м добавили несколько фонарей-мигалок для создания тревожного настроения.
Общий план. От шлагбаума вглубь кадра бежит полицейский. Поднимается шлагбаум. Вспыхивают фонари, мощный прожектор, светящий прямо в камеру. В кадр справа от камеры въезжает тепловоз с прицепленной платформой и останавливается. Справа и слева из‐за проволочных ограждений выходят по трое полицейских. Они осматривают платформу, заглядывая внутрь и под нее.
Внутри склада камера дает крупный план Сталкера в раме разбитого окна. Слышен звук подходящего поезда. Камера на тележке наезжает так, что рама исчезает за кадром, и мы видим на общем плане Сталкера, бегущего к «лендроверу». Он быстро усаживается за руль. Вслед за ним поспешает Профессор. «Скорей!» – торопит его Сталкер. Тот плюхается на свое место, Писатель с Профессором испуганно оглядываются, машина резко срывается с места и выезжает из склада, сворачивая налево.
Общий план «Заставы ООН». В кадр справа въезжает «лендровер», едет почти вплотную за тепловозом с платформой. Камера, установлена на втором тепловозе, едущем вслед за автомобилем. Расстояние от «лендровера» до второго тепловоза не больше пяти метров. Это было очень опасно: если автомобиль заглохнет, тепловоз не сможет мгновенно затормозить и по инерции врежется в него сзади. Машина скользит по рельсам и временами идет юзом. Ехать прямо было проще и легче, но Тарковский просил Кайдановского ехать именно так, объяснив, что судорожное, движение машины придаст действию нерв и напряжение. «Лендровер», проскочив огороженную колючей проволокой «Заставу ООН», резко сворачивает влево, выезжая из кадра.
Камера сворачивает вправо – в кадре бегут полицейские, один из них вскидывает автомат и выпускает вслед машине очередь. Другой полицейский с крыши проходной стреляет длинными очередями из пулемета. Вспыхивают прожекторы, продолжается стрельба. По первому плану проезжает платформа с изоляторами. Пули попадают в изоляторы, которые разлетаются осколками.
Первоначально Андрей Арсеньевич хотел, чтобы полицейские на мотоциклах погнались за нарушителями, но еще до съемки этого эпизода отказался от погони и такого продолжения прорыва в «Зону».
Владельцами мотоциклов были эстонцы и русские, люди рабочих профессий – пожарные, лесники, водители мусоровозов и т. п. С соответствующим обликом и лексиконом. Они должны были играть полицейских. Тарковский, посмотрев на них, сказал: «Женя, это ваши люди, вы с ними и репетируйте».
Это была моя первая самостоятельная работа с «актерами». Когда-то я прочитал книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве» и пытался руководствоваться ею. На съемке «мои актеры» действовали точно и безукоризненно, но каких это стоило трудов! Актерскими способностями они не блистали. Их поведение напоминало театр абсурда, а я, начав с вполне интеллигентных объяснений, к десятой репетиции впал в отчаяние. Каждый из них понимал мои инструкции по-своему, и двигались эти «актеры», как деревянные манекены. Тарковский же требовал естественности движений, а я никак не мог ее добиться. В конце концов, совсем озверев, я покрыл их всем свои запасом не самых печатных слов. К моему удивлению, новоизбранный метод оказался эффективнее советов Станиславского. Они сразу все поняли. «Вы бы так сразу и сказали – покороче и с матюшком. И все стало ясно», – резюмировал один из них.
«Заставу ООН» делали рядом с портом, почти в центре Таллина.
*Рашит Сафиуллин: Там возникло гигантское количество проблем, особенно с заграждениями из колючей проволоки. Андрей Арсеньевич хотел, чтобы колючая проволока была натянута как тетива через каждые 10–15 сантиметров, и при этом блестела. Он сказал мне: «Рашит, нужно сделать „Заставу ООН“». Я соглашаюсь и делаю. Металлических стоек и креплений у нас не было вообще, а колючей проволоки явно недостаточно. Бревен тоже не было, имелись только брусья, но слишком тонкие для таких сооружений.
Удивительно, но в Эстонии колючая проволока оказалась дефицитом, ее искали повсюду и наконец, с миру по нитке, собрали чуть ли не по мотку в разных ведомствах – в армии, на каких-то складах, в МВД и тюрьме.
*Рашит Сафиуллин: Соорудил я эту заставу на одной интуиции. Все конструкции крепились на болтах, а солдатам, которые у нас работали, такое количество болтов вкручивать не хотелось, и они делали это халтурно, через раз. Когда мы установили всю конструкцию и стали натягивать проволоку, там поезда ходили в порт – туда-сюда. И в какой-то момент, конструкция не выдержала напряжения, вырвалась и с грохотом свернулась в чудовищный клубок из брусьев и колючей проволоки. Все пришлось восстанавливать сначала. Вообще, количество стрессов на этой картине и их острота были невероятные, помню, одно время язва желудка замучила меня напрочь.
Это вообще совершенно уникальное сооружение, хотя, конечно, абсолютно кустарное. Мне кажется, идею этого сооружения придумал Шавкат Абдусаламов. Там должен был ехать поезд с изоляторами – такими фарфоровыми тарелками сантиметров восемьдесят в диаметре и толщиной сантиметра три. И наши персонажи прорывались в «Зону» вслед за этим поездом. По ним стрелял пулемет. Андрей Арсеньевич сказал, что ему нужно по три железнодорожные платформы на три дубля. То есть девять платформ. На каждой платформе штук по тридцать изоляторов, всего около трехсот. И нам пришлось делать их астрономическое количество, чтобы отснять коротенький кадр. Фарфоровые изоляторы брать нельзя, так как для них нужны очень мощные пороховые заряды, чтобы они разрывались, к тому же разлетающиеся осколки фарфора могут изранить всю съемочную группу и, не дай бог, кого-нибудь убить. Это же керамика, края у нее острые, как бритва. Поэтому мы изготавливали изоляторы из гипса. Сначала на фарфоровом заводе, а потом стали их делать сами, чтобы дешевле было. Изоляторы плохо сохли, ломались и крошились, а под дождем и вовсе разваливались. В Таллине сыро, дождь двадцать раз на день идет, поэтому их нужно немедленно накрывать. Одного гипса на их изготовление ушло несколько тонн.
Потом мы стали монтировать эти изоляторы – одни над другими на платформах, и раскреплять их проволочными растяжками. Занимались этим под моим руководством солдаты, которых нам давали в местной воинской части. А они были совершенно равнодушны к тому, что делали. Им было все по фигу, им главное – не в казармах сидеть.
Рашит бесконечно экспериментировал с гипсом, чтобы достигнуть нужной его консистенции и жутко нервничал. У него обострилась язва, временами он просто корчился от боли. Гипс разводили водой, он был слишком жидким или слишком густым и либо расползался, либо застывал слишком быстро. Опытным путем добивались нужной консистенции, это требовало многочисленных проб и массы времени. С гипсовыми изоляторами нужно было обращаться очень осторожно, тщательно их устанавливать и раскреплять растяжками, чтобы они не падали при движении. Там ведь железнодорожные стрелки, и на стыках платформы бросало, трясло и шатало. Накрытые полиэтиленовой пленкой, они ночевали в охраняемом тупике, чтобы плоды трудов Рашитовых случайно, умышленно или по глупости не сломали ночью.
*Рашит Сафиуллин: Дня за два до съемки, когда мы уже заканчивали все это, я приезжаю и, к своему ужасу, вижу: навстречу мне едет поезд с моими платформами и уже частично побитыми изоляторами. Я совершенно взбесился. Откуда поезд? У нас ни съемок, ничего нет. Потом оказалось, кто-то в диспетчерской перепутал, и приказали тепловозу ехать к нам сегодня. Я разъяренный бегу навстречу поезду по рельсам, ору как бешеный, грозя ему кулаком, пока он не останавливается. Я ни секунды не думал, остановит он или нет. Я только матом орал, чтобы он нашу многодневную работу за два дня до съемок не уничтожил. Он высовывается из кабины: «Ты чего, с ума сошел?» А я ору: «Назад, на хрен! Прочь отсюда! Поставь платформы на место!» Он с перепугу дергает назад, и от этого рывка несколько изоляторов падают и разваливаются. Я просто обезумел – кричу: «Аккуратно двигай, потихоньку!» Залезаю на платформы и начинаю на ходу раскреплять изоляторы, привязывать их проволокой. Досталось потом от меня и солдатам, и декораторам. За несколько дней до этого Андрей Арсеньевич говорит: «Рашит, нам нужно очень точно соединить натурные фактуры с павильонными, поэтому поезжай в Москву и там поработай».
В Москве декорации в павильонах строил Фабриков, отправленный туда тремя неделями раньше.
*Рашит Сафиуллин: Тарковскому сказали, что я уехал, а я находился в Таллине, потому что на «Заставе ООН» все, что я сделал, развалилось и свернулось, и я не могу уехать, не восстановив и не закончив объект. Кто его будет заканчивать? Это моя конструкция и никто кроме меня не понимает, как все должно быть. Поэтому я прятался от Тарковского.
У меня в это время возникло ощущение какого-то бреда. Не сегодня-завтра Тарковский придет сюда со всей съемочной группой. И однажды он неожиданно приехал посмотреть, как идут дела на «Заставе ООН», и застал там меня. Он спрашивает: «Рашит, а почему ты здесь, а не в Москве?» Слава богу, ему объяснили, мол, так и так, нельзя мне уезжать, пока здесь не готово.
Проезд «лендровера» под обстрелом после «Заставы ООН» снимался в центре Таллина, рядом с отелем «Виру» за зданием почтамта. Там было несколько выселенных домов, и мы могли спокойно строить пирамиды из ящиков, рассыпать бумажные обрезки, осколки стекла. Рашит установил в нужных местах старые рамы. Пиротехники вставили в них свои посадки[490].
Кадр начинается с крупного плана падения железной арматуры с изоляторами, повисающей на проводах. Этот кадр был снят в совсем другом месте и с другими целями – около железной дороги, когда Сталкер возвращается после свидания с Зоной. Здесь он использован в качестве монтажной перебивки.
Общий план. «Лендровер» сдает назад, а потом на бешеной скорости выезжает из кадра. Слышны автоматные очереди. Летят брызги стекол, распахивается и вновь захлопывается дверь помещения, внутри которого стоит камера, падают пирамиды пустых ящиков, валятся на землю оконные рамы. Они были подвязаны лесками, за которые в нужный момент дергали мы с Рашитом. Настоящий, но очень недолгий хаос, бедлам и кавардак. Пулеметные очереди стихали, машина выскакивала из‐за края кадра и, пересекая экран, скрывалась, после чего воцарялась оглушающая тишина.