Среди фотографий тех лет мне особо запомнились изображения сажевого завода в Баку. Абсолютно черные, матовые, словно поднявшиеся из преисподней, скелеты цехов и промышленных строений. Впоследствии этот завод снял в фильме «Чужая белая и рябой» Сергей Соловьев. Ему показал его тогдашний студент-практикант из ВГИКа, ныне известный кинорежиссер Олег Сафаралиев.
*Роман Калмыков: Из Баку после нашего выбора натуры Боим с Пищальниковым полетели в Москву показать режиссеру то, что мы нашли. Но особенного энтузиазма они у Тарковского не вызвали. Во всяком случае, никакого точного решения «да, здесь снимаем» не последовало.
*Александр Боим: Я привез фотографии натуры, выбранной точно по сценарию. На Андрея фотографии впечатления не произвели, хотя это было что-то кошмарное. Но эта натура его не заинтересовала. Тарковский отнесся ко всему этому весьма спокойно, если не сказать равнодушно. Очевидно, уже тогда у него в подсознании было какое-то сомнение в этих сценарных пейзажах «после третьей мировой войны».
Снятая Боимом, Пищальниковым и Калмыковым натура оставила у Андрея Арсеньевича чувство неудовлетворенности и недовольства. Он сказал, что это не то, чего бы он хотел. Когда все стали говорить, что это соответствует сценарию, а некоторые объекты как будто взяты из описания Стругацких, Тарковский возразил, что «надо следовать не букве, но духу и образу сценария, ибо могут возникнуть вещи, которые невозможно предугадать, но которые могут очень подходить фильму».
Тем не менее основная идея осталась прежней: «Зона» – это мир после космической катастрофы. С руинами, развалинами, необычными природными и техническими феноменами. В том, что уже нашли, Тарковскому, как раз не хватало необычности, странности и неординарности.
21 июня 1976
№ БП-5/ 379
Заместитель председателя
Госкино СССР
тов. Павленок Б. В.
Генеральному директору
киностудии «Мосфильм»
Сизову Н. Т.
Государственный Комитет Совета Министров СССР по кинематографии включил в тематический план киностудии «Мосфильм» на 1978 год полнометражный художественный фильм «Сталкер». Авторы сценария А. и Б. Стругацкие. Режиссер-постановщик Андрей Тарковский.
При работе над режиссерским сценарием необходимо учесть замечания Главной Сценарно-редакционной коллегии.
Режиссерский сценарий и лимит затрат на подготовку фильма просим представить в Госкино СССР
Включение в тематический план означало, что все решения по фильму в нужных инстанциях приняты и теперь он должен быть снят. Помешать этому могли только чрезвычайные обстоятельства: непрофессионализм, смерть, тяжелая болезнь режиссера или ведущих исполнителей. У нас все было в порядке, и подготовка шла полным ходом.
Роман Калмыков в Баку ожидал решения режиссера. В Москве Тарковский сформулировал новую задачу: нужна радикальная смена фактур, уже отработанных им в предыдущих фильмах. Возникла идея сухих, песчаных или пыльных пространств, выжженных солнцем гор, необычных полупрозрачных лесов. Соединение мрачного города с ухоженными виллами среди сосен и превратившегося в песчаную пустыню места посещения пришельцев, находящегося тут же по соседству, выглядело экзотичным, обещало удивительное разнообразие фактур, представлялось режиссеру перспективным направлением. Тарковский предложил ехать в Среднюю Азию. Начать предлагалось с Туркмении.
Геллер позвонил Калмыкову и сообщил о необходимости перебираться за Каспий для подготовки приезда остальной группы.
Поездка в Среднюю Азию, помимо поиска новых фактур, возникла еще и потому, что Тарковский хотел в Ташкенте лично разобраться с задержкой выплаты денег «Узбекфильмом» за сценарий для Хамраева, а также навести новые мосты на предмет сценарной работы для среднеазиатских киностудий.
*Роман Калмыков: Я из Баку пытался напомнить, что в Туркмении сейчас 55 градусов жары, и это на 15–20 градусов больше, чем в Баку, где и эта жара непереносима, но это Андрея не остановило. В этот же день я улетел из Баку в Ашхабад, куда через пару дней прилетели Тарковский, Боим, Геллер, Рерберг и Пищальников.
Двадцать седьмого июня Тарковский размышляет о спектакле. Он убежден, что придуманные им мизансцены хороши, но недоумевает по поводу враждебности, которую он якобы чувствует. Андрей Арсеньевич задается вопросом: «Зачем Марк Захаров пригласил меня делать у него „Гамлета“? Чтобы я провалился?»[294]
Это соображение, порожденное болезненным воображением или внушенное Тарковскому. Скорее всего, он принял за враждебность обычное для театра недоверие к новому режиссеру, чье появление в театре не сулит спокойной жизни, к которой вольно или невольно тяготеют сложившиеся актерские труппы.
Тарковский не сталкивался с театральной рутиной. В кино он был выдающимся мастером, обладателем призов международных фестивалей. На «Мосфильме» все, что ему было нужно, его художники, ассистенты, администраторы получали или выбивали сами, без его непосредственного участия. В театре же он был пришельцем, очередным режиссером, одним из тех, кто проходил через его стены, зачастую не оставляя заметного следа. В театре есть свои влиятельные кланы и группировки, и далеко не все из них были заинтересованы в успехе спектакля Тарковского. Захаров был заинтересован в успешном спектакле. Это подняло бы и его авторитет, возвысило в глазах публики, осенило славой. Впрочем, в московских театральных кругах он уже имел репутацию талантливого и успешного режиссера. Что касается работы театральных цехов, Тарковский не смог зарядить их своей динамикой и энергией, и они работали в привычном для них ритме. Тарковский видел тут злонамеренность в силу особенностей своей психики.
Путешествие в Среднюю Азию
Лететь в конце июня в Ашхабад непривычным к жаре в пустыне москвичам было сущим безумием. Тарковский отнесся к поездке в Среднюю Азию с искренним любопытством. Он хотел посмотреть интересные для него места, которые ему довелось видеть только в фильме его учителя Михаила Ромма «Тринадцать», снятом в 1936 году в пустыне Каракум неподалеку от Ашхабада, в фильме Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни», снимавшегося в Дагестане и Туркмении близ Байрамали, или во множестве фильмов среднеазиатских режиссеров. Заодно Андрей Арсеньевич хотел проверить возможности написания сценариев для этих студий.
У него не было предрассудков или снобизма коллег, кто-то из которых высокомерно заявил: «Азия как Азия, только уж очень средняя». Здешние кинематографисты относились к Тарковскому еще с большим уважением, чем в Закавказье. Да и фильмы, которые они снимали (во всяком случае, некоторые из них), были вполне качественной продукцией.
*Роман Калмыков: Поскольку никто из нас в Туркмении прежде не бывал, я обратился за помощью в Союз кинематографистов Туркмении. Так возникли два брата, режиссеры Нарлиевы[295], которые очень любили Тарковского и всячески помогали нам во всем. В дикую жару мы ездили по окрестностям Ашхабада, в основном по предгорьям и пустыням, саксауловым зарослям и даже слетали в Красноводск, на залив Кара-Богаз-Гол, но ничего, кроме огромных холмов соли, ржавых вагонов, драг, железнодорожных путей и пустынных берегов, не обнаружили. Все это было похоже на сценарий, но не привлекло внимания Андрея.
В Туркмении выбор натуры закончился неизбежным и неотвратимым восточным гостеприимством и несколькими днями крепкого пьянства с местными кинематографистами, с витиеватыми тостами, бесконечными пловами и шашлыками. Я в этом участвовал только полтора дня, ибо на второй день вечером улетел в Узбекистан.
*Вилли Геллер: Я не был в Грузии и Азербайджане, но хорошо помню, как мы были в Средней Азии. Начали с Ашхабада. Там были местные режиссеры братья Нарлиевы. Очень хорошие ребята. Особенно Ходжакули. Они на Андрея как на бога смотрели и помогали нам во всем. Но мы там для фильма так ничего и не нашли. У Романа Калмыкова были подотчетные деньги. Он купил нам билеты на самолет, все оплатил – гостиницу, машину – и улетел первым в Ташкент, чтобы подготовить наш приезд. Мы собирались через день лететь вслед за ним. Но тут возмутились наши туркменские братья-режиссеры: «Как? Мы вас даже не приняли как следует. Куда вы полетите? Это невозможно! Нет-нет-нет! Никаких возражений!» Забирают нас, везут в какие-то сады, через которые текут арыки, накрывают сказочные по своей щедрости столы, и пошло-поехало – пир горой на два дня. Наконец, Роман улетел. Через день и мы утром едем в аэропорт. Приезжаем – а рейс откладывают на шесть часов. В стеклянном аэропорту адская жара и духота.
Мы решили вернуться в гостиницу, где были кондиционеры. Сидим в гостинице, звоним в аэропорт – там рейс откладывается снова и снова. Наконец, вечер наступил – звоним, узнаем, что вылет перенесли на завтра, на утро. Пришлось снова оплачивать гостиницу. А мы на это не рассчитывали, и денег у нас осталось только на то, чтобы доехать в аэропорт, ну и еще немножко. Наличные должен был получить и выдать нам Роман в Ташкенте. А нас все-таки пять человек. И есть хочется. Пришлось звонить братьям Нарлиевым, они нас снова забирают, везут в парк за накрытые столы, и все пошло по новой.
На следующий день с утра звоню насчет вылета – дозвониться невозможно. Никто ничего не знает. Еще не придя в себя, снова едем в аэропорт, как нам сказали накануне – и снова рейс откладывают почти до вечера. Мы выходим – от жары мозги лопаются. Хорошо, уже наученный горьким опытом, я машину не отпустил. Но в гостиницу ехать нельзя – платить нечем. И водитель, который нас возил, нас попросту спас: «Я знаю, тут недалеко есть место одно у воды, где можно отдохнуть». И повез нас прямо в пустыню. Едем. Крыша машины буквально раскалена, жаром пышет. Мозги лопаются. И вдруг посреди пустыни вода, деревья, саксаулы, какие-то кустики. Мы повыскакивали из раскаленного автомобиля, разделись и полдня сидели в воде, спасаясь от этого ужаса. У Алика Боима, помню, даже бритая голова обгорела.