62
Зима выдалась малоснежной, а весна – сухой, и это дало возможность вражеским войскам выдвинуться достаточно рано. Что до ромейской части армии, то, как докладывала разведка, собирали ее из всяких отбросов городского дна и рабов, причем тоже не лучшего качества, так что, если подумать, то император не только сэкономил на выплатах аварам, но и избавился от человеческого мусора. Собственно, от этой, с позволения сказать, армии многого и не требовалось: в бою принять на себя главный удар, а в походе немного поработать топорами, прорубая удобный путь для кавалерии через засеки и утыканные кольями долины.
Пока аваро-ромейская армия двигалась на север, с еще более дальнего севера подтягивались племенные вожди на Великое вече. Собственно, они прибыли в Русгард еще ранней весной, воспользовавшись последней крепостью льда. Но если бы он провел Великое вече сразу по их прибытии, то они сразу бы и отбыли назад, не обращая внимание на слякоть, что к северу от Карпат все-таки имела место быть, в отличие от южных районов, по крайней мере та часть, что проживала относительно недалеко от гор, и значит, славянская армия серьезно ослабла бы. Этого никак допустить было нельзя, так что Рус, сговорившись с Богумилом, дабы тот поддержал его «божественной волей», сделал объявление:
– Вожди, наш народ стоит на пороге новой эпохи своего развития, но наши враги не хотят, чтобы мы шагнули в нее, они желают, чтобы мы остались, как и прежде, дикими, враждующими между собой племенами, одетыми лишь в шкуры, живущими в земле, как медведи, снова не знали железа и питались впроголодь, не в состоянии вырастить достаточно урожая, чтобы выживали все рожденные дети и достойно продолжали жить старики. А те, что выживали, становились бы их рабами… Ради этого непримиримые между собой враги – авары и ромеи – объединились между собой, чтобы совместными усилиями не дать взойти нашей звезде, чтобы она, едва оторвавшись от горизонта, вновь исчезла за краем земли, и мы погрузились во тьму. Хотите вы этого?
– Нет! – заорали воины, и их поддержали вожди, причем достаточно искренне.
Дело в том, что они успели оценить жизнь в городе нового типа, ведь Рус подселил каждого вождя в один из домов, ну и во дворце они регулярно пировали, так что, пожив в таких удобствах, сделали вывод совсем не в пользу своих домов-полуземлянок. Опять же, князь на этих пирах проводил по факту сеансы массового гипноза, подпаивая их с добавлением малой толики веществ, расширяющих сознание, и методично вдалбливал им в головы свое видение мира, их будущего мира.
Работал в этом плане и жрец Сварога Богумил, проповедуя старое-новое видение религиозного учения. Храм, надо сказать, за эти годы сильно изменился в лучшую сторону, обзавелся отделкой не только снаружи, но и изнутри, так что на выползших из своих болот и непроходимых чащоб вождей и их воинов все это производило неизгладимое впечатление.
Также подспудно закладывалась мысль, что все победы князя Руса и его прочие успехи – это следствие того, что он принял старую-новую версию веры, что гораздо более угодна Роду, и тот помогает своему любимцу. Люди соглашались с этим мнением, потому как ничем другим это они объяснить не могли. Так что нет ничего удивительного в том, что они склонялись старому-новому прочтению.
Еще одним фактором того, что Рус хотел провести Великое вече после своей победы, а он рассчитывал именно на победу, ибо если проиграет, то его панство теряет всякий смысл, являлось то, что в таком случае вожди воспримут его новые идеи более лояльно. Собственно, иначе и быть не может, ведь раз князь победил, то ему благоволят боги, и кто они такие, чтобы идти против их воли? Эту мысль, кстати, тоже закреплял в сознании людей жрец Сварога.
А то ведь помимо тех идей, что вождям явно понравятся (засесть в Думе и получить свой кусочек власти), имелись и те, что могли встать если не всем, то многим поперек горла. Не потому что нововведения плохи, а потому что против обычаев, ну или просто есть такие люди, что станут противиться всему новому просто из какого-то иррационального чувства противоречия. Те же школы при храмах, например, что им придется содержать за свой счет. Ну и еще по мелочи…
«Теперь мне осталось лишь подтвердить свой статус любимца и не накосячить в финальной фазе истории», – думал он.
Одно только печалило Руса, да и что говорить – нервировало его до колик: он в принципе не представлял, как справиться с надвигающейся на него ордой. А там только авар на него перло за сто тысяч. Пороха у него едва-едва, удастся отбиться от пары-тройки массированных штурмов на город, и если враг не испугается (а что-то ему подсказывало, что не испугается), то дальше все, как говорится, финита ля комедия.
Выводить в поле свою втрое уступающую по численности армию он не собирался и видел единственную возможность хоть как-то одолеть противника в партизанских действиях. Но тут тоже многое зависело от действий авар.
К засечной полосе армия противника подошла в конце июня и начала методично вгрызаться в нее. Первые отряды, что начали рубить поваленные деревья, были оперативно перебиты лучниками, но ромеи быстро учились: они выставили стену из щитов, за которой спрятались аварские лучники, и продолжили прокладку коридора.
Пробившись сквозь засеку в узкой долине, противник отправил две трети сил своей ромейской пехоты на склоны, где они строили небольшие укрепления, в которых удобно сидеть в обороне, а оставшаяся треть ромеев принялась рубить колья, коими была утыкана вся долина.
Собственно, их даже рубить не требовалось, достаточно было усилий двух человек, чтобы их расшатать в земле и выдернуть, ведь делались они для зимы, и ямы слишком глубоко не копали…
Партизанская тактика из-за этих укреплений на вершинах склонов тут же дала сбой. Чем-то продвижение противника Русу напоминало то, что советские войска делали в Афганистане, ставя опорные пункты в горах вдоль дорог. Взять их можно, но с весьма немалыми потерями, так что и смысла в их штурме нет. Противник успеет подготовиться к обороне, и фактор внезапности исчезает.
Склоны, кстати, тщательно обследовались, противник явно опасался той подляны, на какую попался в прошлый свой зимний заход, но в этот раз склоны были чистыми от эрзацпушек, или, скорее даже, мин направленного действия.
Так, двигаясь медленно и методично, противник к середине июля оказался под стенами Русгарда, в котором засел князь с десятитысячным войском для обороны. Остальные отошли на север в горы, ибо в небольшом городке-крепости больше было просто не поместиться, да и не нужно больше.
63
Подойдя к Русгарду, армия противника, обустроившись, начала готовиться к штурму. Ромеи принялись за сборку осадных машин, а степняки – за сбор древесины, которая требовалась как в качестве топлива, так и для фашин. О том, чтобы сделать таран и попытаться выбить ворота, после чего можно было попробовать ворваться внутрь, не могло быть и речи. Ворота в Русгарде были железными, так что противнику требовалось либо пробить брешь в стене, либо взобраться на нее по лестнице. Выбрали сначала первый вариант. Все-таки лестничный штурм – это очень больше потери при отсутствии хоть какой-то гарантии успеха.
И вот стоило только ромеям собрать машины на основе торсионов – баллисты, этакие гигантские арбалеты на раме, как они подверглись обстрелу со стороны осажденных. Пороховая артиллерия пока молчала, тратить драгоценный порох на уничтожение вражеской осадной машинерии Рус посчитал расточительством, когда есть другая возможность.
– Бей!
Полетели бетонные ядра, да не простые, а полые, и в полости плескалась серная кислота. Увы, Рус хотел бы долбануть напалмом, но все никак не мог получить доступ к нефти. А вот кислоту более-менее достаточной концентрации он получил, вот и пулял по врагу тем, что под рукой имелось.
На каждой башне, что имелась в оконцовке лепестка города-крепости, стояло по три таких же баллисты, слегка усовершенствованных по китайскому примеру. То есть имелось не два плеча, а четыре, сгибающиеся навстречу друг другу, что обеспечивало увеличение мощности выстрела в полтора раза, соответственно, и дальность.
Местность была давно пристреляна, так что стрелкам потребовалось сделать всего по два-три выстрела, чтобы сначала обеспечить накрытие, а потом начать попадать. Бетонные шары, раскалываясь при ударе о цель, расплескивали серную кислоту, что брызгами разлеталась во все стороны, поражая обслугу, из-за чего та стала бегать как ошпаренная, но главное, обливалась конструкция осадной машины. И если дереву по большому счету это ничем не грозило, его лишь слегка обугливало, то вот различным веревкам и коже, используемых в торсионах и тетивах, доставалось по полной программе.
Конечно, небольшому количеству серной кислоты, что заливалась в одно ядро, было не под силу сжечь торсионы, ну так и обстрел велся массированным, и на каждую вражескую баллисту (а их притащили аж двадцать штук) приходилось минимум десять попаданий, так что выплеснутой в итоге кислоты хватало на полное уничтожение торсионов и даже на повреждения плеч (луков) машин, что, обуглившись, рисковали сломаться.
Пострелять машины противника все же успели, несмотря на все противодействие, и каменные ядра молотили по стене, разбивая бетонную облицовку. Так-то по-хорошему следовало обнести стену более массивными бетонными блоками, но все шло на строительство города.
Постепенно кислотные снаряды выбили практически всю машинерию противника. Уцелевшие машины в количестве пяти единиц ромеи под обстрелом зачем-то оттащили в тыл, как, впрочем, и поврежденные. Все равно ведь бесполезные, даже если провести ремонт, собрав одну целую из трех подбитых.
«Сколько в итоге лишней тяжести приволокли, – мысленно усмехнулся Рус, глядя на горки каменных ядер, а их там было даже не сотни – тысячи! – Наверное, каждый по ядрышку с собой тащил».
– Штурм. Часть вторая и самая кровавая… – хмыкнул князь, наблюдая за формирующимися колоннами.