Тарковский не хотел замедлять производственный процесс, но его здоровье не позволяло приступить к полноценной работе. Руководителям Госкино пришлось обращаться за решением в Правительство СССР. Срок производства в 28,5 месяцев был подкорректирован с учетом болезни Андрея Арсеньевича и увеличен. В правительстве посчитали, что для избавления от последствий инфаркта режиссеру будет достаточно двух лишних недель.
Двенадцатого мая были установлены новые сроки производства фильма. Съемки планировалось закончить в декабре. Сметную стоимость постановки фильма утвердили в сумме 915 687 рублей[475].
Мы с Марианной Чугуновой безо всяких официальностей, помимо своих прямых обязанностей, продолжали исполнять функции второго режиссера. Объем работ по реквизиту мало отличался от прошлогоднего, за исключением того, что из сценария исчез водоподводный канал, где была грандиозная декорация из солдатских ранцев и касок.
С 12 по 17 мая были приняты документы, обеспечившие дальнейшую судьбу «Сталкера»[476]. Финансовые вопросы были решены с необыкновенной щедростью. Сметную стоимость постановки фильма утвердили в сумме 915 687 руб. Эта сумма вдвое превышала стоимость средней мосфильмовской картины. И хотя на худсовете в сентябре прошлого года Тарковский высказывался против такого финансирования, опасаясь упреков коллег, сейчас он радостно принял такой бюджет.
В приказе о запуске в качестве второго режиссера фигурирует Араик Агаронян, изгнанный Тарковским с этой должности год назад. Я впервые увидел этот приказ в архиве спустя много лет. Видимо, Лариса Павловна нашла весомые аргументы, чтобы убедить Андрея Арсеньевича в незаменимости Араика не только для нее, но и для него. Возможно, это было формальное решение, необходимое для того, чтобы потом «без шума и пыли» воздвигнуть на место ничтожного Араика монументальную Ларису Павловну. Я и Чугунова об этом ничего не знали. Но самое интересное, что «тайному второму режиссеру» по настоянию Тарковской еще и платили зарплату. За время работы на картине (6,5 месяцев) ему выплатили 1043 рубля[477]. Немалые деньги по тем временам.
Тарковский решает не использовать в фильме синхронную фонограмму, что настойчиво внедрялось в отечественном кинематографе, а писать черновую с последующим студийным озвучиванием. Письмо по этому поводу главному инженеру студии Борису Коноплеву режиссер подписывать отказался, и оно ушло за подписью директора и звукорежиссера. Коноплев, на которого Тарковский собирался подавать в суд, но так и не подал, безропотно разрешил все, чего хотел режиссер.
21 мая. Письмо АН — БН: Андрей Тарковский потихоньку выздоравливает, ходит гулять, скоро поедет на курорт. А как со съемками «Сталкера» — все еще неясно.
В мае за распространение написанной им книги «Карательная медицина», посвященной психиатрическим репрессиям в СССР, был арестован Александр Подрабинек. В его книге фигурировала и московская больница имени Кащенко, именно та, возле которой собирался снимать Тарковский.
Тем временем начались проблемы и у директора картины Александры Тимофеевны Демидовой.
*Александра Демидова: В процессе работы возникли и некоторые сложности. Главным образом вне профессионального плана. При Ларисе Павловне Тарковской был человек по имени Араик, который решал для нее всякие домашние и бытовые вопросы и имел на нее серьезное влияние. Его некомпетентность и закулисная активность поставили наши отношения с Тарковским на очень острую грань. Он нам не просто мешал — он мешал ужасно.
Я считаю, что в производстве фильма семья режиссера или кого бы то ни было не должна участвовать. Тогда режиссер, будь он даже великий человек, гораздо свободнее в творчестве. А когда в рабочие отношения вклинивается жена и начинает вести свою агитацию, выказывать супругу недовольство по поводу его сотрудников, внушать и соответственным образом ориентировать его восприятие — нормальной работе приходит конец.
Особенно если учесть степень влияния на Тарковского Ларисы Павловны.
Маша Чугунова и я знали каждый эпизод, каждую страницу сценария наизусть. Кто откуда идет, где останавливается, куда смотрит, что берет, в чем одет, как загримирован и какой реквизит нужен для съемок. Конечно, Чугунова лучше знала Тарковского, больше контактировала с ним, но главное в наших отношениях с Машей было то, что работали мы, координируя наши действия, не считаясь со временем, с полной отдачей, и никто друг другу не врал. Это были честные и уважительные отношения, которые мы сохранили на много лет. Тарковский относился к нам корректно, хотя особого дружелюбия не проявлял. Впрочем, на этом фильме он вообще был дружелюбен к немногим.
*Александра Демидова: Тарковский был профессионалом высшей марки и находил выход из любой ситуации. Он мог переделать мизансцену, найти другую точку для камеры, другой ракурс или другое решение, если это не получалось по производству. А Ларисе Павловне казалось, что мы делаем не все, не так, или вообще чего-то не хотим делать. Она была достаточно умна, хитра, прекрасно умела внедрить свою мысль и провести свою линию — очень твердо и настойчиво. А ее настраивал Араик, который в производстве был полный нуль, но оказался ловким и изворотливым интриганом. Он накручивал Ларису, а она уже шла к Андрею. И началось что-то невообразимое.
Я сначала не понимала, в чем дело, — это был незнакомый и другой Андрей. Раздраженный, злой, совершенно не похожий на того, к которому я привыкла. Это было неожиданно и от этого особенно тяжело. Потом ситуация стала критической — работать стало просто невозможно. Надо было положить конец этому безумию. Либо выгнать Араика, либо самой уходить с картины.
Я пошла к Олегу Александровичу Агафонову — заместителю генерального директора «Мосфильма» по производству. К Тарковскому и ко мне он относился очень благожелательно и помогал нам больше, чем все остальные. Я попросила совета: «Что мне делать? Лариса постоянно вклинивается в работу и делает ее попросту невозможной». И Агафонов мне сказал: «Дорогая Сашенька. Запомни одну вещь: ночная кукушка всегда перекукует дневную. Делай свое дело так, как будто это тебя не касается. После всего, что уже произошло на картине, другого директора такого уровня, как ты, ему все равно не найти. А этого, ее советчика нужно немедленно убрать. Иначе он не даст вам работать».
Поддержка Агафонова меня успокоила. Я твердо поставила перед Андреем вопрос: «Или я, или Араик. Если будет он, я вынуждена буду уйти». И в качестве компенсации, предложила сделать Ларису вторым режиссером. Что и было сделано, хотя оказалось совсем не просто. Никто из мосфильмовского руководства не собирался делать ее вторым режиссером. Для этого мне пришлось снова ехать в Москву на прием к Сизову и уговаривать его разрешить эту ситуацию. Я объяснила ему, что у нас прекрасная профессиональная группа, есть два очень опытных ассистента, и фактически мы можем работать без второго режиссера. Сизов меня внимательно выслушал и пошел на это.
Главная цель была достигнута — я избавилась от самой неприятной помехи в работе — от Араика. Правда, избавившись от него, я получила на свою голову Ларису Павловну в еще большей степени. Но у меня уже было иное положение. И когда с ее стороны снова начались интриги, я доходчиво объясняла Ларисе, почему я права, и старалась привлечь ее на свою сторону. Конечно, это было совсем не просто, и многое давалось через невероятные препоны. То, что можно было сделать очень легко, приходилось осуществлять какими-то сложными, неудобными и иногда даже неприятными путями. Вот так выстраивался психологический контекст, в котором приходилось работать. Иногда для того, чтобы процесс шел нормально, как намечалось, приходилось прикладывать сверхчеловеческие усилия.
Марианна Чугунова и я ничего не знали об этой стратегии по обезвреживанию Ларисы Павловны и нейтрализации ее фаворита Араика. Это решение Тарковский, Демидова и Лариса Павловна держали в секрете. Мы с Чугуновой до завершения съемок продолжали работать ассистентами, выполняя также работу второго режиссера. Зарплату за это получал Араик.
Двадцать восьмого мая в Гомеле, во время поездки для встреч со зрителями, от второго инфаркта скончался актер Вацлав Дворжецкий, сыгравший в «Солярисе» роль Бертона. За пять месяцев до этого он перенес инфаркт, но не придал этому серьезного значения и не прекращал работы. Он был на семь лет моложе Тарковского. Ему исполнилось всего 39 лет. Андрей Арсеньевич воспринял эту смерть как предупреждение ему самому. Он стал еще более задумчив и замкнут.
Тридцатого мая Генеральной дирекцией принят постановочный проект и утверждены места натурных съемок: Таллин, Запорожье, Москва[478]. Запорожье добавлено в список ради увеличения сметных денег. Снимать там не планировалось.
К концу мая, как предсказывал академик Бураковский, Тарковский более или менее поправился, хотя здоровым себя еще не чувствовал. Доктор рекомендовал Андрею Арсеньевичу продолжить лечение в хорошем санатории. Николай Шишлин[479] организовал ему путевку в санаторий ЦК КПСС «Подмосковье» с высококвалифицированными врачами и прекрасными условиями. Необходимость лечения вынудила студию отодвинуть съемки еще на месяц.
В начале июня Тарковский отправился в санаторий. Супруга режиссера после инфаркта мужа вместе с Араиком пребывала в Мясном. Иногда туда вызывали Рашита, чтобы ускорить реконструкцию и обустройство сельского дома Тарковских. Рашит безропотно ехал и, не жалея сил, обустраивал.
Андрею Арсеньевичу не понравилось в цековском санатории. Он потом жаловался на скуку и безликость отдыхающих со средним возрастом в 60 лет, их опасливое стремление держаться подальше от него, саркастически называя их «слугами народа». Летом, во время съемок, вспоминая о пребывании в санатории, он с саркастической улыбкой цитировал песню Александра Галича: