говорили в мосфильмовских коридорах, но в своих соавторах режиссер поддерживал веру в то, что съемки продолжатся.
21 октября. Письмо АН – БН: Положение с Тарковским неопределенное. Он должен приехать сегодня. Предполагаю, будем дорабатывать сценарий по замечаниям «Мосфильма» и Госкино. Затем – съемки в павильоне и затем весной – обратно на натуру. Это вариант оптимальный. Возможны и иные – похуже.
Этот план оправдался. Вероятно, киночиновникам посоветовали свыше не доводить дело до закрытия картины. Помимо явных приказов и решений, существовали и скрытые мотивации. Мы уже никогда не узнаем точно, чем руководствовалась каждая из сторон в своих действиях, но Госкино более не стремилось ужесточать ситуацию по «Сталкеру», несмотря на острые реакции и эскапады Тарковского.
К этому времени съемочная группа фильма была расформирована. Ушел несправедливо обиженный Тарковским директор картины Геллер. Его назначили директором на постановочно сложный фильм Никиты Михалкова «Несколько дней из жизни И. И. Обломова». Позже он успешно сделал с Михалковым еще «Пять вечеров» и «Без свидетелей», а также несколько сложных картин с другими режиссерами, после чего был назначен заместителем генерального директора «Мосфильма». Это что касается обвинений Геллера Тарковским в непрофессионализме.
Авторы и режиссер выполнили часть предложений сценарно-редакционной коллегии Госкино. Руководство студии утверждало, что работа вскоре продолжится. Но с близкими ему людьми Тарковский не раз говорил, что он вообще не будет снимать этот фильм. Одновременно продолжались попытки заставить Тарковского использовать хотя бы частично материал, который он объявил браком.
26 октября. Из дневника АН: Вчера был Тарковский. Обсудили с ним предложения «Мосфильма» по двухсерийному «Сталкеру». Вчера же предложения выполнил на 5 стр. Сегодня утром приехала М. Чугунова, забрала. Будем печатать. В пятницу Тарковский обещал положить готовый вариант на стол Ермашу.
Главный инженер «Мосфильма» Коноплев написал пространный отчет, чуть ли не диссертацию, доказывавшую, что ни технические службы киностудии, ни пленка «Кодак» не имеют отношения к браку, и вообще все обвинения Тарковского есть «необоснованные выпады»[446].
Отчет Коноплева отвергал утверждения Тарковского о браке и был призван снять обвинения в адрес главного инженера «Мосфильма» и подчиненных ему ЦОП и других технических подразделений. Как мы увидим далее, он сыграл свою роль. Материал не был признан техническим браком, и никакого наказания Коноплев не понес.
Не понес наказания и Тарковский. Видимо, на самом верху решили не доводить дело до Комитета народного контроля и прокуратуры, как угрожал Тарковский, и ситуацию не обострять. Напротив, Госкино выполнило большую часть требований режиссера.
Ситуация со «Сталкером» стала переворачиваться с ног на голову, превратившись в свою противоположность. Теперь Тарковский не хотел продолжать съемки, а Госкино настаивало, что фильм должен быть закончен. От него хотели только одного: чтобы он утвердил в Госкино сценарий. Тарковский отпирался, но в итоге согласился.
2 ноября. Из письма АН – БН: В понедельник же Тарковский был у Ермаша и передал ему экземпляры варианта «Сталкера», в который внесены исправления согласно пожеланиям редколлегии «Мосфильма». Теперь будем ждать.
Речь идет о тех пожеланиях, которые были сформулированы главным редактором «Мосфильма» Леонидом Нехорошевым.
Шестого ноября после трех допросов и обыска под давлением КГБ вынуждена была покинуть СССР преемница астрофизика Кронида Любарского на посту распорядителя Фонда помощи политзаключенным (вместе с Мальвой Ландой) лингвист Татьяна Ходорович.
Попытки реанимации «Сталкера»
После возвращения из Таллина меня назначили ассистентом на фильм Эмиля Лотяну «Мой ласковый и нежный зверь», где была такая же история с пленкой, как и на «Сталкере», но в гораздо меньшем объеме. Там тоже было значительное отставание от плана. Драматические события обусловливались как проблемами с пленкой, так и характером Лотяну. Достаточно сказать, что на этой картине за три месяца сменилось два оператора, три директора, пять вторых режиссеров, а я был седьмым по счету ассистентом по реквизиту.
При этом творческая команда у Лотяну была далеко не ординарной – начинал снимать его фильм прекрасный оператор Владимир Нахабцев, а завершал великий Анатолий Петрицкий (он снимал «Войну и мир»), художник Борис Бланк был одним из самых ярких мастеров кино и театральных декораций. Главные проблемы возникли с необузданным темпераментом романтического поэта и талантливого кинорежиссера Эмиля Лотяну. Начальник производственного отдела Свиридов предупредил меня: «Смотри, он совсем сумасшедший, ходит с палкой, бросается на людей и дерется…» Я принял это к сведению.
8 ноября. Для первого же съемочного дня Лотяну потребовал на съемку два десятка голубей – абсолютно белых, как голуби мира, которые бы садились на плечи и головы музыкантов цыганского оркестра. Найти таких дрессированных голубей, да еще белых, совсем непросто. Я искал их по всей Москве, сумел найти, привез в павильон. Голуби и их владельцы были готовы к работе. Снимали мы во вторую смену. После того как отсняли первые два эпизода без голубей, Эмиль признался, что вчера у него был день рождения, и пригласил Олега Янковского и Кирилла Лаврова, снимавшихся в главных ролях, поехать в ресторан Дома кино, пообедать и заодно отметить это событие. Был объявлен перерыв. Я спросил, дойдет ли сегодня дело до съемок сцены с голубями. Лотяну ответил: «Не дойдет». – «Их можно отпустить?» – спросил я. «Да», – твердо ответил режиссер.
Нигде так обильно не приходят в голову «гениальные идеи», как в ресторане Дома кино. Эмилю они тоже пришли, и он решил немедленно воплотить их. Вернувшись в павильон в изрядном подпитии, он скомандовал мне: «Давай голубей!» – «А голубей нет, – ответил я. – Вы сами сказали, что их можно отпустить».
Лотяну, налившись кровью, бросился на меня с воплями, изрыгая нецензурные оскорбления, схватил за грудки и стал трясти, размахивая кулаком перед моим носом, а потом толкнул меня на стенку павильона. Я больно ударился спиной и затылком. Будучи абсолютно уверен в своей правоте и зная, что «нас едят ровно до тех пор, пока мы позволяем себя есть», я в ответ мгновенно и от всей души врезал ему в солнечное сплетение, перебив дыхание, крепко добавил левой по печени, схватил его за грудки и точно так же шмякнул спиной и затылком о стену павильона. «Голубей вы сами отпустили», – еще раз напомнил я ему.
Лотяну был крупнее и сильнее меня, но мой решительный отпор мгновенно отрезвил его. К нему тут же вернулась память, он извинился, и всю оставшуюся часть картины у нас были спокойные, ровные отношения. Годы спустя, до самой своей смерти, он здоровался со мной за руку. Я укротил бешеный порыв Эмиля. Он был «поэтом бури и натиска», и любые заминки во время съемок воспринимал как диверсию, направленную лично против него, в связи с чем становился неуправляем. Вернуть его к реальности можно было, только жестко доказав свою правоту. Тогда, как я убедился, он адекватно воспринимал ситуацию и становился нормальным человеком. Меня, единственного из семи ассистентов, работавших на «Ласковом и нежном звере», он вставил в титры, хотя до меня с ним работали Анатолий Романенко и другие очень профессиональные коллеги.
Между тем в середине ноября Главная сценарная редакционная коллегия и председатель Госкино СССР ознакомились с «модифицированным» текстом двухсерийного сценария. Ермаш, прочитав его, пригласил Тарковского для разговора.
18 ноября. Вот как описывает этот визит Л. Нехорошев:
Долгий и подспудно напряженный разговор. Председатель тянул жилы, придираясь к репликам исправленного сценария. Тарковский нахально и порой до хулиганства нападал, огрызаясь: сняли с экрана фильм «Зеркало», хотя в трех кинотеатрах он шел, покупали билеты за день, у меня есть фотографии и записи звуковые – интервью со зрителями. Обещали пустить шире. Не пустили. А сейчас в ретроспективе моих фильмов в Ленинграде он опять шел битково.
– Ну, видишь, мы же не запретили.
– Вы не искренни со мной, Филипп Тимофеевич!
Приходилось удивляться, что пред. это терпит. Имел силу выдержать, боясь разрыва.
Думаю, Тарковский нарывался сознательно, он уже хочет, чтобы картину («Сталкер». – Примеч. Л. Н.) закрыли, чтобы был международный скандал. Председатель не хочет дать ему этой возможности.
Решил: делайте картину, но сценарий надо освободить от претенциозной многословности[447].
Тарковский говорил, что не будет заканчивать «Сталкер», и умышленно обострял ситуацию, провоцируя Госкино на его закрытие. Но фильм не закрыли, хотя оснований для этого было предостаточно. Андрею Арсеньевичу почти во всем пошли навстречу. Киночиновники сделали все, чтобы Тарковский закончил этот фильм. Как человек, я думаю, он не очень этого хотел, но как художник хотел очень сильно. И под давлением художника Тарковского Тарковский-человек согласился переснять «Сталкер», но, как и прежде, требовал признания брака и, соответственно, списания затраченных денег. Для него и братьев Стругацких начался очередной этап сценарных доработок, утверждений и т. д.
23.11.77
№ 99/ПЛ
Председателю[448]
Госкино СССР
тов. Ермашу Ф. Т.
Представление литературного сценария «Сталкер»
Киностудия «Мосфильм» представляет на утверждение литературный сценарий 2‐х серийного цветного художественного фильма «Сталкер».
Авторы сценария А. и Б. Стругацкие,
Режиссер-постановщик А. Тарковский