(Не)знакомство с Довлатовым
Крошечная квартира Тамары была средоточием русскоязычной литературной жизни. Она была таллинской Анной Павловной Шерер. У нее в доме перебывали почти все заметные питерские и многие московские писатели и поэты – от Битова и Уфлянда до Аксенова и Рейна. В своем таллинском житии у нее снимал комнату Сергей Довлатов. Вот как он характеризовал Тамару в письме к своей ленинградской знакомой Эре Коробовой в январе 1974 года: «Я проживаю в Таллине у одной миловидной гражданки с высшим техническим образованием (У нее есть самогонный аппарат)»[492]. Зибунова стала близкой подругой Довлатова и родила ему чудесную дочку Сашеньку.
В 1978 году Тамара жила с Владимиром Ниновым, инженером-строителем, братом известного ленинградского литературоведа. Володя перебрался в Таллин из Ташкента. Он замечательно готовил плов, дамламу и прочие восточные яства, был общительным и доброжелательным. Набирая телефонный номер, я думал, что мы встретимся и проведем с Тамарой и Володей прекрасный вечер.
– Привет, – ответила Тамара. – Приезжай немедленно. Здесь Довлатов. Я хочу вас познакомить. Он уезжает в Америку навсегда.
Я засомневался, полагая, что он должен попрощаться Тамарой и своей дочкой.
– Нет, нет, нет! – закричала Тамара. – Он приехал на один день и уже со всеми попрощался. Завтра он должен быть в Ленинграде, получать загранпаспорт в ОВИРе. А через день ему улетать. Обязательно приезжай, слышишь? Обязательно.
Я задал вполне стандартный вопрос:
– А чего взять?
– Возьми пива, бутылки четыре-пять, – сказала Тамара. – Водки у нас полно. Только приезжай скорей.
Как назло, ни в ближайшем магазине, ни в других по пути пива не было. Все-таки Эстония в то время была частью Советского Союза, и там тоже бывал дефицит. Являться без нужного напитка мне не хотелось. Я придумал выход из положения. Купил два белых полиэтиленовых пакета, зашел в подвальчик, где продавали разливное пиво, и попросил в каждый из пакетов (благо, они были герметичны) налить мне по три кружки пива. Пакеты обрели округлую, соблазнительную форму. Я сел на трамвай и благополучно доехал до улицы Ивана Рабчинского, где жила Тамара. Позвонив в дверь, я спрятал руки с пакетами за спину. Тамара открыла и первым делом спросила:
– Привет. А где пиво?
Я вынул руки из‐за спины и поднял пакеты до уровня груди. Тамара, увидев пакеты, захохотала:
– Точно, как две сиськи, – сказала она сквозь смех.
– Тамара, ну что ты там тарахтишь, как посуда в буфете, – раздался из комнаты низкий мужской голос.
– О! Это Довлатов, – сказала Тамара. – Заходи.
Я вошел. На диване сидел человек огромного роста с явно восточной наружностью и аспидно-черной недельной щетиной. Очень пьяный.
– Познакомься, это Довлатов. А это…
Представить меня Тамара не успела. Довлатов мутно посмотрел, сделал невнятное движение рукой и, потеряв от этого равновесие, упал на левый бок и мгновенно уснул. Попытки привести его в чувство не увенчались успехом. Сашеньки, с которой он приехал попрощаться, к этому моменту в квартире уже не было: ее отвели к матери Тамары.
КГБ давно выпихивал Довлатова заграницу. Он ехать не хотел, хотя жена его со старшей дочкой несколько лет назад уже уехали в США. Сергей боялся, что погибнет там как писатель. Литература, несмотря на почти полное отсутствие публикаций в СССР, была для него главным смыслом жизни. В последний год Довлатова стали регулярно забирать в милицию и угрожать длительным тюремным сроком. С его характером и пьянством эта перспектива становилась все более реальной. В итоге он был вынужден согласиться на отъезд и подал заявление. ОВИР дал разрешение, и Довлатов должен был собираться очень быстро. Он попросил у Тамары разрешения приехать в Таллин попрощаться с ней и дочерью. Тамара согласилась, поставив условием, что он приедет трезвый и не будет встречаться ни с кем из друзей, – опасалась, что это может перерасти в обычную пьянку. Сергей принял условие. Но в поезде он встретил кого-то из таллинских коллег-журналистов, и тот предложил отметить встречу. Сергей согласился выпить чуть-чуть, сказав, что едет прощаться, и попросил коллегу, чтобы тот никому не говорил о его приезде. Выпили они не чуть-чуть, а все, что было, и все, что они смогли найти в поезде, на попутных станциях и у проводников. По прибытии коллега довел Довлатова до Тамариного дома и быстренько убрался, раззвонив всему Таллину, что приехал Довлатов, собирающийся навсегда в эмиграцию.
К Зибуновой стали являться представители таллинской журналистской общественности, русской, эстонской и еврейской интеллигенции и просто знакомые Сергея, среди которых он пользовался вполне заслуженной славой. Естественно, каждый приносил с собой выпивку. Довлатов, по рассказам, трезвым был сравнительно деликатным и даже застенчивым человеком, а в виде нетрезвом становился полной своей противоположностью. К середине дня он сумел высказать каждому из таллинских приятелей все, что он о них думал. Некоторые ушли, оскорбленные до глубины души. Вот почему мы с Тамарой оказались вдвоем, не считая возлежавшего на диване Довлатова.
Время от времени приходил Володя Нинов, который очень переживал, оказавшись в такой затруднительной ситуации. С одной стороны, он, как джентльмен, считал, что у Тамары должна быть возможность попрощаться с Довлатовым, а с другой, как человек любящий, мучился, переживал и ревновал, хотя виду старался не подавать. Мы немного выпили с ним, и он ушел. Я тоже хотел уйти, но Тамара попросила помочь ей, ибо через три часа уходит ленинградский поезд, на котором должен уехать Довлатов, а она его до вокзала одна не дотащит. До вокзала метров шестьсот. И я остался. Через пару часов пришел Володя Нинов. Пора отправляться. Мы попытались разбудить Довлатова. Безуспешно. Он лишь иногда открывал глаза и тут же снова засыпал.
При двухметровом росте Довлатов весил около 120 килограммов, а ноги его совсем не держали. Мы с Ниновым с двух сторон взяли его под руки и втроем, с помощью Тамары, как-то сумели вывести его на улицу. Теперь нужно было довести Сергея до поезда. Сделать это было очень нелегко. Я уместился под правой рукой Довлатова и держал его на плечах, чтобы он не упал. В сознание он приходил эпизодически, на несколько даже не минут, а секунд. Сделав несколько заплетающихся шагов, он отключался и повисал у меня на спине. Слева его поддерживал Володя, не давая упасть. Тамара сзади регулировала эту трехфигурную композицию, напоминавшую античную скульптуру Лаокоона, не давая ей завалиться в полном составе, хотя это не всегда удавалось. Мне, как самому рослому в группе поддержки, пришлось играть в этом анабазисе роль коренника, влачившего на себе основную тяжесть непризнанного писателя. Я был почти трезв, но что мои 70 кг против совершенно безжизненного тела этого гиганта! Моментами я попросту нес, а точнее – волок его на себе. У меня до сих пор начинает хрустеть позвоночник, когда я вспоминаю об этом походе. Но проблемы передвижения были только преамбулой к тому, что ожидало нас на вокзале, где Довлатова нужно было посадить, как говорил один мой таллинский знакомый, в «Восточный экспресс» – на поезд Таллин – Ленинград.
Конечно, это был никакой не экспресс. До Питера поезд шел часов восемь. Билет Таллин – Ленинград стоил 4 рубля 40 копеек. У Довлатова билет был. Проводник в серой форме, увидев огромного смуглого небритого мужика, не держащегося на ногах, отпихнул билет и категорически заявил:
– Нет. Такого пьяного не повезу.
Я сунул проводнику десятку. Он легким движением руки взял ее, сунул билет себе в кассу, но когда мы стали вдвигать Довлатова в вагон, тот громко икнул. Проводник запротестовал:
– Он мне весь вагон заблюет…
– Не заблюет. Он просто пить хочет.
– А если заблюет? – проводник замахал рукой с зажатым в ней червонцем, не очень отдаляя его от нагрудного кармана. Я понял намек и вынул пятерку.
– Тащите его в последнее купе и посадите там, пусть проспится.
Мы дотащили едва умещавшегося в проходе негабаритного Довлатова в последнее купе, посадили его в угол, спиной к ходу поезда, так, чтобы он был слегка наклонен к стене вагона. Но тут начали происходить совсем непонятные вещи: он начал отклоняться в сторону, противоположную его наклону, и завалился на левый бок. Голова его с деревянным стуком упала на рундук. Мы подняли его, посадили в прежнюю позу, но как только оставили в покое, он опять, против всех законов физики, повторил падение, с тем же ужасным звуком ударившись головой.
– Может, его положить? – предложила Тамара.
Мы уложили Сергея на рундук. Его вытянутые ноги перекрыли весь проход.
В это время подошел посмотреть проводник.
– Он весь проход перегородил. Людям в сортир нельзя сходить будет. Посадите его обратно.
Мы опять посадили Довлатова, уже под углом почти 45 градусов к стенке. Но он опять начал движение в сторону, противоположную опоре. Я быстро сел рядом, подперев его собой.
– Надо его разбудить, – сказал проводник. – Потрите ему уши.
Тамара стала тереть Сергею уши. Особого результата это не возымело.
– Кто ж так трет! – заявил проводник. – Дай я.
Он присел прямо перед Сергеем на корточки и стал сильно даже не тереть, а жестко комкать, чуть ли не отрывая, уши Довлатова. Тот открыл глаза, посмотрел на сидящего перед ним человека в серой форме, вполне отчетливо произнес:
– Мент ебаный, – и плюнул проводнику в рожу.
Проводник вскочил, стал утираться и кричать:
– Не повезу! Не повезу! Тащите его обратно. Сволочь какая! Плюется еще. Точно сдам ментам!
Мой кошелек уже иссяк. Пришла очередь Володи Нинова вытаскивать деньги из кармана. Проводник оттолкнул их. Володя достал еще одну купюру. Проводник, не глядя на деньги, как бы машинально их взял и выдвинул новые условия:
– Но если он начнет буянить, я его сдам ментам на первой же станции.
Мы с Володей вывернули из карманов все, что у нас оставалось. Что-то добавила Тамара, жалоб