Моор Д. Советская репка. Плакат. Из книги В. Полонского «Русский революционный плакат», 1925
Подчиненная роль
Первое время агитационное искусство 1920-х соблюдало иерархию образов крестьянина и крестьянки, не вмешиваясь в пространство патриархальной семьи. Я уже упоминала панно С. Герасимова «Хозяин земли», размещенное на здании московской Думы 7 ноября 1918 г. Отсылающий к иконописной традиции, образ старика-крестьянина с красным флагом в руке разительно отличался торжественностью и величием от схематичных «баб» в пестрых юбках с петроградских панно, тихих спутниц красноармейца и рабочего[46]. И если крестьянин в эти годы описывался как «красный пахарь», порой нерешительный, угрюмый или консервативный, но готовый вместе с красноармейцем взяться за оружие («Всеобщее военное обучение — залог победы. Товарищ! Ты должен владеть винтовкою как косою» (С. Мухарский, 1919), то образ вооруженной крестьянки звучал едва ли не контрреволюционно, ассоциируясь с политическим сопротивлением деревни, бабьим бунтом или партизанским движением. Куда чаще в начале 1920-х встречалась схема, где крестьянка смотрит на рабочего снизу вверх, словно прислушивается к его дальнейшим указаниям. Ее можно увидеть в композиции панно для временной трибуны на пл. Восстания в Петрограде к 1 мая 1921 г.[47] или в известном плакате Николая Кочергина «1 мая 1920». Здесь крестьянка заметно ниже ростом, чем шествующие рядом рабочий и крестьянин. Выгнув грудь колесом и расправив плечи, она словно стремится дотянуться до них в широком шаге. Серп в ее руке опущен вниз, тогда как силуэты вскинутых вверх косы и молота контрастно выделяются на золотом фоне.
ОхМатМлад
Важной частью ранней агитации, адресованной именно крестьянке, были издания Отдела по охране материнства и младенчества Наркомата государственного призрения РСФСР. Одной из форм его деятельности была просветительная работа среди крестьянского и городского населения, куда входила и программа по модернизации служб охраны материнства и детства. Помимо утверждения трудовых прав (отмена детского труда, обеспечение отпуска по беременности и родам, возможность совмещать кормление с работой, выделение различных пособий) их целью была систематизация и централизация структур социальной и лечебно-профилактической помощи женщинам и детям. Отдел ОхМатМлада открывал родильные дома, женские и детские консультации, молочные кухни, занимался вопросами детского питания и обеспечения, организацией яслей и детских садов на производстве или в деревне. Представление о «естественности» навыков ухода за ребенком сменилось политикой государственного протекционизма.
«Всем вам, бабы, надо знать, как ребенка воспитать!» Плакат, составленный из открыток ОхМатМлада. 6-я типо-литография «Транспечати» НКПС, 1925
Новацией стали и родильные приюты (государственные Дома матери и ребенка), где женщина могла провести 3–4 месяца после родов и получить медицинский уход в гигиенической обстановке. Создание Домов было обусловлено борьбой с высокой детской смертностью, эпидемиями тифа, малярии и бытового сифилиса, но одновременно режим отдыха создавал в жизни трудящейся женщины легитимную паузу, изымая ее из привычного окружения, — время, которое предназначалось для политической агитации. Циркулярное письмо женотдела 1921 г. рекомендовало к обсуждению с роженицами советскую политику в женском вопросе и охране материнства, темы «семьи настоящего и будущего», социального воспитания и женского труда[48]. Именно в этот период гигиена стала ключевой метафорой новой жизни и «культурности быта»: чистые, светлые и просторные комнаты общественных учреждений противопоставлялись тесной и нездоровой обстановке частного жилья.
Частью образовательной программы в Домах были обучающие материалы по уходу за грудными детьми. Тиражи брошюр, открыток и плакатов ОхМатМлада доходили до десятков тысяч, они печатались в журналах и становились материалом для передвижных выставок[49], хотя их графика оставалась довольно архаичной. Опираясь на модерн и русский стиль[50], они оставались ближе всего благотворительным открыткам попечительств 1910-х и «крестьянской» агитации эсеров; мог сказываться и тот факт, что ОхМатМлад заместил структуру Всероссийского попечительства об охране материнства и младенчества (1913–1917)[51]. В изданиях ОхМатМлада крестьянки показаны в лаптях, пестрых сарафанах, цветных косынках, заметный акцент сделан на грязных неухоженных жилищах с маленьким количеством света. Плакаты дают простые советы — не перекармливать детей коровьим молоком, не забывать поить во время жары, не злоупотреблять «свивальниками» и чепчиками, проветривать помещение, обращаться к врачам и акушеркам, кормить ребенка грудью, а не «жевкой» — хлебным мякишем или кашей, обернутой в тряпку[52]. Правильные представления о гигиене, кормлении ребенка и медицинском уходе озаряют образы крестьянок сиянием дневного света и достатка, их тела становятся здоровыми, одежда чистой и новой, а комнаты — просторными и светлыми[53]; порой кажется, что страна была разрушена не войнами и голодом, а плохими условиями жизни. Один из самых известных плакатов ОхМатМлада гласил: «Соски и жвачки погубили больше крестьянских детей, чем пули солдат» (Неизв. авт., 1925).
Бабка и республика малюток
Фигурой, активно препятствующей жизни и рождению здорового ребенка (нового общества), была назначена еще одна версия антисоветски настроенной «бабы» из плакатов Гражданской войны — злобная и неряшливая «повивальная бабка». Олицетворение смерти, болезней, суеверия и мракобесия, эта антигероиня внесла свой вклад не только в антирелигиозную кампанию, но и в политику советской власти в деревне, дробившую крестьянство на желательные и нежелательные элементы[54].
Шарж на повивальную бабку. Журнал «Работница», 1929, № 31
Заложница прошлого, крестьянка-мать с плакатов 1920-х несла на себе всю тяжесть сельского быта[55] и могла отклонить услуги «бабки» только с помощью фельдшериц, ангелов модернистского мира гигиены и заботы. Но к этому миру принадлежал и рожденный вне классов советский младенец. В плакатах 1920-х он с первых дней представляет аллегорию нового человека: участвует в митингах младенцев[56] и манифестирует будущее страны счастливого детства, восседая в античном одеянии на пороге «красного храма» — Дома ребенка[57]. Через несколько лет младенцев сменили политически сознательные советские дети. На плакате «Берегите детей — они залог будущего, радость настоящего» (1923) по сторонам от крестьянки в узорчатом сарафане с младенцем у груди стоят, как архитектурные опоры, ее сын и дочь, одетые в одинаковые серые костюмы с красными пионерскими галстуками. Их строгая одежда-униформа и непокрытые головы уже отсылают к городской детской культуре 1920-х, тогда как мать, несмотря на ее молодость, остается частью традиционного прошлого.
Ликбез
Тот же сюжет разыгран в силуэтном шедевре Елизаветы Кругликовой («Женщина! Учись грамоте! Эх, маманя! Была бы ты грамотной, помогла бы мне!», (1923). С книгой в руках изображена именно девочка, и у зрителя не возникает опасений, что из-за невежества матери она может остаться неграмотной. Плакат Кругликовой, как и целая группа похожих композиций (Андреев М. «Если книг читать не будешь…», 1925; неизв. худ. «Ты помогаешь ликвидировать неграмотность?», Л., 1925; неизв. худ.), «Превратим школы ликбеза в школы подготовки кадров массовой квалификации», (1931), освещал другую значимую для крестьянок тему — тему народного образования. В 1920 году СНК принял декрет об учреждении Всероссийской чрезвычайной комиссии по ликвидации безграмотности (ВЧК ликбез): в середине 1920-х каждый населенный пункт должен был открыть свой «ликпункт» — школу для взрослых. Обучение продолжалось 3–4 месяца и совмещалось с уроками политграмоты. Художественная фиксация этих занятий во многом проложила путь к документальному портрету крестьянки 1920-х годов: так, большой интерес представляет цикл рисунков Моисея Спиридонова «Ликбез» (1923, ЧХМ), красочное полотно Александра Казакова «Ликбез» (1920-е, Великоустюгский музей), растиражированная в открытках картина Марии Бри-Бейн «Первый урок» (1931).
Бри-Бейн М. Первый урок. Почтовая карточка из серии «Peintres modernes», 1931. Главлит / Хро-Гиз
Женские журналы
Помимо плаката, советская власть с первых лет своего существования обратилась к другому средству массовой пропаганды — женским журналам. Журнал «Работница» был основан еще в 1914-м, но выходил нерегулярно: тиражи конфисковывали, часть редакции (Надежда Крупская, Инесса Арманд, Людмила Сталь) находилась в эмиграции, часть (Анна Ульянова-Елизарова, Конкордия Самойлова, Елена Розмирович, Злата Лилина) — в России, и до революции вышло всего семь номеров[58]. Предложение восстановить издание и одновременно учредить Бюро работниц было выдвинуто в 1917-м на пленуме Петроградского комитета большевиков. С этого момента, с поправкой на перебои, вызванные Гражданской войной, началась активная централизация партийной работы среди женщин. На первом этапе «странички работниц» и «странички крестьянок» появлялись в главных газетах и журналах[59]