— Мною в самом деле овладела ярость, — солгал Нер'зул. — Честь… если пострадает народ, какая тут честь?
Вдруг он заметил, что стиснул судорожно сверток, принесенный Дуротаном, а Гул'дан смотрит, и во взгляде — неприкрытая жадность.
— Что ж он принес, чтобы смягчить ваш гнев?
Нер'зул глянул высокомерно.
— Ученик мой, сперва я изучу это, затем разделю знание с Кил'джеденом, — сообщил сурово. И замер, ожидая со страхом реакции Гул'дана.
И на кратчайшее мгновение в лице того мелькнул гнев. Затем младший склонился и выговорил покорно:
— Конечно, мой господин. Как самонадеянно было думать о таком… но мною двигало чистое любопытство, хотелось узнать, ценно ли хоть сколько-нибудь принесенное вождем Северных Волков.
Выслушав, Нер'зул отчасти смягчился. Гул'дан верно и преданно служил уже много лет и в свое время станет достойным преемником. Ни к чему шарахаться от теней.
— Конечно, — сказал старший шаман уже добрее, — я поведаю тебе, если разузнаю интересное. Ты ведь мой ученик, разве нет?
— Я готов служить вам во всем!
Лицо Гул'дана посветлело, он поклонился снова и удалился, видимо обрадованный. А Нер'зул тяжело осел на кипу шкур, служившую постелью.
Уложил сверток на колени, помолился предкам: если уж Дуротан не сумел привезти главаря дренеев, так пусть хоть находка его окажется ценной.
Вдохнул глубоко, развернул сверток — и онемел. В мягком меху лежали два сияющих кристалла. Нер'зул тронул красный и охнул — бодрость, радость, невиданная сила потекли сквозь него. Захотелось схватиться за оружие — хотя уже много лет не знал в нем нужды, — размахнуться, ударить. Почему-то не сомневался: когда кристалл рядом, удар найдет цель! Чудеснейший подарок оркам — надо постараться обратить страсть к бою, раскаленную ярость схватки, обитающую в кристалле, к своей выгоде.
Лишь большим напряжением воли заставил себя отпустить красный кристалл. Задышал глубоко, успокаиваясь, очищая разум.
Теперь — желтый кристалл. Уже знал, чего ожидать, с готовностью принял исходящее тепло и силу. Но без возбуждения, без желания хватать, рубить, мчаться. Желтый кристалл прояснял разум, с ним казалось — раньше видел все вокруг как сквозь туман. И слов-то не отыскать для описания, но все будто чище, совершеннее, точнее — до остроты граней, до боли от столь совершенной безжалостной ясности.
Выпустил кристалл, уронил в подол. И острая, как нож, ясность рассудка поблекла. Нер'зул улыбнулся: хоть и не может представить самого Велена могучему Кил'джедену, по крайней мере, столь драгоценные дары смогут умилостивить Великого.
Кил'джеден был взбешен. Нер'зул простерся ниц, дрожа, бормоча: «Простите меня, простите…»
Кил'джеден бесновался в ярости. Шаман уже зажмурился, ожидая неслыханной, невыносимой боли, но Великий вдруг успокоился.
Нер'зул глянул украдкой на благодетеля — тот снова выглядел спокойным, серьезным, величественным, был окутан сиянием.
— Я… разочарован, — прошептал Великий, переступив с одной ноги, оканчивающейся огромным раздвоенным копытом, на другую. — Но я скажу тебе вот что: виноват вождь клана Северного Волка, и ты больше никогда, слышишь, никогда не доверишь ему ответственного задания!
Радость, облегчение, надежда нахлынули мощной волной — шаман едва не лишился чувств, залепетал счастливо:
— Господин мой, конечно, никогда больше! Глядите: мы нашли эти кристаллы для вас!
— Для меня они бесполезны.
Нер'зул скорчился в ужасе.
— Но думаю, они могут пригодиться твоему народу в битвах, чтобы уничтожить дренеев. Ведь это ваша битва, не так ли?
Страх опять стиснул сердце Нер'зула.
— Конечно, мой господин! Это ведь воля наших предков!
Кил'джеден глянул — и его сияющие глаза, казалось, извергали пламя.
— Это моя воля, — сказал просто, и шаман закивал подобострастно.
— Конечно, это ваша воля, и я подчиняюсь вам во всем!
Кил'джеден, видимо, удовлетворился ответом. Кивнул и исчез. А Нер'зул, еще дрожа, принялся вытирать лицо, все в холодном поту от пережитого. И краешком глаза заметил проблеск белого — это Гул'дан! Он видел, он знает все!
Мы заранее обдумали нападение, и вчера, когда Белая Госпожа не вышла в небо, обрушились на их маленький сонный городок. Не пощадили никого, даже немногих найденных детей. Их припасы, доспехи, оружие, странные штуковины, непонятные и отвратительные нам, — вся добыча разделена между объединившимися кланами. Их синяя густая кровь засыхает на наших лицах, а мы танцуем, празднуя…
Нер'зул не дочитал письмо. К чему? Отличаются лишь детали, суть всегда одна: удачная атака, радость победы, радость от пролитой крови.
Сегодняшним утром кипа писем — целых семь.
С каждым прошедшим месяцем — даже долгими, морозными месяцами зимы — орки делались все искуснее в убийстве дренеев. С каждой победой узнавали больше о враге. Кристаллы, принесенные Дуротаном, оказались весьма полезными. Нер'зул работал с ними сперва в одиночестве, затем призвал и других шаманов. Красный камень назвали Сердце Ярости и открыли: когда вождь отряда несет его с собой, не только он, но и весь отряд сражается яростнее и с большим мастерством. Камень отдавали каждому клану лишь на одну луну, и вскоре камень сделался вожделенной наградой. Но Нер'зул знал — присвоить его никто не осмелится.
Второй камень назвали Сияющая Звезда. У шамана, несущего кристалл, обострялся разум, он все видел яснее, лучше сосредотачивался. Сердце Ярости будило эмоции — Сияющая Звезда успокаивала их. Мыслилось точнее, и внешнее не так отвлекало. Магия давалась легче и легче управлялась — еще один залог орочьих побед. Какая насмешка над ненавистными дренеями: их же магия помогает сокрушить их! Это изрядно поднимало настроение оркам.
Но все это не слишком радовало Нер'зула. Внезапное сомнение, родившееся, когда говорил с Дуротаном, ожгло до костей. Шаман гнал его прочь, ужасаясь: а вдруг Кил'джеден читает мысли? Но сомнения возвращались, вгрызались, копошились, словно черви в падали, отравляли и сон, и бодрствование. Кил'джеден выглядел очень, очень похожим на дренеев. Может, он — родня им? Что, если Нер'зула попросту используют в непонятной усобице между сородичами?
Однажды вечером сомнения стали невыносимы. Шаман молча оделся, разбудил волка Небесного Охотника. Тот потянулся, глянул сонно.
— Поедем, дружок, — успокоил его шаман, устраиваясь на просторной волчьей спине.
Никогда раньше не ездил к священной горе — всегда шел пешком, как требовал обычай. Но надо вернуться скорее, до того, как хватятся. Несомненно, предки извинят дерзость — важность дела того стоит.
Уже почти настала весна, время Кош'харга — но зима еще прочно держалась за землю. Холодный ветер щипал нос, терзал уши. Шаман скорчился, зарывшись в волчью шерсть, благодарный за звериное тепло… Какой свирепый ветер, так и хлещет снегом!
Волк пробирался сквозь сугробы — медленно, упорно. Наконец, подняв голову, Нер'зул увидел перед собой идеальный треугольник Горы Духов — и будто груз упал с сердца. Впервые за много месяцев ощутил: сейчас делает правильное, единственно нужное.
Небесный Охотник едва ли смог бы вскарабкаться в гору, потому шаман приказал ему остаться. Волк выкопал нору в сугробе, свернулся калачиком. Нер'зул решил, что за пару часов управится, и поспешил наверх — радостный, предвкушающий, бодрый, хотя и сгибался под тяжестью бурдюков с водой. Давно пора это сделать: пойти прямо к источнику мудрости шаманов, как и все его предшественники. И почему раньше не приходило это в голову?
Наконец добрался к входу, замер перед идеальным его овалом. Хотя и не терпелось увидеть предков, ритуал должно соблюсти. Поджег пучок сухой травы, и ее сладкий запах успокоил душу, очистил мысли. Лишь потом шагнул внутрь, пробормотав заклинание, зажигавшее факелы на стенах. Этот путь Нер'зул проходил множество раз, уже и не помнил сколько — ноги ступали будто сами по себе. Спешил вниз по извилистой тропе, и сердце, замирая от радости, чуть не выпрыгивало из груди, спеша в темноту.
Но, кажется, слишком долго пришлось дожидаться, пока усилится свет. Ступив в пещеру, обнаружил: свет от водоема предков тусклее, чем раньше, — тревожно и странно.
Вдохнул глубоко, выбранил себя — ведь собственные страхи принес к священному месту, только и всего. Шагнул к озерку, опорожнил туда принесенные бурдюки — тишину пещеры разорвал плеск воды, отдался эхом. Совершив приношение, сел на берегу, вглядываясь в сияющие глубины.
Но ничего не случилось.
Ничего страшного — предки не всегда отзываются сразу. Но время шло, и в Нер'зуловом сердце зашевелилась тревога. Решился заговорить:
— О, предки… возлюбленные наши умершие… Я, Нер'зул, шаман клана Призрачной Луны, вождь ваших детей, пришел искать — нет, молить о мудрости. Я… я потерял путь к вашему свету. Хоть мы стали сильнее, объединившись, стали единым народом — времена пришли темные и страшные.
Я сомневаюсь в избранном пути и умоляю вас: помогите! Пожалуйста, если вы любите, если хоть когда-то любили тех, кто пришел в жизнь следом за вами, придите ко мне, дайте совет, чтобы я мог лучше вести их!
Голос его задрожал, оборвался. Знал: слова прозвучали жалко и бессильно, и на мгновение вспыхнувшая упрямая гордость заставила покраснеть от стыда. Но ведь забота о народе превыше гордыни! Ради блага, ради верной дороги стоит умолять, в особенности, когда не знаешь, какой эта дорога должна быть…
Вода засветилась. Нер'зул склонился нетерпеливо, вглядываясь, и увидел лицо. «Рулькан!» — выдохнул счастливо.
На глаза навернулись слезы — и они на мгновение милостиво скрыли, размыли, сделали все нечетким. А когда рассмотрел, сердце шамана зашлось от боли.
Во взгляде Рулькан виделись лишь ненависть и презрение. Нер'зул отпрянул, будто от удара. А в воде всплывали все новые и новые лица, десятки лиц — и во всех читалось то же самое.
Шамана замутило. Шатнувшись, закричал:
— Пожалуйста, помогите! Явите мне мудрость, чтобы я снова смог добиться вашей милости!