать в них голову.
– Ты уже посмотрела свои подарки, дорогая? – заискивающе обратилась она к дочери.
– Там все по списку? – осведомилась Сара.
– Разумеется.
– Тогда все в порядке.
– Лора, не приставай к ней с этой ерундой, – раздраженно сказал сэр Уортингтон. – Она бы сообщила, если бы что-то было не так. Верно, дорогая?
– Да, папочка, – Сара взяла отца под руку и в этот момент заметила Мару.
– Что ты сидишь? Решила отказаться от еды? – Английская Барби саркастично изогнула бровь. – Правильно, давно пора.
– И тебе счастливого солнцестояния, – процедила Мара.
– Кто это, милая? Мне кажется, ты была груба… – начала было леди Уортингтон.
– Сколько раз я просил тебя не делать ребенку замечания на публике! – осадил ее муж, и пара двинулась к главному зданию.
Рашми тоже одарила Мару презрительным взглядом, но промолчала и пошла следом за Уортингтонами. Ее родители были одеты нарочито богато. В ушах элегантной миссис Тхакур поблескивали крупные сапфиры, лицо демонстрировало долгую и упорную косметическую борьбу со старением, а мистер Тхакур с густой щеткой усов на верхней губе и в больших затемненных очках был облачен в рубашку, сплошь покрытую золотой вышивкой. Пожалуй, на одну эту рубашку можно было бы безбедно прожить жизнь в домике у океана. Мара не представляла себе, как чета Тхакур собирается здесь обедать, – ведь посуда в столовой не сделана из чистого золота.
Вскоре Мара осталась на трибунах совсем одна. Солнце скрылось, на траве валялись скомканные фантики и пара пустых бутылок, очарование праздника куда-то делось. Одна из гирлянд разорвалась от колыхания веток и теперь одиноко трепетала на ветру, как хвост бумажного змея. Маре стало зябко, она скрестила руки на груди, чтобы немного согреться. Шведское лето жарой не баловало.
Ей все казалось, что она ощущает на себе чей-то взгляд, но, сколько девочка ни оглядывалась, никого не заметила. Еще до тошноты прокручивала в голове предстоящий разговор с Коркмазом, думала, как вести себя, что сказать, если он и правда ее отец. А вдруг он будет отпираться? А вдруг вообще умер? А если Селия достала неправильный номер? Мара мечтала покончить уже со всей этой неизвестностью и была готова плюнуть на все и в одиночку позвонить ему, но, к счастью, появилась Брин с подносом.
Вместо сочных горячих тефтелек исландка принесла тушеную рыбу и горстку зеленых шариков.
– Брюссельская капуста, мы ее всегда готовим, – гордо сообщила Брин. – Прямо как дома! Попробуй, очень полезно.
– Любимое блюдо Брин, – пояснила ее мама. – Мы специально заказали пароварку и теперь готовим, как ей нравится.
– Да, спасибо, Брин, – проворчала Сигрун.
– Я читала одного исследователя, – начала Брин. – Да ты ешь, ешь! Так вот, он говорит, что еда, приготовленная на пару…
Мара вяло ковыряла вилкой рыбу, от которой несло водорослями, пропуская мимо ушей поучительные сентенции Брин.
– Она такая умница, – Эйрун заправила младшей дочери прядь волос за ухо. – В четыре года она могла наизусть перечислить все кости человека на латыни.
Мара вежливо улыбнулась. Конечно, если есть такую дрянь, то с тоски еще не то выучишь наизусть.
После обеда выступали первокурсники, демонстрируя обычные человеческие таланты. В их числе был и Нанду: он исполнил на удивление приятную песню под гитару.
Позже начались выступления зимних. Они устроили номера в духе игры в наперстки: надо было угадывать человека. Например, на поле выходили сразу четыре одинаковые девушки, и зрителям следовало выяснить, кто из них в собственном теле. Восторга эти номера у Мары не вызвали. Она не до конца привыкла к перевоплощениям зимних, и смена лиц до сих пор казалась ей жутковатой. Тем более свое шоу зимние сопроводили мистической музыкой и горящими факелами.
Близость огня нервировала Мару. Теперь ее терзала мысль о том, что Вукович может отравить ее в любой момент и, что еще хуже, в любом облике. Под конец шоу Мара с недоверием взирала на каждого, кто сидел рядом. Откуда ей знать, что Брин, ее мама или вообще любой из зрителей – это не Вукович? Ведь сама хорватка на поле не появлялась с самого обеда.
В какой-то момент Маре даже почудилось, что под капюшоном одного из выступающих мелькнули глаза хорватки, но разве учителя могли участвовать в представлении? Девочка напряженно всматривалась в мельтешение лиц: зимние танцевали в одинаковых шелковых плащах, чтобы запутать публику. Но вот они выстроились в ряд, и Кевин предложил добровольцу из публики отгадать, которая из девушек – настоящая. Вызвался достопочтенный Корнелис ван дер Вауде, отец Иды, по слухам художник и знаменитый коллекционер живописи. Однако наметанный глаз искусствоведа его подвел: он промахнулся. Зимние перевоплотились, и искомая девушка оказалась с другой стороны. Вукович среди них не было вовсе.
– Лимонада хочешь? – Нанду протянул ей бутылку шипучки.
Она протянула руку, но застыла на полпути. А если там зараза, про которую говорила Брин?
– Ты чего? – удивился парень.
– Чем докажешь, что ты – это ты?
– Ну вот, насмотрелась номеров. А кто же еще?
– А правда, докажи, – прищурилась Брин. – Ты ведь уходил со своего места.
– Вы все с ума сошли? – Нанду оторопел от их натиска.
– Ее могут отравить, – шепнул Джо. – Потом объясню.
– Что за ерунда… Ну не знаю… – Нанду задумчиво потер ухо с серьгой, а потом свистнул: три раза долго и дважды коротко.
Мара узнала – это был их условный сигнал во время вторжения в кабинет Эдлунда.
– Ладно, – кивнула она и взяла бутылку. – Только не выбрасывай, когда допьем. Мне она нужна.
– Как скажешь. Странные вы все сегодня. Что тут вообще произошло, пока меня не было?
– Потом, – отмахнулась Брин. – Пойдем уже ко мне, позвоним Коркмазу. Иначе я и правда сойду с ума. Мам, я сбегаю домой и вернусь сразу на ужин, ладно?
– Кому позвоним? – поинтересовался Нанду у Мары.
– Пошли с нами. По дороге все расскажу. Джо, ты идешь?
Маквайан кивнул, и они поспешили в домик Брин.
– Ты уже думала, что скажешь ему? – спросила по пути любительница брюссельской капусты.
– Сто раз.
– Давай определимся со стратегией.
– Да, лучше его сначала подготовить, – кивнул Нанду.
– Согласна. Но ты должна продумать свою реакцию, – продолжала Брин. – Давай представим: вдруг он начнет отпираться, что встречался с твоей мамой? Тогда ты должна уверенно и спокойно сказать про фотографии. И лучше сразу упомянуть Линдхольм, чтобы он не подумал, что ты мошенница или рекламируешь что-то. Если он согласится с отцовством, это идеальный вариант. Но следует предусмотреть…
Когда они зашли в домик, у Мары голова шла кругом от вариантов сценария, предложенных Брин. Все смешивалось, сливалось в одно и разрывало мозг.
Убедившись, что они одни, Мара достала телефон и открытку Селии.
– Ты собралась ему просто звонить? – вмешался Нанду. – Может, лучше скайп? Вот, здесь же написан его ник. Сразу сможешь на него посмотреть.
Они настроили приложение, и Мара нажала кнопку видеовызова. От волнения ладони вспотели, и она беспрестанно вытирала их о штаны. Гудки, казалось, шли бесконечно, она успела поправить бандану на шее и немного привести в порядок растрепанные волосы. Наконец появилось чуть искаженное квадратами изображение черноволосого мужчины.
– Alo, efendim,[11] – ответил он.
– Добрый вечер, меня зовут Тамара. Вы знали мою маму, Лену Корсакофф, – девочка до боли стиснула пальцы в кулак.
– Елена, конечно, – заулыбался он, но тут же снова стал серьезным. – Мне говорили, что она умерла. Мне жаль. Чем я могу помочь?
– Дело в том… Мне кажется… – Она напрочь забыла все, что говорила ей Брин. – Я думаю, что вы можете быть моим отцом.
В воцарившейся тишине исландка звонко хлопнула себя по лбу.
– Тише, – Коркмаз округлил глаза и нервно оглянулся. – Жена может услышать. Подожди, я перейду в другую комнату.
Жена? Вот оно, значит, как… Глупо было рассчитывать на что-то другое. Еще и дети, наверное…
Изображение стало темным, Мара услышала шорох, и спустя мгновение турок вновь появился на экране ее телефона.
– Сколько тебе лет? – спросил он.
Теперь за его спиной виднелась картина в широкой позолоченной раме.
– Пятнадцать сегодня исполнилось.
– С днем рождения. И счастливого солнцестояния. Но ты точно не можешь быть моей дочерью. Мы с твоей мамой расстались сразу после выпускного. Потом я женился. На Линдхольм почти не приезжал, Лену видел один или два раза. Можешь спросить у кого-нибудь, кто не пропускает встречи выпускников. Хотя бы у Ларса Эдлунда.
– Ясно.
– Не расстраивайся! У Лены было много друзей, наверняка кто-нибудь поможет тебе найти отца.
– А можно еще кое-что спросить?
– Конечно!
– Как вы расстались с Милой Вукович? Вы бросили ее ради моей мамы?
– Откуда ты знаешь про Милу?
– Видела фотографии.
– Мила… – Он вздохнул. – Мы встречались на первом курсе. Это было так давно… Она влюбилась в меня по уши. Сложно ее в этом винить. Она была симпатичной и доброй, но чересчур скучной. Учеба, книги… А мы ведь живем один раз, правильно?
Он подмигнул и выгнул бровь, напомнив Маре самовлюбленного Кевина. Словно прочитав ее мысли, Нанду фыркнул. Этот сразу должен был распознать товарища по выпендрежу.