Княжинский большей частью молчал и внимательно слушал. Его реакций, выходящих за рамки обычного рабочего разговора, я не помню.
Сразу было определено, что это неизвестная, непонятная страна. Не Россия, не Америка, не Англия, не Франция и не Италия. Картина должна была быть довольно абстрактной. И никаких сравнений, «чтобы как у того-то», – как любят говорить режиссеры, у Тарковского тоже не было. «Меня прежде всего интересуют фактуры», – говорил он. Конечно, какое-то влияние Бергмана было, но Андрей этого, по-моему, особенно и не скрывал.
24 апреля. Утвержден протокол рассмотрения эскизов декораций по картине «Сталкер». Окончательное решение по декорациям откладывается до выздоровления т. т. Тарковского и Княжинского[473].
Эскизы костюмов, объемы комбинированных съемок и постановочного инвентаря утверждены в том же виде, что годом раньше. Решение по декорациям не было вынесено и десятью днями позже.
4 мая. Состоялось повторное рассмотрение эскизов декораций по картине «Сталкер». Ввиду болезни режиссера-постановщика окончательное решение не принято[474].
*Владимир Фабриков: Говорил Андрей много и не всегда мог внятно объяснить, чего он хочет. Других он не очень слушал. Дистанцию он выстраивал идеально: ты знал, что существуют рабочие отношения, и ничего более короткого или дружеского быть не могло. Один только раз я прокололся. Мы слушали Андрея, а он говорил, говорил, и к концу дня, после часов пяти говорения, все сидели обалдевшие, отупевшие, почти ничего уже не воспринимали. И мне захотелось снять эту усталость, пустить ее шуткой на ветер. Андрей рассказывает, как персонажи проходят через трубу, через залитый водой зал, большой зал, приходят в залитый водой цех, там небольшой помост… Тут я не выдержал и сказал: «А на нем сидит голый Сизов и смотрит на нашу декорацию».
Тарковский ничего не сказал, другие как-то не врубились и не отреагировали, а Араик посмотрел на меня, как на покойника… Да, был там еще Араик. Он при Ларисе вертелся и выполнял все ее желания. Он с нами сидел, а потом ей наушничал, все, что мы там решали. Его все ненавидели.
*Рашит Сафиуллин: В первый год я отработал два-два с половиной месяца. На второй год Андрей Арсеньевич рискнул: он назвал себя главным художником, а Фабрикова и меня сделал художниками. Никаких особых идей или рекомендаций по эскизам, декорациям, технологии и изготовлению от него не исходило. Я ведь даже делал эскизы по «Сталкеру». Андрей Арсеньевич не просил меня об этом, ничего не поручал мне. Я сам сделал эскизы и принес к нему. Он смотрел их молча. Потом попросил помочь ему делать фактуры на эскизах, которые делал он сам.
Тарковский не хотел замедлять производственный процесс, но его здоровье не позволяло приступить к полноценной работе. Руководителям Госкино пришлось обращаться за решением в Правительство СССР. Срок производства в 28,5 месяцев был подкорректирован с учетом болезни Андрея Арсеньевича и увеличен. В правительстве посчитали, что для избавления от последствий инфаркта режиссеру будет достаточно двух лишних недель.
Двенадцатого мая были установлены новые сроки производства фильма. Съемки планировалось закончить в декабре. Сметную стоимость постановки фильма утвердили в сумме 915 687 рублей[475].
Мы с Марианной Чугуновой безо всяких официальностей, помимо своих прямых обязанностей, продолжали исполнять функции второго режиссера. Объем работ по реквизиту мало отличался от прошлогоднего, за исключением того, что из сценария исчез водоподводный канал, где была грандиозная декорация из солдатских ранцев и касок.
С 12 по 17 мая были приняты документы, обеспечившие дальнейшую судьбу «Сталкера»[476]. Финансовые вопросы были решены с необыкновенной щедростью. Сметную стоимость постановки фильма утвердили в сумме 915 687 руб. Эта сумма вдвое превышала стоимость средней мосфильмовской картины. И хотя на худсовете в сентябре прошлого года Тарковский высказывался против такого финансирования, опасаясь упреков коллег, сейчас он радостно принял такой бюджет.
В приказе о запуске в качестве второго режиссера фигурирует Араик Агаронян, изгнанный Тарковским с этой должности год назад. Я впервые увидел этот приказ в архиве спустя много лет. Видимо, Лариса Павловна нашла весомые аргументы, чтобы убедить Андрея Арсеньевича в незаменимости Араика не только для нее, но и для него. Возможно, это было формальное решение, необходимое для того, чтобы потом «без шума и пыли» воздвигнуть на место ничтожного Араика монументальную Ларису Павловну. Я и Чугунова об этом ничего не знали. Но самое интересное, что «тайному второму режиссеру» по настоянию Тарковской еще и платили зарплату. За время работы на картине (6,5 месяцев) ему выплатили 1043 рубля[477]. Немалые деньги по тем временам.
Тарковский решает не использовать в фильме синхронную фонограмму, что настойчиво внедрялось в отечественном кинематографе, а писать черновую с последующим студийным озвучиванием. Письмо по этому поводу главному инженеру студии Борису Коноплеву режиссер подписывать отказался, и оно ушло за подписью директора и звукорежиссера. Коноплев, на которого Тарковский собирался подавать в суд, но так и не подал, безропотно разрешил все, чего хотел режиссер.
21 мая. Письмо АН – БН: Андрей Тарковский потихоньку выздоравливает, ходит гулять, скоро поедет на курорт. А как со съемками «Сталкера» – все еще неясно.
В мае за распространение написанной им книги «Карательная медицина», посвященной психиатрическим репрессиям в СССР, был арестован Александр Подрабинек. В его книге фигурировала и московская больница имени Кащенко, именно та, возле которой собирался снимать Тарковский.
Тем временем начались проблемы и у директора картины Александры Тимофеевны Демидовой.
*Александра Демидова: В процессе работы возникли и некоторые сложности. Главным образом вне профессионального плана. При Ларисе Павловне Тарковской был человек по имени Араик, который решал для нее всякие домашние и бытовые вопросы и имел на нее серьезное влияние. Его некомпетентность и закулисная активность поставили наши отношения с Тарковским на очень острую грань. Он нам не просто мешал – он мешал ужасно.
Я считаю, что в производстве фильма семья режиссера или кого бы то ни было не должна участвовать. Тогда режиссер, будь он даже великий человек, гораздо свободнее в творчестве. А когда в рабочие отношения вклинивается жена и начинает вести свою агитацию, выказывать супругу недовольство по поводу его сотрудников, внушать и соответственным образом ориентировать его восприятие – нормальной работе приходит конец.
Особенно если учесть степень влияния на Тарковского Ларисы Павловны.
Маша Чугунова и я знали каждый эпизод, каждую страницу сценария наизусть. Кто откуда идет, где останавливается, куда смотрит, что берет, в чем одет, как загримирован и какой реквизит нужен для съемок. Конечно, Чугунова лучше знала Тарковского, больше контактировала с ним, но главное в наших отношениях с Машей было то, что работали мы, координируя наши действия, не считаясь со временем, с полной отдачей, и никто друг другу не врал. Это были честные и уважительные отношения, которые мы сохранили на много лет. Тарковский относился к нам корректно, хотя особого дружелюбия не проявлял. Впрочем, на этом фильме он вообще был дружелюбен к немногим.
*Александра Демидова: Тарковский был профессионалом высшей марки и находил выход из любой ситуации. Он мог переделать мизансцену, найти другую точку для камеры, другой ракурс или другое решение, если это не получалось по производству. А Ларисе Павловне казалось, что мы делаем не все, не так, или вообще чего-то не хотим делать. Она была достаточно умна, хитра, прекрасно умела внедрить свою мысль и провести свою линию – очень твердо и настойчиво. А ее настраивал Араик, который в производстве был полный нуль, но оказался ловким и изворотливым интриганом. Он накручивал Ларису, а она уже шла к Андрею. И началось что-то невообразимое.
Я сначала не понимала, в чем дело, – это был незнакомый и другой Андрей. Раздраженный, злой, совершенно не похожий на того, к которому я привыкла. Это было неожиданно и от этого особенно тяжело. Потом ситуация стала критической – работать стало просто невозможно. Надо было положить конец этому безумию. Либо выгнать Араика, либо самой уходить с картины.
Я пошла к Олегу Александровичу Агафонову – заместителю генерального директора «Мосфильма» по производству. К Тарковскому и ко мне он относился очень благожелательно и помогал нам больше, чем все остальные. Я попросила совета: «Что мне делать? Лариса постоянно вклинивается в работу и делает ее попросту невозможной». И Агафонов мне сказал: «Дорогая Сашенька. Запомни одну вещь: ночная кукушка всегда перекукует дневную. Делай свое дело так, как будто это тебя не касается. После всего, что уже произошло на картине, другого директора такого уровня, как ты, ему все равно не найти. А этого, ее советчика нужно немедленно убрать. Иначе он не даст вам работать».
Поддержка Агафонова меня успокоила. Я твердо поставила перед Андреем вопрос: «Или я, или Араик. Если будет он, я вынуждена буду уйти». И в качестве компенсации, предложила сделать Ларису вторым режиссером. Что и было сделано, хотя оказалось совсем не просто. Никто из мосфильмовского руководства не собирался делать ее вторым режиссером. Для этого мне пришлось снова ехать в Москву на прием к Сизову и уговаривать его разрешить эту ситуацию. Я объяснила ему, что у нас прекрасная профессиональная группа, есть два очень опытных ассистента, и фактически мы можем работать без второго режиссера. Сизов меня внимательно выслушал и пошел на это.