А. А. Тарковский: Да. Я бы хотел.
Ю. Я. Райзман: Тогда мне кажется, что Солоницын – это не самая большая удача в выборе актера на эту роль. По монологам, по его позиции, он какой-то заранее замученный человек. Мне кажется, здесь должен быть значительно более сытый вначале и самодовольный человек – так это у меня экспонируется.
Что касается сценария. Я с восхищением и завистью слушал Ордынского, которому все в этом сценарии ясно. Мне не ясно многое. Мне не ясно, что такое Зона. Под всю эту историю можно подкладывать много разных соображений.
Поиск счастья, проникновение в Зону, приход к этой цели только людей высоконравственных, отрешенных от грехов – это ведь религиозная тема – это вроде как к богу идти. Это можно трактовать и иначе, допустим, как форму совершенного общества, где все будут счастливы и благополучны и для того чтобы достичь этой цели, т. е. коммунизма, для этого нужно прийти высоконравственным, отрешенным от обывательских грехов. Мне кажется, что формула счастья достаточно конкретна, или надо согласиться, что у каждого человека свое представление о счастье, и каждый придет к этому счастью по-своему. Форма этой Зоны – это материализованное представление о войне. Я представлял себе, что это война, потому что это, то от чего мы не должны никогда в своих мыслях отказываться – от того катаклизма, который испытал народ, и который явился очистительным началом для него.
Может быть, так надо думать и так надо это трактовать. Но Зона, огороженная высокими заборами, с вышкой и пулеметом, с колючей проволокой, куда никто не должен проникнуть, скорее похожа на концентрационный лагерь. Это у меня вызывает размышление, что тут целесообразно что-то додумать.
Не знаю, по какому пути идет Тарковский. Бывает, что, когда переделывается сценарий, что-то уходит, поэтому контроль со стороны обязателен. Надо что-то уточнить и отчетливей сказать, об этой Зоне, что это такое. Честно говоря, может быть, это не очень правильное решение, уйти от какой-то фантастики, связанной с Зоной.
Медленные проходы этих людей, которые чем-то внутренне обеспокоены, взволнованы, чего-то боятся. Это долго и длинно. Диалоги, их разговоры занимают четверть сценария, а все остальное – они идут, чего-то боятся, а чего мы не видим, так как с ними ничего не происходит, нет опасности.
Это прием, которым можно пользоваться, но не все должно быть до бесконечности, что-то должно происходить.
Нельзя отказываться от таких элементов, чтобы заставлять зрителей по-настоящему волноваться за судьбу этих людей. Может быть, с самого начала экспонировать ту опасность, которая может ожидать этих людей, но тем не менее они идут.
Я не могу давать какие-то советы с ходу, но полагаю, что еще целесообразно над этим подумать[583].
Г. Л. Рошаль: Первый и основной вопрос – это материальный. Я считаю, что для данной ситуации он в какой-то мере является главным.
Предложение о создании двух серий решает этот вопрос. Я не вижу необходимости делать одну серию, когда можно сделать две серии.
Я также не вижу необходимости в том, чтобы закрывать этот сценарий. Этого момента не существует, его надо отбросить.
Второй вопрос – о художественном плане сценария. Материал, который мы посмотрели, был очень полезен для всех нас. Почему? Потому что яснее стал накал вещи. Несмотря на то, что диалог отсутствует, стало ясно, что нет Зоны, все это – будущее. Если это не объяснено все с самого начала, непонятно. Я думаю, что так быть не может. Если это непонятно, то все непонятно.
Мне хотелось бы обратить внимание еще на один момент. По-моему, общая стилистика картины должна быть не только печальна, это неверно. Пусть меня простит Андрей, это не так, потому что люди идут к радости.
Нельзя сделать радость, во всех смыслах, присутствующей на века, как основной материал этого фильма. Нельзя этого делать. Или они идут к радости, или не идут к радости.
Еще один существенный момент, который тоже относиться к цвету, к изменению тональности, постепенно идущей. Потому что, если тональность не будет изменяться, то я не убежден, что тогда эта серость будет вечной.
Эти декорации, найденные в Эстонии, все эти проходы – это интересно, но мне кажется, что сюжетная необходимость заключается в том, чтобы обязательно нарастала тема. Здесь тема не нарастает. Идет равномерность изложения. Сценарий для меня лично интересен в каждом своем куске, но в отношении тональности, я никогда не думал, что это может быть решено в такой сумрачной безнадежности.
Л. Н. Нехорошев: Это снималось раньше.
Г. Л. Рошаль: Но я смотрел материал и я о нем говорю.
Юлий Яковлевич говорил очень интересно. Он сказал, что тема может быть решена и так, и сяк. По-моему, решение должно быть только одно, потому что счастье – это не отвлеченное понятие, а счастье – это реальное понятие. В чем оно заключается для человечества? Не для человека, а именно для человечества? Оно должно быть единственным во всем мире. Другого счастья для человека не может быть. И нет его, и не надо его. А это счастье постепенно вырастающее, как тема. Оно и должно быть основным в этом сценарии.
Я думаю, что в изобразительном решении есть какой-то существенный просчет и у оператора, и может быть у Тарковского. Изобразительная сторона в некоторых местах очень интересно решена, но в целом этот стиль был предложен. И мне кажется странным выбранный рисунок и ход, потому что дальше есть реальная часть, когда все происходит в доме. Все домашние сцены мне кажутся важными, вплоть до сцены, когда он молится в ванной. О чем он молится? Сила этого места доходит до пророчества. Это можно было довести до высочайшего темперамента, до высочайшей мудрости, но в материале этого пока нет.
Вот все, что я хотел сказать.
Л. Н. Нехорошев: Какой же основной вывод?
Г. Л. Рошаль: Я считаю, что надо продолжать. Надо обязательно продолжать. И что бы Тарковский ни говорил, заставить его продолжать до конца, потому что это необходимо для престижа его самого, и он должен понять, что это не проходная вещь для него, а существенная, потому что это величайшее открытие для него самого.
Е. Л. Дзиган: Я не хочу вдаваться в обсуждение материала и сценария – и вот почему. Я слушал товарищей, и по ассоциации у меня возникло такое воспоминание. Когда Эйзенштейн снимал «Бежин луг», было снято довольно много материала, потом он подвергся резкому осуждению, и картина была закрыта. Сейчас мы все об этом жалеем.
Кто такой Андрей Тарковский – мы знаем. Есть ли у нас второй Андрей Тарковский – по своему таланту, по своему пути? И допустить, чтобы Тарковский не сделал картину просто нельзя. А что касается вопросов материального порядка, финансового и т. д. – надо искать какой-то выход из положения, но я считаю, что надо приложить все усилия, чтобы дать возможность Тарковскому закончить эту вещь. Она может кому-то нравиться, не нравиться… По моим личным вкусам это другое, но по общему счету того, что делается в кинематографе, допустить, чтобы Тарковский не закончил картину нельзя. Я считаю, что надо дать все возможности, чтобы он поставил этот фильм.
А. А. Тарковский: Может быть, присутствующим интересно знать, что я думаю по поводу сценария?
Л. Н. Нехорошев: Товарищи все выступят, а потом вы выступите в конце.
В. П. Строева: Мне кажется, что Е. Л. Дзиган сказал самое главное. У каждого из нас присутствует ощущение, что мы не можем участвовать в закрытии работы Тарковского. Сценарий очень интересный. И я удивлена мужеству человека, который испытал такой удар: он не увидел на экране того, что он задумал – это положение трагическое… и найти мужество все это смотреть и написать новый, более интересный сценарий – этому надо удивляться.
По вопросу о сценарии. Он настолько глубок, что каждый будет воспринимать его по-своему. Он дает возможность каждому человеку задуматься и, может быть, пересмотреть себя. Причем это не бухгалтер, не счетовод, это широкая тема человека вообще – этот адрес шире нашей комнаты. И весь вопрос в том, удастся ли актерам подняться на уровень задач – это решает вопрос о результате всей вещи.
Мне кажется, что актеры интересны. Легкое сомнение вызывает у меня актер Солоницын. Он проявил себя в фильме «Восхождение», он глубоко и интересно сыграл роль нового Смердякова.
Но мне хочется обратить внимание на то, что эти три актера, которые снимаются в картине «Сталкер» если не будут нести в себе актерского обаяния, то у меня нет уверенности, сможем ли мы смотреть всю эту вещь. Солоницыну не хватает актерского обаяния здесь. Я увидела, что оно у него присутствует только в вашем «Зеркале». Раскрыть актерское обаяние – чрезвычайно серьезно и важно для этого актера так же, как важна глубинность мышления у Гринько.
Почему он должен дорастать? Мы должны присутствовать при раскрытии человека. Неповторимость раскрытия человека на экране не только в эмоциях, не только в человеческом поведении, но и в раскрытии всего мышления и потрохов человеческих в результате прохождения по этой Зоне и углубленного понимания фантастики.
Я очень рада, что прочла об этом в «Искусство кино». Мне кажется, что ваше изложение Зоны предельно сжато для того, чтобы вся ситуация в сценарии была достаточно ясной. Но и короткое отражение Зоны отсутствует.
Что меня больше всего волнует во всей натуре? Это то, удастся ли вам снять всю экспозицию едущего электропоезда со всеми обстрелами. После этого нужна будет «зарядка» для дальнейших поступков на протяжении всего сценария.
Еще одно замечание. Подготовительный период уже был в этом фильме, следовательно, вы списываете не 300 тысяч рублей, а меньше. Уже проведена также работа по выбору актеров.
Л. О. Арнштам: Это будет не 300, а 350 тысяч рублей.
В. П. Строева: Важно другое, что этот процесс уже проделан и существует, подготовительный период режиссером проведен.