Здесь не привыкли делиться переживаниями, потому что произнесенное вслух сразу кажется материальным. Нет слов – нет слабости. Про перевертышей рассказывать тоже нельзя было. Оставалось только вскользь упомянуть Швецию и пансион, который Мара из чувства солидарности назвала интернатом, и радоваться, что подруга не станет стучать.
– А ты как тут, Тимохина?
– Обычно, – сдержанно ответила Лиза. – После твоего ухода Кириллу стало скучно, он переключился на меня… Но у меня есть подсобка, так что терпимо.
Котлета комком встала в горле. Мара и не думала о том, что без нее здесь кому-то станет хуже. А что она могла сделать? И разве была в этом ее вина? Нет и еще раз нет. Но почему тогда непонятное, тяжелое чувство заскреблось изнутри?
Уничтожив свой сухой паек, Тамара поблагодарила Тимохину и вернула ей телефон.
– Ключ засуну под плинтус прямо у двери, – предупредила она. – Завтра меня здесь уже не будет. И как придешь, загляни под стеллаж, там в ящике был мой тайник.
– Зачем?
– Загляни.
– Как скажешь.
Они распрощались, и Лиза уже развернулась к двери, но Мара окликнула ее. Что-то не давало покоя. Она не могла спокойно жить в Линдхольме с друзьями, зная, что Тимохину будут травить еще три года.
– Я тебя найду, – прошептала Мара. – Я постараюсь хоть что-то сделать… Тебя заберут…
– Хорошо бы, – вздохнула Лиза и прокралась в коридор.
Едва заперев за ней дверь, Мара услышала тихий скрежет, будто иглой водили по стеклу. Нанду! Второпях она споткнулась о ящик. Распахнула форточку – ее окатило морозным воздухом, над ухом захлопали крылья. Она замерла, но ничего не происходило. Нечем было даже посветить.
– Ты где? – прошептала она, слепо шаря глазами по комнате.
В ответ знакомый дроздовый посвист: три долгих, два коротких.
– Я поняла, что это ты! Перевоплощайся!
Снова заливистое щебетание.
– Да тут и так темно, я даже не знаю, куда мне отвернуться! – Она встала в угол, как наказанный ребенок. – Все, не смотрю.
Шорох, стук, шипящее португальское ругательство.
– У тебя нет фонарика? – спросил Нанду уже по-английски.
– Конечно! Фонарик, палатка, спальный мешок и портативная радиостанция, – съерничала она.
– Где ты тут? – Он нащупал ее ладонь и положил туда что-то маленькое и холодное. – Купили твоей подруге кулон. Пока вы болтали, я чуть не окоченел. Даже ваши дрозды улетают на зимовку, а мой тотем вообще к этому климату не приспособлен.
– Ладно, извини, – она села на корточки и убрала подарок в тайник.
– Сейчас я перевоплощусь и полечу впереди, – в голосе Нанду зазвучали командные нотки Вукович. – Проверю, все ли свободно. Показывай, куда лететь, а я дам знак, если кого-то замечу. На всякий случай смени облик. Тебя не должны здесь видеть.
Мара настроилась и снова отрастила светлые волосы. Блондинок всегда жалеют.
– А какой сигнал? – спросила она. – Свистеть нельзя, разбудим кого-то.
– Давай так: лечу под потолком – идти можно. Лечу вниз – стоп. Тебе в лицо – срочно назад.
Ее обдало жаром – так всегда бывало, когда Нанду или Брин перевоплощались. Профессор Эдлунд что-то объяснял про размер тотема и выброс энергии, но Мара так и не смогла вникнуть. Или не пыталась.
Она оделась. Стиснув зубы, влезла в мокрые сапоги, хотя в конце концов распухшей щиколотке стало приятно от влажной прохлады, и приоткрыла дверь – учительское крыло пустовало. Спрятала ключ, махнула Нанду и поспешила вниз, припадая на здоровую ногу. На первом этаже остановилась, пропустила дрозда вперед, он вернулся и взмыл к потолку. Охранника в коридоре не было. На цыпочках пробиралась вдоль стены – из его каморки доносился приглушенный гомон телевизора. Прошмыгнула к выходу – связка с ключами лежала на столе у входной двери, на том самом столе с хреновыми бабочками. Иван Саныч, бывало, выходил перед сном проветриваться и оставлял ключи под рукой.
Мара уже открывала последний, нижний замок, когда услышала за спиной громкий возглас.
– Куда это ты?! А ну стоять! – прокричал охранник.
Она замерла. Зажмурилась, перевоплотилась, как она надеялась, в парня. Мельком взглянула на руки – мужские. И сапоги до боли сдавили ступни.
– Ты кто?
– Кирилл Осипов, – Мара не оборачивалась.
Ему не повредит взбучка.
– А ну отойди от двери! – Дикция охранника была нечеткой. – Сколько раз говорили! Еще одна выходка – и в кадетский интернат! Вот там порядок! Что ты стоишь? Отбой был два часа назад!
– Птица залетела. Хотел выпустить.
– Уйди, я сам!
Он двинулся к ней, но Нанду, слетев на пол, перевоплотился. Бедный Иван Саныч взвыл и пошатнулся.
– Бежим, – крикнул бразилец, и она толкнула дверь.
Нанду кинулся следом. Видимо, следующая трансформация была уже на бегу, потому что, пока Мара возилась с замком на воротах, дрозд уже исчез за забором. Охранник так и не вышел.
Машина Вукович с готовностью рычала и пускала клубы дыма в двух шагах. Мара пропустила птицу внутрь, плюхнулась на сиденье, и хорватка вдавила педаль газа в пол. Девочку впечатало в спинку.
– Как все прошло? – Опекунша сжимала руль обеими руками.
– Нормально, – прокряхтел Нанду, натягивая джинсы. – Никто не видел, как мы ушли.
Мара смолчала. Она понимала, что ее друг нарушил главное правило международного кодекса солнцерожденных о запрете трансформаций перед обычными людьми. Первокурсники только подбирались к основам права, но это их сразу заставили выучить назубок. Нанду рисковал ради нее, и выдавать его она не собиралась. Все равно Иван Саныч был под мухой, и, даже если он настолько глуп, чтобы поведать миру о превращении птахи в голого парня, его в лучшем случае уволят, а в худшем – упекут в дурку. Внутри камеры нет, а снаружи… Что они засекут? Убегающую фигуру? Кому нужны лишние проблемы, если все на месте и никто не пропал? Да и охранник, наверное, решил проспаться, так что смотреть в мониторы некому.
– Нормально, – повторила Мара и почувствовала, как ладонь Нанду сжимает ее плечо. – Все уже спали.
Вукович отложила допросы. Ехали молча, каждый думал о своем, бразильский щебетун – и тот был на удивление тих.
– У нас нет никакой еды? – Маре хотелось если не насытиться, то хотя бы утешиться. – В гостинице ужин давно закончился.
– Мы не едем в гостиницу, – сообщила хорватка.
Действительно, прошло уже минут сорок, а за окном так и не посветлело от городских огней.
– Она сказала, надо срочно возвращаться в Москву, – пояснил Нанду.
– Не она, а мисс Вукович, – женщина сжала губы и еще крепче вцепилась в руль. – Не стоило брать вас с собой. Представить не могу, что скажет донна Зилда. Какой скандал!.. Посмотри, в бардачке оставались крекеры.
Мара разорвала упаковку и с громким хрустом умяла несколько штук. Дразняще запахло сыром. Нанду потянулся через спинку и тоже взял себе пригоршню.
– Мисс Вукович? – спросила Мара, прожевав.
– А?
– У вас нет знакомых, которым нужна дочь?
– Ты о чем? – Хорватка нахмурилась и даже на мгновение оторвала взгляд от дороги.
– Моя подруга… Лиза Тимохина… Из интерната. Ей там плохо приходится. А она нормальная, послушная! Отличная. Может, вы спросите у знакомых? Или какие-то связи? Да, она не перевертыш, но ведь человек-то хороший…
– Я поняла тебя, – Вукович вздохнула. – Была у нас одна выпускница… Муж и сын погибли, она одинока. Я поговорю.
– Серьезно? – обрадовалась Мара.
– Обещаю.
И ей можно было верить.
– Хотите? – Мара протянула пачку опекунше: та только качнула головой, от нее исходила нервозность. – Да вы не волнуйтесь. Мы про похищение никому не расскажем.
– Не в моих правилах такие вещи скрывать. Преступник, кем бы он ни был, на свободе. И ты в опасности, пока мы все не выясним.
Это девочке в голову не приходило. Так складно все вышло с побегом: настоящая Вукович и Нанду снова были рядом, и похищение стало казаться дурным сном.
– Может, это та чокнутая старуха? – предположил бразилец.
– Сомневаюсь, – хорватка перестроилась в правый ряд. – Она не совсем здорова, чтобы так логично все спланировать. В ее стиле было бы наслать проклятие, или духов, или что у нее там… Но исключать ее из подозреваемых тоже нельзя.
– Куда мы? – Мара выпрямилась, заметив, что машина снижает скорость.
– В мотель, – Вукович кивнула в сторону яркой вывески. – Нам надо связаться с Эдлундом. И я не собираюсь делать это за рулем.
Они обосновались в узком номере с низким потолком. Страшно несло приторным освежителем для туалета, как будто хозяева пытались замаскировать другие запахи. Вукович с телефоном в руках нервно металась от стены к стене, кусая губы. Нанду и Мара провинившимися щенками сидели на кроватях и ждали распоряжений профессора.
– Ларс? – Хорватка поправила волосы, словно он мог ее сейчас видеть. – Где ты пропадал? Третий раз звоню. Так поздно летал? Ах да, разница во времени… Слушай, у нас плохие новости…
Она пересказала историю похищения и, поморщившись, отодвинула телефон от уха: Эдлунд орал так, что громкую связь можно было не включать.
– Ларс… Я понимаю… Да, экскурсии – плохая затея… Да, не имела права оставлять одну… Пожалуйста, дети слышат…
Маре было жаль ее. Вукович готова была заплакать. С чего он так взъелся? Он не психовал, даже когда они с Джо обвинили завуча в убийстве.
– Мы уже уехали, – сказала хорватка после очередной гневной тирады профессора. – Завтра едем к ее родственникам в Москве, берем материал и… Срочно в Стокгольм? Но ведь это секундное дело!.. Почему сразу опасно? Дети будут при мне, днем вылет… Но… Ладно. Я поняла. Хорошо, первым рейсом. Отчет? Сейчас я продиктую…
Она прижала телефон плечом и вытащила из сумочки блокнот. Пролистала несколько страниц, потом безжизненным голосом начала читать свои записи: дата смерти Намлана Томбоина, выписка из медкарты Лены Корсаковой. В какой-то момент Эдлунд, видимо, прервал ее, потому что она резко замерла, уставившись в пустоту.