Разведчик нарисовал расположение вражеской армии. Та стояла тремя лагерями, самый большой лагерь (лютичей) стоял у Вислы, их оценили в шесть-семь тысяч человек. Два лагеря поменьше (саксов и данов) стояли у втекающей в Вислу речки, и в обоих лагерях насчитали по две – две с половиной тысячи человек.
– Который из них лагерь саксов?
– Тот, что дальше от городища. Вот этот, – уточнил на рисунке разведчик.
– Отлично.
– А западные славяне где? – спросил Чех. – Причем вместе с теми, кто с нами в союзе был?
– Не видели… Наверное, общим лагерем с лютичами стоят.
– Совсем западные ушли, как я и говорил, а наши бывшие союзники, скорее всего, в окрестностях озоруют, продовольствие для новых хозяев добывают, – сказал Рус.
– Скорее всего, – согласился Чех.
– Или большую их часть, особенно из числа бывших союзников, положили во время обороны внешней стены, – озвучил Рус еще одну возможность, что только что пришла ему в голову.
– Или так, – снова кивнул Чех.
– Ладно, где там наш вонючка?.. – спросил Рус. – Пришло его время…
– Кто?
– Клоп. То есть Клопп, – акцентировал Рус имя на двух буквах «п». – Хотя то, что он вонючка, это не отменяет. Говно он, что ли, свое жрет?
Чех только хмыкнул. Обозначенный сакс действительно вонял. Они все, конечно, не имея возможности регулярно мыться, да под меховыми одеждами, тоже совсем не розами благоухали, так как пропотели зверски, но Клопп… Он вонял, как натуральный клоп, аж глаза резало. Так что при общении с ним приходилось учитывать потоки ветра, чтобы запах от него сдувало в сторону.
Рус, конечно, знал, что есть люди повышенной вонючести, сам в свое время с таким в одном классе учился, но тут помимо нелюбви к саксам добавлялось откровенно заносчивое поведение этого Клоппа, дескать я весь в белом, а вы все дерьмо. В общем, у товарища было явно завышенное самомнение.
«И это самомнение в итоге улетит совсем уж куда-то в небеса, когда они подомнут под себя Англию, остальных людей записав в недочеловеки, – подумал Рус. – Нельзя им на остров дать свалить. Нельзя».
Сам Клопп являлся представителем сакских вождей, коего выделили как раз для общения с сакским отрядом, благо что командиры его должны знать в лицо. У него имелась свита в дюжину охранников, так что появление Клоппа в лагере саксов никого особо не должно обеспокоить. Интерес будет, но легенда проработана, ее лютичам и скормят.
Спровадив Клоппа с уточненным планом, Рус также послал гонца к Леху со своим предложением деблокады. Собственно, ничего особо оригинального в нем не было. Согласно плану, Рус должен атаковать противника, и после того как завяжется сражение, Лех должен ударить всеми силами, что остались в городище.
В идеале было бы подгадать к очередному штурму и ударить, когда большая часть врагов полезет на стены, но тут как повезет. Один из людей Клоппа, если тот вдруг узнает о дате штурма, должен будет выбраться из лагеря и сообщить ожидающему его в секретном месте резиденту. Но если штурма пока не планируется, то тянуть все равно не будут, ибо каждый день промедления возрастает риск их обнаружения, и тогда неизвестно, как все может повернуться.
38
Все произошло как по писаному. Клопп за счет своего статуса органично влился в управляющую структуру саксов и через это получил возможность общаться с вождями лютичей, как результат, легко и непринужденно узнал обо всех планах противника, коими поделился с Русом.
Согласно этим планам, очередной штурм намечался буквально на третий день. Причем штурм планировался масштабный, осаждающие тоже сидели как на иголках. Отдохнуть как следует не удалось, но, с другой стороны, людям придавало сил то, что после этого боя все наконец закончится.
– А если ловушка? – усомнился Чех, как всегда осторожный.
– Думаешь, эта вонючка сдала нас?
– Такое возможно…
– Согласен. Только где гарантия, что я погибну? А если уцелею, то мало им не покажется, я залью их землю кровью, и он это знает. Не говоря уже о том, что ему лично придется испытать все возможные муки за предательство.
Встали еще затемно и двинулись на рассвете ускоренным маршем, так что суточную дистанцию спокойным шагом преодолели к обеду. Штурм уже шел, собственно, он начался лишь недавно, и в нем действительно оказались задействованы все боеспособные силы. В лагерях остались лишь раненые и больные.
Что до штурма, то там шла активная перестрелка. Обороняющиеся буквально засыпали атакующих стрелами. Собственно, благодаря использованию станков для производства древок городище Леха все еще держалось. Враг под дождем стрел был излишне скован в движении, укрывался щитами, из-за чего эффективность оставляла желать лучшего. Лезть по лестнице, держа щит над головой, очень неудобно, а тут еще кипяток лют да камни сбрасывают со всякой грязью, из-за которой можно легко поскользнуться и упасть…
Хотя ответный обстрел тоже велся, но тут, надо думать, лютичи пользовались собранными с поля боя трофейными стрелами, которые после легкого ремонта можно было использовать повторно.
– Атака!
Из леса выскочило три тысячи всадников, которые буквально смяли лагеря лютичей и данов. Никого особо не щадили и рубили всех без разбора, будь то раненый или простуженный. Саксов, по договоренности, не тронули. И главное, то, что их не тронули, не было видно штурмующим.
Появление нового противника не осталось незамеченным. Штурм прекратился, военный вождь лютичей, оценив численность нового врага, бросил в атаку своих союзников, а сам с соплеменниками остался у городища. Все же не дурак, и он понимал, что надо контролировать ворота, чтобы не оказаться между молотом и наковальней.
Даны и саксы не подвели и кинулись на кавалерию противника. Вот только, похоже, даны оказались покрепче саксов и постепенно вырывались вперед. Ну и, как следствие, первыми ударили по спешившемуся врагу. Рус спешил своих воинов, потому как на конях хорошо атаковать, а вот в обороне стоять – не очень.
Загремели столкнувшиеся щиты. Заорали люди, зазвенела сталь. Тут подоспели несколько приотставшие саксы. Не ожидавшие подляны даны поплатились за это. Еще не знали, глупыши, что нельзя поворачиваться к саксам спиной ни при каких обстоятельствах, даже если лишь секунду назад заключили с ними союз.
«Впрочем, ладно, будем справедливы, они сейчас ничем не лучше и не хуже прочих…» – подумал Рус.
Саксы влетели в массу из данов и… начали рубить их в спину. Несколько секунд резни, и от растерявшихся данов не осталось никого.
– Бей!
В лютичей полетели оставшиеся стрелы. И если вначале похода на каждого воина приходилось по пять сотен стрел, то сейчас у них в колчанах осталось в среднем по пятнадцать штук. Вот их всех и выпустили во врага.
– А-а-а!!! – с яростным криком кинулись за своим вождем в атаку лютичи.
Снова громыхнули столкнувшиеся щиты и зазвенела сталь. Кричали раненые, падали безмолвно убитые. Силы были равны, и Рус ждал, когда наконец Лех выведет своих воинов и, создав эффект пресса, раздавит врага. Пора бы, а то люди стояли только за счет лучших доспехов, но если промедлить, то саксы могут и побежать, и тогда…
– А-а-а!
Рус невольно обернулся на крик знакомого голоса.
– Чех!
Тот упал с разрубленным лицом, и в следующую секунду воин-лютич с рычанием обрушил на него свой топор-секиру, разрубая доспех, словно это жестянка от консервной банки. Чех тут же захлебнулся криком, а из его рта взрывом вырвался фонтан крови.
– А-а-а! – заорал уже Рус, снося голову очередному врагу, и вырвавшаяся кровь обдала его с ног до головы.
Лех смотрел на развернувшееся сражение под стенами своего городища и скрежетал от распирающей его злобы зубами. Вместо благодарности к Русу за приход на помощь в самый тяжелый момент осады он испытывал к нему лишь жгучую ненависть. Вместо того чтобы сгинуть в северных лесах и болотах с теми малыми силами, что он ему выделил, Рус, как всегда, извернувшись, вышел победителем. Сначала он спас Чеха, потом отомстил пруссам и даже наказал саксов, которые сейчас почему-то сражаются на его стороне.
А он… пан… сел в лужу, вместо того чтобы одержать громкую победу. И даже сейчас его городище, а значит, и его самого, спасает именно Рус. Надо ли говорить, как это повлияет на их авторитет? У кого упадет, а у кого взлетит к небесам… как финист? Потому Лех стоял и ждал в надежде, что Руса все же сразят, и тогда…
Лех вдруг почувствовал на себе тяжелый взгляд. На него и раньше озирались с вопросительными взорами, дескать, чего медлим, но сейчас… Обернувшись, увидел, что на него исподлобья с чуть сузившимися глазами пристально смотрит Ильмера в окружении в своих воительниц, что также поглядывали на него очень недобро. У многих, в том числе у самой Ильмеры, лица и доспехи оказались забрызганы чужой кровью, но и сами без потерь не обошлись. Увидев этот взгляд, Лех ясно понял, что если прямо сейчас не отдаст приказ на выступление и при этом с Русом что-то случится, то до вечера он не доживет.
– Открыть ворота! Вперед!
Вырвавшиеся из ворот воины с воплем «Рус!» обрушились на лютичей со спины, и это стало концом последних. Лишь очень немногим удалось выжить, ибо рубили их без всякой пощады, даже тех, кто желал сдаться…
– Брат! – приближаясь к Русу, патетично, явно переигрывая, воскликнул Лех, расставив руки, чтобы обняться. – Как я рад, что ты…
В следующий момент Лех рухнул на землю, получив мощный удар в челюсть. Тут же встрепенулись дружинники.
– Думаю, ты мне совсем не рад! Из-за твоего промедления погиб Чех, – сплюнул Рус, уже жалея о вспышке гнева, ибо это все окончательно провело красную черту между ними.
«И теперь точно должен остаться только один», – мысленно закончил он.
Впрочем, по бешеным глазам Леха он понял, что и тот подумал аналогично.
39
После тризны по погибшим и, в частности, по Чеху Рус вместе с Ильмерой, чтобы лишний раз не мозолить глаза Леху, решил переселиться в какое-нибудь другое городище и дождаться ледостава в нем, ибо по льду было проще и легче – возможно, даже быстрее по времени – добраться до родных краев, чем выступать обратно прямо сейчас по снегу и грязи. Тем более что его людям из дружины и оногурам требовалось лечение, так как многие получили серьезные ранения. От первоначального состава в две тысячи человек, с коими Рус выступил из Лехграда, после сражения за столицу осталось всего семьсот человек…