– Взять ее по праву сильного, а значит, по воле богов, – ответил на это Рус.
– Нас больше! Сила за нами!
– Количество ничего не стоит, если боги сделали свой выбор, и он сделан в нашу пользу, ибо мы пришли биться за правду, дабы вернуть земли по реке Преголя истинным владельцам, племени голиндов.
– Если говорить о воле богов и праве сильного, то не значит ли это, что именно на нашей стороне боги, раз мы в свое время прогнали этих презренных голиндов и заняли эти земли? – спросил жрец.
– Воля богов переменчива, – пожал плечами Рус.
На эту тему можно было долго трепаться, но большого желания не было, вся эта говорильня – чистая формальность.
– Может, раньше голинды их чем-то сильно прогневали, и вы смогли их побить и прогнать, но теперь боги вернули этому племени свое расположение, наше здесь появление и заключенный союз тому подтверждение, и пришло время им вернуться на свои земли. Уйдите сами, добровольно выполните волю богов, и между нами будет мир. Если же откажетесь и решите упорствовать с оружием в руках, то понесете суровое наказание: вожди будут казнены за противление божественной воле, а их рода обращены в рабство.
Пруссы о чем-то эмоционально загалдели на своем языке (видимо, осыпали проклятиями) и, не прощаясь, осторожно развернув коней (коим, как заметил Рус, слегка подрезали копыта, создавав тем самым эффект шипов-зацепов), поскакали к себе. Даже не предложили провести еще один ритуальный элемент перед битвой, поединок лучших воинов. Впрочем, это действительно больше ритуальное действо при равенстве сил и когда одна из сторон готова сдаться, но надо сохранить лицо, дескать, такова воля богов, для чего против сильного соперника выставлялся воин послабее.
– Ну вот и поговорили…
Еще в развороте Рус дал сигнал к атаке, и вся десятитысячная конная масса славян пришла в движение. Рус, дав пологую дугу, оказался во главе атакующей лавы, Славян зашел в хвост, а Чех с Лукувом отправились командовать пехотой.
– Бей!
Туча стрел взметнулась в небо и обрушилась на правый фланг пруссов из семи с половиной тысяч всадников в центр ее массы. А потом поток стал практически непрерывным. Десятки и сотни прусских всадников стали падать на лед под копыта своих коней. Хоть они и защищались щитами, подняв их над головой, но это не всегда спасало. Стрелы впивались в лошадей, и те начинали дергаться из стороны в сторону, вставать на дыбы, из-за чего всадники, отчаянно пытавшиеся вернуть управление над конем, оказывались открыты для стрел из последующих залпов.
Потери все же оказались не сильно большими, тем более что удалось сделать всего четыре полных залпа, но сказался фактор хаоса, кони крутились практически неуправляемые, многие из них, несмотря на подрезку копыт, поскользнувшись на льду, падали, роняли соседей, что приводило к очередным падениям. Всадники раскрылись, и вот в эту мечущуюся массу, что все-таки потеряла в общей сложности до полутысячи человек убитыми и ранеными, и влетели славяне копейным ударом.
Удар получился страшным, сотни и сотни вражеских всадников оказались пронзены насквозь. Потерявшие до семи тысяч всадников, пруссы потеряли еще около тысячи, и славяне пробились практически на всю глубину строя.
Еще несколько залпов дали лучники из задних рядов, добавляя неразберихи, и пошла ожесточенная рубка на мечах. Вот тут уже начали самым активным образом сказываться реальный опыт, доспехи и, конечно же, стремена. Все это позволяло славянам чувствовать себя в седле более чем уверенно, ну и, конечно, шипованные подковы тоже играли свою роль: кони славян стояли на своих ногах крепко, в то время как в образовавшейся хаотичной кутерьме ближнего боя кони пруссов то и дело поскальзывались и падали.
И только сейчас стронулась конная масса пруссов на левом фланге. Они-то думали, что славяне выберут легкую жертву – пехоту, завязнут в ней, и тогда оба фланга конницы ударят с боков по врагу. Но Рус более-менее помнил историю и знал, чем завершился подобный маневр со стороны немецких рыцарей на новгородскую пехоту Александра Невского и как их потом победили русские витязи. Так что повторять еще не случившейся в этой истории ошибки он не собирался.
Лучники славян из задних рядов, что остались не задействованы в начавшейся рукопашной схватке, а таких оказалось почти половина, перенесли стрельбу на второй конный отряд пруссов.
Первые потери несколько притормозили вражеских всадников, но главное, пруссы фактически заперли свою пехоту, отгородив ее от славянской конницы, по факту сделав ее бесполезной в сражении: ни копьем ткнуть, ни дротик метнуть, ни стрелу пустить, в то время как союзная пехота под командованием Лукува и Чеха побежала в атаку, при этом прихватив с собой ежи, которые практически катили перед собой.
Вот произошло столкновение левофланговой конницы пруссов со славянами, и быть бы славянам окруженными, что всегда очень плохо, но тут подоспела пехота голиндов, и на прусских всадников, фактически зажатых между славянами, собственной пехотой и пехотой голиндов, обрушился град из стрел, а главное, дротиков, ведь помимо собственных дротиков по три-четыре на человека славяне отдали им свои запасы, так что в пруссов полетели тысячи тяжелых колющих снарядов, что произвели просто опустошительное действие как среди всадников, так и их скакунов, ибо промахнуться в такой толпе было просто невозможно, а пруссы ничего не могли сделать в ответ из-за ежей, что разделяли их и врагов.
Произошла еще одна фатальная для пруссов ошибка, когда кто-то из вождей, видя отчаянное положение своей конницы и стремясь помочь, повел пехоту в обход справа (это если смотреть со стороны самих пруссов), желая обойти свою конницу и голиндов, зайти им в тыл, в итоге запирая ее в этой ловушке.
Обойти все-таки смогли, но пехота голиндов, выполнив свою задачу, то есть забросав конницу пруссов дротиками, выбив как бы не половину ворогов, стала по команде Чеха откатываться к своему правому флангу, чтобы их не смяли.
А на правом фланге шла ожесточенная рубка конниц пруссов и славян. Пруссы, подвергшиеся мощному комбинированному удару превосходящими силами (сначала – массированному обстрелу, а потом – копейному тарану, плюс рубка, в коей они показали себя очень посредственно по уже упомянутым выше причинам), понеся жестокие потери, не выдержали и стали отступать, то бишь бросились в бегство.
– Ты и ты! – указал Рус своим дружинникам. – К командирам первой и второй тысячи, приказываю преследовать бегущих! Но пусть не преследуют долго – загонят на речное русло и возвращаются! Ясно?
– Да, князь!
Дружинники-посыльные стали пробиваться к обозначенным командирам, благо их флажки были хорошо видны. Вскоре зазвучали рожки тысячников и закачались из стороны в сторону флажки, дополнительно привлекая внимание всадников. Еще один пронзительный звуковой сигнал, и древки флажков наклонились в сторону под сорок пять градусов, указав, какую сторону нужно двигаться всадникам данных тысяч.
– За мной!
Приказ продублировал сигнальщик, задув в рог нужную мелодию. Повернув влево, славяне врубились в хвостовые остатки прусской конницы, коих едва осталось под три с небольшим тысячи, головные отряды которой завязли в задних отрядах славянской кавалерии под командованием атамана Славяна. Фактически левый фланг прусской конницы оказался в окружении, причем причиной окружения являлась собственная пехота пруссов, что попыталась добраться до пехоты голиндов.
Не выдержав удара и увидев, что второй отряд их кавалерии сбежал, оказавшиеся в окружении пруссы стали пробиваться через… свою пехоту, буквально стаптывая ее и разбивая на части, чем воспользовались славянские всадники, принявшиеся рубить раздерганную пехоту пруссов. К этому процессу подключилась пехота голиндов.
Перебив изрядную часть прусской пехоты, коя по своей кондиции (молодняк и старики) мало что могла противопоставить закованным в латы всадникам, славянская кавалерия кинулась в погоню за прусской конницей.
Увлекательнейшее занятие – рубить или бить боевыми плетьми в спину бегущих. И совсем прекрасно, если уцелел лук и сохранилось хоть сколько-нибудь стрел в колчане.
Бегущих преследовали километров десять, тем более что оные уходили по реке, и процесс погони прекратился, лишь когда пруссы, разбившись на небольшие отряды, стал рассасываться по мелким ручьям-притокам и просто в лес.
– Труби сбор! – приказал Рус, когда стало понятно, что дальнейшее преследование становится не только бессмысленным в плане результативности, но и опасным, ибо если делиться самим на мелкие группы, то можно попасть в засаду.
Разгром получился полный. Навскидку спаслась едва ли четверть прусской кавалерии, а это в лучшем случае тысяч пять. Пехоте и вовсе ничего не светило: тех, кого не добили, взяли в плен, а это тоже порядка пяти тысяч человек.
13
Собственные потери, несмотря на яростную сечу, оказались весьма умеренными, чуть больше трех сотен убитых всадников; раненых тоже насчитали немного, и все благодаря отменным доспехам. Рус отметил на своей кирасе семь сверкающих царапин и довольно глубоких вмятин, и будь на нем прежняя кольчуга, даже усиленная кожей и роговыми пластинами, то минимум половина из этих отметин обернулась бы для него в лучшем случае тяжелыми ранениями, пара так и вовсе, скорее всего, оказалась бы смертельными, особенно тот удар, что он получил по шлему в затылочную часть, но оружие соскользнуло по раковому хвосту, и это спасло шею от глубокого ранения…
Потери пехоты тоже оказались не самыми большими, из пяти тысяч слегло больше семи сотен, и то большую часть потерь голинды понесли под конец сражения, когда, что называется, потеряли голову в боевом угаре, кинувшись добивать пруссов, после того как по врагам сначала потопталась собственная конница, потом славяне. Ну и огребли.
Пленников собрали на пятачке, и сейчас большая часть народа занималась сбором трофеев. А они, что ни говори, оказались богатыми. Трофейных доспехов хватило бы на то, чтобы полностью оснастить ими всю пехоту голиндов, и еще осталось под тысячу штук. Плюс весьма неплохие кони. Не знаменитые фризы – рыцарские кони, но что-то близкое: порода еще не набрала достаточной мощи, и ноги коротковаты.