Лицо Рулькан чуть смягчилось, и в ее голосе прозвучало сочувствие:
— Теперь ты ничего не сможешь сделать, хоть бы и старался сотню лет. Тебе не заслужить нашего прощения. Ты не спаситель нашего народа — но предатель его.
— Нет! Умоляю, скажите мне, что делать, и я сделаю! Ведь еще не поздно, я знаю, не поздно…
— Ты слишком слаб, — произнес рокочущий мужской голос. — Если б был сильным, не поддался бы искушению, не стал бы игрушкой в руках того, кому безразличен наш народ.
— Но я не понимаю… Рулькан, ты же приходила ко мне, я слышал! Ты, Грек'шар, ведь ты советовал мне! Вы привели Кил'джедена ко мне! Ведь он — Великий друг всех орков…
Рулькан ничего не ответила. Да и сам, говоря, вдруг понял, как глубоко и страшно был обманут.
Предки не приходили к нему. Видения были всего лишь мороком, насланным Кил'даседеном. Предки правы в недоверии — любой шаман, позволивший так себя провести, недостоин исправить причиненное зло. О, как запутался Нер'зул во лжи, страхе, фальшивой надежде! Жалкое насекомое, игрушка в чужих руках, повлекшая в ловушку всех остальных!
Выхода нет — сотня дренеев мертва, мира уже не добиться, и помощи от предков ждать нечего.
Как теперь доверять видениям? Ведь, скорее всего, они окажутся лживыми. А хуже всего: ведь сам предал свой народ тому, кто, вопреки прекрасному виду и сладкоречию, заботился лишь о своем, используя орков как дешевое орудие.
Рулькан отвернулась, ушла, исчезла в глубине, а за ней — все явившееся множество лиц. Нер'зул трепетал от ужаса, от омерзения. Нет прощения, невозможно исправить содеянное. Что поделать?
Остается лишь идти по дороге, столь искусно приготовленной Кил'джеденом, и молить уже не слушающих предков о том, чтобы как-нибудь все выправилось. Шаман закрыл ладонями лицо, заплакал.
Скорчившись во тьме у поворота тоннеля,
Гул'дан слушал всхлипы учителя и улыбался.
Кил'джеден, несомненно, поблагодарит за узнанное сегодня.
Глава 12
Так либо иначе, все живые слабы, какой бы расы или племени они ни были. Иногда эта слабость — лишь оборотная сторона силы. Иногда — погибель. А временами — и то, и другое разом. Мудрый понимает свою слабость, и учится жить с нею.
Глупец же подчиняется ей и гибнет.
Но временами наибольшим глупцом оказывается как раз мудрейший.
Спеша назад верхом на Небесном Охотнике, вцепившись намертво закоченелыми руками в волчью шерсть, Нер'зул хотел лишь одного: чтобы ночь разверзлась и поглотила его. Как можно возвращаться к поверившим ему? Как после такого предательства? А куда убежишь? Кил'джеден ведь отыщет. Если б только хватило мужества взяться за ритуальный нож да засадить себе прямо в сердце… Но ведь не отважится. Самоубийца — презренный трус, избравший постыдное бегство от жизни вместо того, чтобы встать лицом к лицу с нею. Избравший путь труса не удостоится жизни среди духов.
Остается притвориться, будто ничего не знает, и попытаться потихоньку переиграть Кил'джедена. Хотя, очевидно, могущественный, этот «Великий благодетель», едва ли способен читать в душах.
От этой мысли шаман несколько оживился. Да, можно смягчить вред, нанесенный этим самозванцем. Так он, Нер'зул, продолжит по-настоящему служить своему народу.
Истощенный телесно и душевно, Нер'зул ввалился в свой шатер перед самым рассветом, желая лишь одного: рухнуть в постель и заснуть, надеясь забыть, хотя бы на краткое время, ужас, принесенный им самим в этот мир.
Но невыносимо яркий свет ослепил его. Шаман пал на колени.
— Так ты готов предать меня? — произнес из сияния Великий.
Нер'зул вскинул руки, тщетно пытаясь защитить глаза от невыносимого блеска. Живот болезненно скрутило — вот-вот стошнит от страха.
Свет чуть померк — и шаман опустил руки. Рядом с Кил'джеденом стоял Гул'дан, усмехаясь криво.
— Гул'дан, ученик мой, — прошептал Нер'зул в ужасе, — что ты наделал?
— Я рассказал Кил'джедену о крысе, — сообщил Гул'дан с той же кривой ухмылочкой на лице. — Ему решать, что сделать с тварью, вздумавшей предать его.
На Гул'дановых плечах еще не растаял снег.
До оцепеневшего от ужаса Нер'зула вдруг дошло: ученик, жадный до власти — и как можно было не замечать этого столь долго? — выследил учителя.
Выслушал слова предков… и продолжает стоять рядом с Кил'джеденом после всего узнанного? На мгновение страх и ненависть исчезли — Нер'зул просто пожалел существо, павшее столь низко.
— Мне досадно и горько, — пожаловался Кил'джеден, и шаман глянул на него недоуменно. — Я избрал тебя. Я дал тебе мою силу. Я показал, что нужно твоему народу, чтобы не остаться вторым в этом мире, чтобы обрести новое могущество.
— Ты обманул меня! — выпалил Нер'зул, не думая. — Ты насылал фальшивые видения, ты оскорбил предков и все, что нам дорого. Не знаю, зачем ты делаешь это, но уж точно не из любви к моему народу!
— Но ведь он процветает. Он един впервые за много столетий.
— Объединенный ложью? — спросил Нер'зул презрительно.
От собственной дерзости кружилась голова.
Вот так встать, смело высказать все — и пусть это чудовище, разъярившись, убьет. Все проблемы решатся разом.
Но Кил'джеден вовсе не вскипел яростью, как рассчитывал шаман. Вместо этого он вздохнул глубоко, покачал головой — ни дать, ни взять, родитель перед провинившимся чадом.
— Ты еще можешь искупить вину, — предложил он, — У меня есть задание для тебя. Исполнишь — и я прощу твое сомнение во мне.
Нер'зул раскрыл рот, чтобы снова выкрикнуть непокорное, обличающее, но слова почему-то не захотели звучать. Мгновение силы и отчаяния миновало — шаман хотел умереть не более, чем любое другое разумное существо, и потому смолчал.
— Меня тревожит произошедшее с вождем Северных Волков не в последнюю очередь потому, что он не единственный, подавший голос против общего дела. Есть и другие — носитель Молота Рока, к примеру, кое-кто в клане Ветряной Мельницы и в клане Красных Ходоков. На это можно было бы не обращать внимания, но подающие эти голоса — далеко не последние орки в кланах. Они — риск успеху моего плана. Поэтому нужно гарантировать их покорность. Простой клятвы верности недостаточно, хм…
Кил'джеден постучал по щеке длинным алым пальцем.
— Слишком многие здесь любят по-своему понимать, что такое клятва и честь. Мы должны, хм, обеспечить их покорность раз и навсегда.
— Что же вы предлагаете, о, Великий? — вскричал Гул'дан.
Кил'джеден улыбнулся ему. О небо, до чего же они схожи! Нер'зул въяве ощущал их связь, родство душ. Со старым шаманом Кил'джедену приходилось прибегать к хитростям и уловкам, соблазнять ложью — с Гул'даном можно говорить открыто.
— Есть способ сделать их навечно привязанными к нам. Навечно верными.
Нер'зул считал, что после увиденного и услышанного в пещере предков ужаснуть его уже нечем, но, слушая замысленное Кил'джеденом, понял: ужасы бывают и пострашнее. Чудовищнее, невообразимее. Навечно верные, навечно привязанные.
Навечно — рабы.
Глянул в пылающие глаза Кил'джедена — и слова замерли в глотке. Кивка бы хватило выразить согласие, но и этого не смог. Просто смотрел, оцепенев, будто птица перед змеей.
Кил'джеден вздохнул тяжело.
— Значит, ты отказываешься от шанса оправдаться в моих глазах?
Растаял ледяной ком, закупоривший горло.
Слова хлынули наружу, и, хотя старый шаман понимал — они значат гибель, не остановил их.
— Я отказываюсь обрекать мой народ на вечное рабство!
Кил'джеден выслушал терпеливо, кивнул огромной головой.
— Хорошо. Таков, значит, твой выбор — вместе со всеми его последствиями. Знай же, шаман: он ничего не решает. Мой план исполнится все равно, твой народ превратится в рабов. Но вместо того чтобы вести их, наслаждаясь моим благоволением, ты будешь наблюдать в бессилии.
Думаю, это наказание для тебя куда лучше, чем, если бы я попросту умертвил тебя.
Нер'зул открыл рот, но ответить не смог.
Кил'джеден чуть сощурился, и шаман не смог даже двинуться. Лишь сердце дико колотилось в груди, но и оно, Нер'зул понимал, продолжает биться лишь по воле Великого.
Как же можно было жить таким простодушным глупцом? Как же мог не прозреть лжи? Как мог принять обман, посланный этим… этим чудовищем, за дух любимой жены? Слезы навернулись на глаза, поползли по щекам — и то лишь потому, что владыка Кил'джеден позволил.
Тот улыбнулся — и повернулся к Гул'дану, медленно, нарочито. И Нер'зул, хотя и в состоянии донельзя жалком, отметил почти с удовольствием: все же он не смотрел на Кил'джедена с таким беззаветным, щенячьим обожанием, как Гул'дан.
— Тебя-то не нужно успокаивать мелкой ложью, мое новое орудие? — Кил'джеден говорил почти добродушно, приязненно, — Ты-то от правды не прячешься?
— Конечно, мой господин, не прячусь. Я живу лишь для исполнения ваших приказов!
Кил'джеден злорадно усмехнулся.
— Если мне приходится лгать — я прощаю и чужую ложь. Живешь ты, чтоб захапать побольше власти. Ты алчешь ее, жаждешь, изнемогаешь — уж я-то вижу. И за последние месяцы твое умение выросло достаточно, чтобы ты стал полезен мне.
Наша связь — отнюдь не от уважения, обожания и прочего в том же роде. Она — от взаимной выгоды и шкурных интересов. Что значит — она окажется прочной.
Гул'дан замер в нерешительности, не зная, что и сказать, то багровея, то бледнея. Нер'зул наблюдал с удовольствием.
— Как… пожелаете… — выдавил, запинаясь, Гул'дан.
Но затем голос его окреп, и закончил он уже увереннее:
— Скажите, что мне делать, и я исполню!
— Несомненно, ты заметил: я хочу уничтожить дренеев. Зачем и почему — не твое дело, достаточно и того, что я этого хочу. Орки кое-как справляются, но могли бы и получше. Они будут справляться лучше. Предел возможностям воина полагает его оружие, и я дам оркам такое оружие, какое они и представить не могут. Но это займет время — мне нужно сперва натренировать тебя, чтоб ты смог учить остальных. Готов ли ты, хочешь ли?