Главные усилия противовоздушной обороны сосредоточить в воздушном пространстве над Штеттином, Берлином и Верхнесилезским промышленным районом, а также на воздушных путях в империю со стороны Моравской Остравы и Брно.
Опубликовано: Год кризиса 1938—1939. Документы и материалы. В 2-х томах. – М.: Политиздат, 1990. – Документ №265.
54. Заявление народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова посланнику Латвии в СССР Ф. Коциньшу
28 марта 1939 г.
Советско-латвийский мирный договор от 11 августа 1920 г., а равно и договор о ненападении от 5 февраля 1932 г. имели своей презумпцией получение латвийским народом и сохранение им полного самостоятельного и независимого государственного существования как соответствующего воле латвийского народа. Из этой же презумпции Советское правительство исходило при досрочном введении в силу пакта Бриана – Келлога, при продлении на 10 лет договора о ненападении, а также при принятии на себя обязательств по Уставу Лиги наций.
Латвийскому правительству известно, какие усилия Советское правительство делало в течение последних 15 лет для обеспечения нерушимости границ Латвийской Республики, причем оно опять-таки руководствовалось той же презумпцией. Из сказанного следует, какое огромное значение Советское правительство неизменно придавало и придает сохранению полной независимости Латвийской, как и других Прибалтийских республик, отвечающему не только интересам народов этих республик, но и жизненным интересам Советского государства. Отсюда должно стать также ясно, что какие бы то ни было соглашения, добровольные или заключенные под внешним давлением, которые имели бы своим результатом хотя бы умаление или ограничение независимости и самостоятельности Латвийской Республики, допущение в ней политического, экономического или иного господства третьего государства, предоставление ему каких-либо исключительных прав и привилегий как на территории Латвии, так и в ее портах, признавались бы Советским правительством нетерпимыми и несовместимыми с предпосылками и духом названных договоров и соглашений, регулирующих в настоящее время его взаимоотношения с Латвией, и даже нарушением этих соглашений, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Настоящее заявление делается в духе искренней благожелательности к латвийскому народу с целью укрепления в нем чувства безопасности и уверенности в готовности Советского Союза на деле доказать, в случае надобности, его заинтересованность в целостном сохранении Латвийской Республикой ее самостоятельного государственного существования и политической и экономической независимости, а также в невозможности для Советского Союза оставаться безучастным зрителем попыток открытого или замаскированного уничтожения этой самостоятельности и независимости.
В этот же день аналогичное заявление было сделано наркомом иностранных дел СССР также посланнику Эстонии в СССР Рею.
АВП РФ, ф. 06, оп. 1, п. 1, д. 5, л. 119—120.
Опубликовано: Год кризиса 1938—1939. Документы и материалы. В 2-х томах. – М.: Политиздат, 1990. – Документ №235.
55. Письмо посла Польши в Германии Ю. Липского министру иностранных дел Польши Ю. Беку
25 октября 1938 г.
В разговоре, состоявшемся 24 октября во время завтрака в «Гранд отеле» в Берхтесгадене в присутствий г. Хевеля {Постоянный уполномоченный министра иностранных дел Германии при рейхсканцлере Германии.}, г. фон Риббентроп выдвинул предложение об общем урегулировании спорных проблем, существующих между Польшей и Германией. Оно включает воссоединение Данцига с рейхом, причем Польше были бы даны заверения в сохранении за ней в Данциге благоприятных условий в области железнодорожного сообщения и экономики. Польша могла бы согласиться на строительство экстерриториальной автомобильной дороги и железнодорожной линии через Поморье. Г-н фон Риббентроп упомянул о возможности продления за это польско-германского соглашения на 25 лет и о гарантии польско-германских границ. В качестве возможной сферы будущего сотрудничества между двумя странами германский министр иностранных дел назвал совместные действия по колониальным вопросам и вопросам эмиграции евреев из Польши, а также общую политику в отношении России на базе антикоминтерновского пакта. Г-н фон Риббентроп просил меня передать его предложения Вам. Он хотел бы обсудить эти вопросы с Вами при моем участии.
В своем ответе я отослал его к заявлению канцлера по вопросу о Данциге, сделанному мне 5 ноября 1937 г. и повторенному Вам в Берлине 14 января 1938 г.
Я также указал на важное значение Данцига как польского порта и еще раз заявил, что польское правительство придерживайся принципа невмешательства во внутреннюю жизнь германского населения в Вольном городе, где установлено полное самоуправление.
И наконец, я сказал, что хотел бы предупредить г. фон Риббентропа о том, что я не вижу возможности заключать соглашение, которое влечет за собой воссоединение Вольного города с рейхом. Я закончил разговор обещанием передать содержание этого Разговора Вам.
После разговора г. фон Риббентроп снова пригласил меня к себе и, сославшись на спорную проблему объединения Прикарпатской Руси с Венгрией, поставил вопрос, поднимал ли я ее перед германским правительством в качестве предварительного условия Польши. Он добавил, что, если польское правительство согласилось бы с немецкой концепцией относительно Данцига и автомобильной дороги, вопрос о Прикарпатской Руси мог бы быть решен в соответствии с позицией по этому вопросу Польши. Я ответил, что моей единственной задачей было информировать германское правительство об отношении Польши к позиции Венгрии по вопросу о Прикарпатской Руси, как уже Польша информировала об этом итальянское правительство.
Опубликовано: Год кризиса 1938—1939. Документы и материалы. В 2-х томах. – М.: Политиздат, 1990. – Документ №43.
56. Заявление польского посла в Иране о внешнеполитической позиции Польши
28 декабря 1938 г.
Польско-германские отношения в оценке вновь назначенного польского посла в Иране
Вновь назначенный польский дипломатический представитель в Иране в одной из своих бесед заявил, что трудности, существующие в настоящий момент во взаимоотношениях между Германией и Польшей, нельзя считать особо серьезными, тем более что в прошлом неоднократно удавалось преодолевать такие же временные кризисы. Польские взгляды на политику в восточной Европе ясны: через несколько лет Германия начнет войну против СССР; Польша добровольно или по принуждению поддержит ее. В случае указанного конфликта Польше выгоднее встать на германскую сторону, т.к. территориальные интересы Польши на Западе и ее политические притязания на Востоке, и прежде всего на Украину, могут быть обеспечены только путем германо-польских соглашений.
Всю свою деятельность польского посланника в Тегеране новый посол намерен направить к убеждению персов и афганцев в необходимости активизации их роли в будущей войне против СССР.
Польский посол в Иране – Я. Каршо-Седлевский. В 28 декабре 1938 г. у него состоялась беседа с Р. фон Шелия, о которой последний сообщил «Арбину» (Р. Гернштадту).
ЦАМО РФ, ф. 23, оп. 9197, д. 2, л. 71. Машинопись. Копия. Из сборника переводов агентурных материалов по военно-политическим вопросам.
Опубликовано: http://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/1000567
57. Из записи беседы министра иностранных дел Германии И. Риббентропа с министром иностранных дел Польши Ю. Беком
6 января 1939 г.
В беседе, длившейся около полутора часов с господином Беком, последний сразу снова завел речь о проблеме Данцига. Польша также стремится, сказал он, к тому, чтобы жить с Германией в добрососедских отношениях и углублять их. Единственной проблемой, которая при этом может в ближайшее время создавать помехи, является данцигский вопрос. Применяемая данцигской стороной тактика малых «свершившихся фактов» (Faits accomplis) начинает уже сегодня затрагивать там польские права. Он действительно видит в этом известную опасность. Он не хотел говорить вчера об этом фюреру так прямо, но и не хотел бы скрывать в откровенной и доверительной беседе со мной, что он смотрит на положение с известным беспокойством. Могут возникнуть две возможности, которые заставили бы нас занять позицию по данной проблеме:
1) что Лига наций, возможно, заявила бы о своей незаинтересованности в данцигском вопросе и ликвидировала бы [свой] комиссариат, и тогда Германия и Польша сами должны были решить вопрос;
2) что из-за упоминавшейся выше тактики свершившихся фактов поляки были бы вынуждены занять [определенную] позицию.
Проблема действительно является очень трудной, и он уже ломал себе голову над тем, как можно найти ее решение, но пока безрезультатно.
Бек затронул далее вопрос о Великой Украине и сказал, что заверение фюрера, что мы в нем не заинтересованы, весьма его успокоило, как и вообще он с искренней радостью принял к сведению ясную и постоянную линию фюрера относительно дружественного взаимопонимания с Польшей.
В заключение Бек еще раз указал на то, что Данциг в представлении всего польского народа служит пробным камнем германо-польских отношений и что было бы очень трудно изменить это представление. Еще раньше маршал Пилсудский также высказывал это однажды одному немецкому посетителю.
В ответ на это я разъяснил господину Беку следующее:
1. Как фюрер уже сказал, превыше всего для германской стороны ее безусловное стремление к окончательной, широкой и продиктованной великодушием консолидации взаимных отношений.
2. В связи с этим имеют значение три проблемы:
а) Непосредственно германо-польские отношения. Здесь мне представляется следующее решение:
Возвращение Данцига Германии с обеспечением всех экономических интересов Польши в этом районе, причем с наибольшей щедростью. Связь Германии с ее провинцией – Восточной Пруссией через экстерриториальную автостраду и железную дорогу. За это в качестве компенсации со стороны Германии – гарантия коридора и всей польской собственности, то есть окончательное и прочное признание взаимных границ.