В «Сказании» содержится ещё один интересный и опять-таки легендарный сюжет — беседа митрополита Киприана с Дмитрием Донским перед сражением. Несмотря на противоречивые мнения историков на этот счёт, мы склонны интерпретировать данную беседу как вымышленную, приведённую автором с целью позиционирования единства княжеской и церковной власти в борьбе против «неверных». В действительности подобная беседа не могла состояться по ряду причин, и в первую очередь из-за конфликта между Киприаном и князем Дмитрием. После смерти в 1378 году митрополита Алексия, как хорошо известно, князь Дмитрий пытался возвести на митрополичьей престол всея Руси своего духовника, к тому времени уже архимандрита кремлёвского Спасского монастыря Митяя, вопреки решению Константинополя, прочившего в митрополиты северо-восточных русских епархий Киприана. Последний являлся на тот момент времени митрополитом южнорусских епархий Великого княжества Литовского. Однако князь не нашёл поддержки своему решению у духовенства. Особенно ярыми противниками Митяя выступили епископ Дионисий Суздальский, игумен Сергий Радонежский и игумен Фёдор Симоновский, ратующие за объединение двух русских епархий под юрисдикцией Киприана. Дмитрию всё же удалось добиться от церковного клира пострижения Митяя в монахи под именем Михаила и введения его в управление делами Московской митрополии как митрополита. А когда в том же 1378 году из Константинополя на кафедру приехал Киприан, князь с позором прогнал его. Разгневанный Киприан за такое «непослушание» отлучил князя Дмитрия от Церкви и предал анафеме. Этот факт не смутил князя, и уже в 1379 году он отправил Митяя в Константинополь на поставление. Но по пути в Царьград Митяй умер, вероятно, отравленный заговорщиками, и в июне 1380 года решением Священного Собора митрополитом всея Руси был поставлен архимандрит Переяславский Пимен. Данное поставление оказалось совсем не по нраву Дмитрию, и он решил примириться с Киприаном, чтобы через него распространить своё влияние на западнорусские епархии, в которых Киприан по-прежнему оставался митрополитом. Наконец-то в июне 1381 года, утвердившись в Москве, Киприан не выказал желания продолжать политику Алексия, а вместо этого, напротив, вступил с Дмитрием Ивановичем в открытый конфликт, продолжавшийся долгие десять лет. Памятуя старые обиды, Киприан ни в чём не поддерживал князя. Так было и когда Дмитрий воевал с Великим Новгородом, и когда защищал Москву от литовского князя Ягайло и даже в 1380 году, когда князь готовился к судьбоносной битве с Мамаем.
Возвращаясь к теме логики средневекового автора, стоит обратить внимание на второй уровень понимания, содержащийся в «Сказании о Мамаевом побоище». Для прояснения всех аспектов этого уровня понимания приведём здесь ещё раз выдержки из наиболее ранней летописной повести о побоище на Куликовом поле (цитата по тексту Рогожской летописи):
«И помог Бог князю великому Дмитрию Ивановичу, а Мамаевы полки поганые побежали, а наши преследовали, избивая, иссекая поганых без милости. Ибо Бог невидимою силою устрашил сынов Агариных, и побежали, обратив плечи свои под язвы, и многие от оружия пали, а другие в реке потонули... Тогда же Мамай с немногими утёк с Донского побоища, и прибежал в свою землю с малой дружиной, видя себе битым, и бежавшим, и посрамлённым, и поруганным... и се, пришла ему весть, что идёт на него некий царь с востока, именем Токтамыш из Синей Орды. Мамай же приготовил на него рать. Мамаевы же князья... оставили, как поруганного. Мамай же, то увидев, скоро побежал... Царь же Токтамыш послал за ним в погоню вое в своих, и убили Мамая...»
Особенностью приведённого фрагмента «Сказания» является то, что хан Тохтамыш и великий князь Дмитрий выступают здесь в роли союзников против «сынов Агари», то есть войска князя Мамая. Также в тексте князь Дмитрий показан хранителем Земли Русской и веры православной: «Желая оборонить свою отчину, и за святые церкви, и за правоверную веру христианскую, и за всю Русскую землю».
В приведённом тексте наряду с теорией о божественном происхождении царской власти впервые прослеживается идея единоначалия власти великого князя — защитника православной веры и всей Русской Земли.
Мамай, в свою очередь, описывается, как обычно это было принято во всех древнерусских сочинениях, повествующих о «неверных» народах, «поганых измаильтянах», как «безбожный злочестивый ордынский князь поганый». При этом хан Тохтамыш отнюдь не характеризуется подобными нелицеприятными эпитетами не снабжается. В чём проявляет себя ещё одна идея автора о легитимной и нелегитимной власти. В данном случае Мамай — князь, а не царь по рождению, ослушавшись Тохтамыша, пошёл с ратью на Русь, где ему оказал сопротивление великий князь Дмитрий Иванович, хранимый Богом, — законный царь всея Руси и защитник веры христианской.
Очевидно, что фраза, говорящая о заступничестве Бога за князя русского и Землю Русскую, приведённая в «Сказании», тоже не случайна: «И помог Бог князю великому Дмитрию Ивановичу...» В соответствии с христианской традицией заступничество и покровительство Бога возможно только по отношению к законному правителю, то есть праведнику. Эта идея подчёркивается следующей деталью — в летописи перед «Повестью» размещён текст о Кириопасхе, в котором сообщается о совпадении Пасхи и Благовещения. Такое совпадение действительно приходилось на 1380 год, что являлось очень редким явлением и особо почитаемым православным праздником. Именно в этот день под Божиим покровительством князь Дмитрий Иванович решает выступить против неверных.
В этой связи интересно будет ещё раз обратиться к тексту пророчества Мефодия Патарского, в котором сообщалось о двух разрушительных варварских набегах, после чего должно произойти светопреставление. Первый набег произойдёт из Етривской пустыни, — из неё выйдут «измаильтяне»; а второй — с севера, откуда вырвутся Иафетовы потомки Гог и Магог и другие нечистые племена для истребления христиан. И многие христиане истреблены будут ими, за что «нечестивых» покарает Бог великим землетрясением. В соответствии с христианской традицией народы Гога и Магога воспринимались посланниками Сатаны или Антихриста, после пришествия которых, по свидетельству Мефодия Патарского, должен прийти и сам Антихрист и погубить все грешные народы. После чего наступит Восьмой день Творения и на землю вновь придёт Иисус Христос, чтобы открыть спасённым им мученикам врата в жизнь вечную.
Итак, исходя из христианской логики, на основании которой летописец и вёл свой рассказ, Мамай должен был восприниматься как Гог — некий предводитель неверных народов, вместе с Магогом посланный на землю Сатаной для истребления христиан в последние времена. В данном случае под христианами надо понимать христианскую Русь. Также становится очевидным, что посланники Сатаны — Гог и Магог, а также их народы, пришедшие по воле Сатаны, — тем самым нарушили закон Божий.
Под законом, нарушенным посланниками Сатаны в образе Мамая и его войска, вероятно, надо понимать власть законных ханов, узурпированную самозванцем Мамаем. По пророчеству, Бог покарал «неверных» Гога и Магога, их земли и их народы страшным землетрясением. В нашем случае, то есть в тексте «Сказания», в качестве кары Божией был послан на Мамая и «поганых измаильтян» великий князь — царь русский и защитник веры христианской Дмитрий Донской. Здесь прослеживается ещё одна идея, разрабатывавшаяся русскими книжниками на протяжении более двух столетий: московский князь — царь всея Руси.
Сегодня подавляющее большинство историков сходятся в том, что в тексте «Сказания», где автор повествует о Куликовской битве, начавшейся в 11 часов утра 8 сентября 1380 года, на самом деле не идёт речь о времени как таковом, которое с точностью до часа было очень сложно определить русским воинам, всего лишь основываясь на расположении солнечного диска. Также сомнению подвергается и сама датировка сражения.
Для понимания провиденческого значения для средневекового человека роли Куликовской битвы в масштабе вселенской истории необходимо разобраться с датировками, используемыми в русских летописях.
Итак, после принятия христианства на Руси стал использоваться юлианский календарь, продолжительностью 365,25 суток с семидневной неделей. Летоисчисление стало вестись в соответствии с византийским календарём (юлианский календарь), по Византийской эре от Сотворения мира. Отсчёт производился с 5508 года до Рождества Христова.
Исходный момент Византийской эры служил началом для всех циклов, применявшихся в расчётах при определении дат подвижных церковных праздников, связанных со временем совершения Пасхи. Однако если в Константинополе, откуда и пришёл на Русь юлианский календарь, год начинался 1 сентября, древнеславянское начало года долгое время приходилось на 1 марта. Но уже в конце XIV века наряду с весенним годом в русских летописях начинают встречаться датировки, основанные на сентябрьском новолетии. В XV веке сентябрьский год полностью вытеснил мартовский.
Важно иметь в виду, что в христианской традиции один день Творения был сравним с земным 1000-летним. В такой трактовке 6000-е и 7000-е столетия приобретали особый сакральный смысл — в понимании 6-го и 7-го дней Творения. Седьмая тысяча лет от Сотворения Мира должна была завершиться Концом Света, после чего последует последний день Творения — 8-й и на землю вновь придёт Мессия.
Теперь рассмотрим цифры, относящиеся к описанию Куликовской битвы, которыми мы располагаем на основании данных из известных нам источников. Итак, во всех источниках датой Куликовской битвы указывается 8 сентября 6888 года от Сотворения Мира (1380 год). В соответствие с византийской эрой 8 сентября 6888 года являлось последним днём уходящего года и одновременно седьмого тысячелетия, другими словами, по христианской традиции 7-го дня Творения.
С тем чтобы более подробно разобраться в символических деталях Куликовской битвы, нам придётся вновь обратиться к тексту «Сказания», а именно к той его части, в которой описаны действия Владимира Андреевича Серпуховского и Дмитрия Боброка-Волынского, под чьим командованием находился тот самый засадный полк, решивший исход битвы: