Главная цель была достигнута – я избавилась от самой неприятной помехи в работе – от Араика. Правда, избавившись от него, я получила на свою голову Ларису Павловну в еще большей степени. Но у меня уже было иное положение. И когда с ее стороны снова начались интриги, я доходчиво объясняла Ларисе, почему я права, и старалась привлечь ее на свою сторону. Конечно, это было совсем не просто, и многое давалось через невероятные препоны. То, что можно было сделать очень легко, приходилось осуществлять какими-то сложными, неудобными и иногда даже неприятными путями. Вот так выстраивался психологический контекст, в котором приходилось работать. Иногда для того, чтобы процесс шел нормально, как намечалось, приходилось прикладывать сверхчеловеческие усилия.
Марианна Чугунова и я ничего не знали об этой стратегии по обезвреживанию Ларисы Павловны и нейтрализации ее фаворита Араика. Это решение Тарковский, Демидова и Лариса Павловна держали в секрете. Мы с Чугуновой до завершения съемок продолжали работать ассистентами, выполняя также работу второго режиссера. Зарплату за это получал Араик.
Двадцать восьмого мая в Гомеле, во время поездки для встреч со зрителями, от второго инфаркта скончался актер Вацлав Дворжецкий, сыгравший в «Солярисе» роль Бертона. За пять месяцев до этого он перенес инфаркт, но не придал этому серьезного значения и не прекращал работы. Он был на семь лет моложе Тарковского. Ему исполнилось всего 39 лет. Андрей Арсеньевич воспринял эту смерть как предупреждение ему самому. Он стал еще более задумчив и замкнут.
Тридцатого мая Генеральной дирекцией принят постановочный проект и утверждены места натурных съемок: Таллин, Запорожье, Москва[478]. Запорожье добавлено в список ради увеличения сметных денег. Снимать там не планировалось.
К концу мая, как предсказывал академик Бураковский, Тарковский более или менее поправился, хотя здоровым себя еще не чувствовал. Доктор рекомендовал Андрею Арсеньевичу продолжить лечение в хорошем санатории. Николай Шишлин[479] организовал ему путевку в санаторий ЦК КПСС «Подмосковье» с высококвалифицированными врачами и прекрасными условиями. Необходимость лечения вынудила студию отодвинуть съемки еще на месяц.
В начале июня Тарковский отправился в санаторий. Супруга режиссера после инфаркта мужа вместе с Араиком пребывала в Мясном. Иногда туда вызывали Рашита, чтобы ускорить реконструкцию и обустройство сельского дома Тарковских. Рашит безропотно ехал и, не жалея сил, обустраивал.
Андрею Арсеньевичу не понравилось в цековском санатории. Он потом жаловался на скуку и безликость отдыхающих со средним возрастом в 60 лет, их опасливое стремление держаться подальше от него, саркастически называя их «слугами народа». Летом, во время съемок, вспоминая о пребывании в санатории, он с саркастической улыбкой цитировал песню Александра Галича:
Старцы в чесанках с галошами спали
Прямо в холле, как в общественной спальне.
Я неслышно проходил: «Англичанин!»
Я «козла» не забивал: «Академик!»
И звонки мои в Москву обличали:
«Эко денег у него, эко денег!»
Но нынешние «слуги народа», говорил Тарковский, совсем не те, что «старцы» во времена Галича. Руководящие товарищи очень обуржуазились. Питались по высшему разряду, были упитанны, самодовольны, завистливы, жадны и подозрительны. Чувствовали себя элитой общества. И стучали – не только в домино.
2 июня. Письмо АН – БН: Последние платежи за «Сталкер» пока еще проходят через бухгалтерию. Тарковский сказал, что переведут нам в ближайшем будущем.
В какой-то момент, предшествующий оплате сценария, Ларисе Павловне Тарковской пришла гениальная по простоте мысль: если над сценарием работают Стругацкие и Тарковский, несмотря на то что братьев двое, в творческом плане они выступают как нечто единое. Отсюда родился безупречный по ее логике силлогизм – деньги за сценарий должны делиться не на три части, а на две. Тарковский согласился с ее аргументами. Братьям Стругацким выдвинули требование пересмотреть первоначальную договоренность. С Аркадием это могло пройти, но в этом тандеме был и Борис – более крепкий орешек. Он попросту отверг эту хитроумную уловку. Что, конечно, не улучшило отношений сценаристов с режиссером, а уж тем более с его женой. Тарковскому пришлось делить гонорар на троих. Возмущение Андрея Арсеньевича нашло отражение в «Мартирологе»: «Аркадий Стругацкий оказался мелочным и расчетливым. Бог с ним совсем»[480].
Тарковский и до этого не баловавший вниманием соавторов сценария, сократил свои контакты с ними. Он стал общаться с Аркадием в основном через Машу Чугунову. С Борисом перестал общаться вообще.
Шестого июня была утверждена сводная смета по фильму «Сталкер», подготовительный период окончился, нужно было начинать съемки.
Кайдановский был актером вне театра, то есть безработным. Солоницын год назад играл в театре Ленинского комсомола в спектакле «Гамлет», поставленном Тарковским. Но еще летом прошлого года спектакль был закрыт по просьбе самого Андрея Арсеньевича. Анатолий тоже стал актером вне театра. Кайдановский и Солоницын жили на деньги, которые им платили на «Сталкере». Финансовое положение Гринько, актера Театра киноактера киевской студии имени Довженко, было немного лучше. Интересно, что в период консервации вся эта троица снялась в фильме Али Хамраева «Телохранитель» в горных районах Таджикистана. Но приближались и съемки третьего «Сталкера».
Возвращение в Таллин
*Владимир Фабриков: Съемки пришлось отодвинуть более чем на два месяца. Вместо начала мая мы начали их в первых числах июля. Ну а художники, как всегда, выехали в экспедицию на пару недель раньше.
Двадцать пятого июня, отправив фуру с реквизитом, я выехал в Таллин.
Мы прибыли на площадку, покинутую восемь с половиной месяцев назад. Уезжали, когда уже падал снег, а теперь, в конце июня, все вновь было покрыто буйной растительностью. Правда, в этом году растений, которые досаждали нам желтыми цветами, уже не было, но вместо них расцвели новые, других цветов. Пришлось вырывать и их. Мы очистили съемочную площадку от трехметровых борщевиков и прошлогодних кусков дерна с засохшей травой. Рыжеватые проплешины от них за два-три дня исчезли в свежей растущей траве. Вот впечатление художника, не искаженное, как у меня, прошлогодними воспоминаниями.
*Владимир Фабриков: В верховьях реки Ягала, на которой мы снимали, был завод, который сливал в эту реку всякую гадость. Вокруг лес, вода, тихая спокойная красота, поросшие мхом кочки, которые вспыхивают тусклым блеском. Мы их посыпали разными красителями. Что-то бронзой, что-то серебрянкой, что-то сажей. Иногда даже графитом. Выкладывали и декорировали очень старательно и точно, вешали лампы – круглые эмалированные абажуры. Сверху зеленые, снизу белые.
В 1978‐м на целлюлозно-бумажном комбинате ввели в строй очистительные сооружения, и пены не стало. Да и запахи в этот раз слегка ослабели, так что дышалось легче. Но работы по декорированию не стало меньше. Тарковский к ней относился так же серьезно. Лампы мы вешали на второй электростанции, где все было разрушено, оставалась только плотина. Они висели, слегка покачиваясь от ветра, издавая при этом противный и тоскливый скрип, который понравился Тарковскому, и он велел Шаруну записать его для использования при шумовом озвучании.
*Владимир Фабриков: В Таллине на натуре мы строили только один объект – «Заставу ООН», остальное декорировали. Там начинал Боим, потом Воронков и Абдусаламов что-то делали, и оставалось только все довести до кондиций. Занимался этим в основном Рашид. Он, бедный, работал как проклятый. Мучился на этих объектах с утра до вечера.
*Рашит Сафиуллин: Тарковский объяснил, чего он хочет, и мы уехали в Таллин. Мне он доверил делать натурные декорации, что было для него главным. Все натурные декорации строились по моим эскизам и чертежам. Сам же я их и осуществлял вместе с декораторами и бутафорами.
Через пару дней приехали в Эстонию и Тарковский с женой. Для них сняли второй этаж двухэтажного дома среди сосен в приморском поселке Меривялья – красивейшем пригороде Таллина. Вместе с ними прибыл Араик, который стал тенью Ларисы Павловны, но на этот раз Андрей Арсеньевич почти не допускал его к съемкам.
В Таллине и окрестностях мы делали «Железнодорожную насыпь», «Заставу ООН» и «Танковое поле», декорировали существующие объекты. Практически не было мест, которые бы мы не дорабатывали для съемок. Даже если это была просто поляна, ее тщательно обследовали, глядя в камеру, изымая все ненужные растения, подрезая сучки и ветки, поливая водой и посыпая краской. Все это требовало времени и больших усилий.
*Рашит Сафиуллин: Перед зданием электростанции раньше лежали огромные трубы и стояли гигантские трансформаторы. В начале второго года Андрею Арсеньевичу они не понравились. С трубами справились довольно быстро (их вывезли еще в прошлом году. – Е. Ц.), а с трансформаторами пришлось повозиться. И я их валил и убирал. Это были огромные и очень тяжелые сооружения. Совершенно неподъемные. А у нас ни кранов, ни лебедок – ничего. И мы их свалили вручную. Сначала мы отвинтили детали, которые можно было снять, чтобы облегчить их. И вот, когда мы их сняли, то увидели внутри трансформаторов медные части и специальное масло. Причем светлое, прозрачное, как родниковая вода. Мы сливали его из крана, ведрами относили куда-то подальше и выливали в ямы. Потом пустое ведро, в котором носили масло, оказалось около костра. Оно вспыхнуло, как факел, и горело, наверное, часа два. И тогда я понял, что это масло невероятного качества. После того, как слили масло, мы с помощью домкрата, деревянных брусьев и рычагов свалили трансформаторы на землю, вытащили их лебедкой наверх и увезли. Это невероятно. Все получилось замечательно, если не считать того, что мы опять истоптали и разрушили дерн, когда эти трансформаторы вытаскивали.