ства еще не делают из вас талантливых перевертышей. Кто-нибудь может показать мне смену цвета волос? Мисс Уортингтон? Пожалуйста, прошу вас.
Кто бы сомневался! Сара вышла к доске, поправила свою идеально отглаженную юбку и распустила волосы. Потом прикрыла глаза, и в мгновение от корней к кончикам разлился более темный оттенок.
– Другое дело! – Смеартон даже хлопнул в ладоши. – И очень элегантно. Из вас может выйти что-то стоящее при должном усердии, мисс Уортингтон.
Сара самодовольно изогнула бровь и, смерив Мару взглядом победителя, вернулась на свое место.
Но были и учителя приятнее. Древнюю историю преподавала Медеа Дзагликашвили, полная грузинка с зычным и тягучим голосом, которая не гнушалась обращаться к Маре на русском при всем потоке и ласково называла ее Тамрико. Правда, вся ее нежность сводилась на нет обилием конспектов, которые она задавала. А поскольку Мара не хотела терять расположение этой милейшей женщины, то вкалывала в библиотеке до посинения.
Первое время она еле доползала до кровати: помимо домашних заданий на ней висела работа с Вукович. Смеартон портил настроение своими издевками: прошло две недели с первого занятия, но Маре так и не удалось ни на йоту перевоплотиться. А снова сожрать чей-то волос и психануть, чтобы все закончилось под капельницей, ей не улыбалось.
Брин пыталась помочь как могла. Рассказывала, что надо отпустить разум, втянуть в себя воздух и представить, как растворяешься в природе. Разом ощутить все запахи, услышать звуки, и трансформация получится сама собой. Чепуха.
Мара часами нюхала траву и слушала умиротворяющее щебетание Нанду – подлец то и дело перевоплощался вне тренировок и ни разу не был пойман, – но все впустую. Поддержка пришла откуда не ждали. После очередного провала у Смеартона в общей комнате Мару поймала Ида ван дер Вауде. Отвела соседку на улицу, подальше от домиков и главного здания и разъяснила азы.
Оказалось, что зимним перевертышам нужен другой настрой. Не желание слиться с природой, а потребность скрыться от чужих глаз.
– Не зацикливайся на том, что должно получиться, – советовала Ида. – Смеартон нарочно тебя путает. Плевать, рыжими будут волосы или зелеными. И будут ли они вообще. Моя первая трансформация произошла в торговом центре. Мы с друзьями… Неважно. Короче, за нами шли охранники. Вот тогда я и стала блондинкой, и мне удалось сбежать.
– А мне что делать? – Мара слабо верила, что визуализации и прочая психологическая дурь могут ей помочь.
Ни Эдлунд, ни Брин так и не подобрались к важным центрам ее мозга. Возможно, стихийные трансформации – ее удел.
– Закрой глаза. Представь, что ты посреди толпы. Мелькают чужие лица, все они тебе незнакомы. Где-то там, среди них, есть люди, которые ищут тебя. Хотят убить. Ты не знаешь, как они выглядят, кто они, сколько их. Побежишь – привлечешь внимание. Спрятаться негде. Ты должна слиться с этой толпой. Раствориться. Тебя нет. Ты – это не ты, это кто-то чужой. И можешь видеть себя со стороны.
Мара поборола скептический настрой и попыталась представить: вот она стоит посреди улицы. Ее ищут. Мерзкое, щекочущее кишки чувство невнятной тревоги. Скрыться, раствориться, исчезнуть. По спине пробежали мурашки, ей стало жарко и вместе с тем легко-легко. Как будто она замерзла, а потом залезла в горячий душ: тело согрелось, страхи смылись водой. Никого вокруг. Ни толпы, ни преследователей. Блаженная белесая дымка.
– Открывай глаза, – откуда-то издалека раздался голос Иды.
Мара разлепила веки: все тот же Линдхольм, теплое июльское солнце, над низкорослыми желтыми цветочками жужжит шмель.
– Опять ничего? – вздохнула она.
– Смотри, – голландка протянула телефон с включенной фронтальной камерой.
Мара не сразу поняла, что движущееся на экране изображение – это она сама. Ее волосы не только стали русыми, но и вытянулись. Теперь они доставали ей до плеч. Мара даже не знала, радостно ей было или страшно видеть себя в ином облике. К тому, что другие меняют внешность, она привыкла, а вот собственное перевоплощение пока немного пугало.
– Странно, а почему не рыжие? – Мара разглядывала свои длинные пряди.
– Откуда мне знать, – дернула плечом Ида. – Не все же родственники до пятого колена у тебя были рыжими. Видимо, твой организм решил, что рыжий – слишком яркий цвет для того, чтобы скрыться.
– А как мне выбрать, какую часть трансформировать? Глаза, волосы, нос?
– Ты должна убедить себя, что именно эта часть привлекает к тебе внимание. От нее зависит, заметят тебя или нет.
– Поняла. Как в сказке про лисий хвост.
– В какой сказке? – Ида наморщила лоб.
– Ну, как лиса убегала от собак и решила, что ее хвост – плохой, потому что мешал…
– Не начинай. Вот вечно с тобой так: хочешь помочь, а ты разводишь какую-то чушь. Все, мне пора на факультатив по хинди.
– Собираешься подружиться с Рашми?
– Не тупи. Отец велел, – Ида презрительно хмыкнула и пошла к главному зданию.
Мара тоже вынуждена была поторопиться: мадам Венсан ждала ее на семинар по французскому. К счастью, обратное перевоплощение далось куда легче, надо было всего-навсего стряхнуть с себя фантазию про опасность, как липкую паутину.
Вечером, покончив с вбиванием в компьютер табелей по успеваемости для Вукович, Мара рванула к домику Брин, чтобы поделиться новостью. Но исландка и сама еле сидела от нетерпения.
– Ты не поверишь, что я сегодня видела! – выстрелила она пулеметной очередью.
Теперь бесполезно было что-то говорить, пока подруга не выскажет все, что у нее накопилось.
– И что же? – вежливо поинтересовалась Мара.
– Пойдем, я хочу найти Джо.
– Они на улице, Нанду опять горланит свои песни.
– Надо срочно их позвать!
Когда все были в сборе, Брин дрожащими пальцами вытащила свой телефон и открыла галерею фотографий.
– Не могла просто выслать нам картинки? – спросил Нанду, недовольный тем, что его оторвали от стайки девиц.
– И пропустить вашу реакцию? – Глаза Брин лихорадочно блестели. – Вот уж нет! Смотрите!
На снимках была пустая комната с бетонными стенами, исписанными сверху донизу.
– Что это? – спросила Мара, вглядываясь в нагромождение имен.
– Маяк. Верхнее помещение, где стоит прожектор. Это старая традиция: влюбленные парочки пишут на стенах свои имена, чтобы их любовь длилась вечно. Густав говорит, что это только грязь и варварство. Сегодня мы хотели все закрасить, он даже приволок огромное ведро белой краски. Но тут примчался Эдлунд и запретил что-либо трогать. Никогда его таким не видела. Орал, что красить будут, когда он умрет, а до тех пор пусть все остается как есть.
– И что? – устало осведомился Нанду.
– А вот, погляди, – Брин приблизила изображение.
Ребята увидели сердечко с надписью на русском языке.
– Лена плюс Намлан, – прищурившись, прочитал Джо.
– Но как ты?.. – удивилась Мара.
– Он взял русский факультатив и не хотел рассказывать, – Нанду торжествующе усмехнулся. – Интересно, с чего бы…
– Не отвлекайтесь! – махнула рукой Брин. – Ничего особенного. Имя Лена я тоже смогла прочитать. Смотрите на дату. Октябрь девяносто восьмого. Чуть меньше четырех лет до твоего рождения. Спорим, если Лена – твоя мама, то этот Намлан…
У Мары екнуло внутри, снова заворочалась надежда, но на сей раз она задавила ее на корню. Больше никаких глупых фантазий! Она с трудом удержалась от того, чтобы заткнуть уши.
– Прекрати! – Нанду словно прочитал ее мысли. – Сейчас ты опять напридумываешь какую-то ерунду и убедишь нас напасть на Эдлунда!
– А вот и нет! Про него я тоже нашла. Еще даже интереснее.
Брин перелистала несколько снимков и показала всем другую надпись: «Ларс + Инира».
– Та самая, которая упала с маяка? – вспомнила Мара. – Это объясняет, почему у профессора на столе ее фотография.
– Ага! Видимо, они очень любили друг друга. Смотрите… – и Брин с довольным видом ткнула в телефон.
Это была фотография маяка со стороны моря. На выбеленном кирпиче, по которому взбиралась бурая поросль морской растительности, было выведено следующее: «R. I. P[12]. Inira Nanuk 1975–1999. Finis vitae, sed non amoris».
– Кончается жизнь, но не любовь, – перевела Брин.
– Хочешь сказать, могила прямо здесь, на острове?! – Мару передернуло.
– А что такого? Люди умирают, – равнодушно заметил Нанду.
– Но мы же тут живем! И ходим каждый день…
– Успокойся, Мара. Не думаю, что она похоронена на острове, – Брин тронула подругу за плечо. – Я пыталась расспросить Густава, но он может болтать только о своей молодости. Как только заговорила про эту надпись, он буркнул: «Нет тут никакой могилы!» и велел дальше скрести стену. Я уверена, если даже он об этом молчит, то там точно бомба!
– Допустим, Эдлунд любил девушку, которая трагически погибла. Это печально, но при чем здесь мы? – спросила Мара.
– Пока точно не знаю, – Брин закусила нижнюю губу. – Но чувствую, что это связано. Смотри: твоя мама была здесь в девяносто восьмом, а годом позже загадочно погибла Инира.
– А два года назад скончалась бедная донна Жасинда с улицы Оливейра! – в тон ей продолжил Нанду. – Мы должны немедленно сообщить в Верховный совет!
Мара не удержалась и фыркнула, даже у Джо рот растянулся в улыбке. Брин обиженно выхватила у подруги свой телефон и сунула его под подушку.
– Ну и пожалуйста! Не верьте. Все равно потом выяснится, что я была права.
– Как с Коркмазом?.. – начал Нанду, но Мара пнула его по ноге.
– Нандинью, – процедила она, напоминая про истории донны Зилды, и парень примирительно поднял руки вверх. – Брин, ты нашла очень важную информацию про мою маму. Я обязательно спрошу у Вукович про этого Намлана.
– Это бурятское имя, – с неохотой пробурчала исландка. – Я выяснила. Означает «восход солнца». Значит, он зимний.
– Почему? – не поняла Мара.
– Это старая традиция, – пояснила Брин. – Сейчас ее почти никто не соблюдает. В фамилиях и именах летних обычно упоминается тотем, а у зимних – солнце. Вот Рашми в переводе с хинди – «солнечный луч», а ее отец Сурадж – просто «солнце»…