Средний план. Из окна в здании вылезает Сталкер. Он ставит ноги на карниз и, прижимаясь к стене, осторожно идет влево, за кадром звучат слова китайского философа Лао-цзы. Сталкер проникает через круглое отверстие (!) внутрь здания. Во время съемки Тарковский внимательно следил за продолжительностью кадра, зная, какой текст он сюда подложит.
В следующем кадре камера находится снаружи, но сначала снимает общим планом разговор внутри здания. Сталкер зовет попутчиков. Подходят Писатель и Профессор. Профессор забыл рюкзак и хочет вернуться. Сталкер убеждает его, что это смертельно опасно. Камера отъезжает на средне-крупный план. Сталкер выходит на крупный план. К нему подходит Писатель. Вылезают они из здания через то же круглое отверстие. Сталкер бросает вниз гайку, которая через некоторое время за кадром падает в воду, обозначая в звуке большую высоту места, на котором они стоят. Сталкер командует Писателю лезть на лестницу, расположенную слева, затем сам подбирается к ней. Камера панорамирует за ним. Профессор остается в здании.
Интересно, что хождение героев по карнизу снималось практически на поверхности земли, но в фильме возникает ощущение высоты. Его создает звук падающей гайки и монтажный стык со следующим кадром.
Общий план. Камера показывает окрестности с высокой точки обзора Сталкера и Писателя. Небольшая панорама снизу вверх с плотины открывает речную долину, полускрытую в тумане. Крупный план Сталкера, который оборачивается на Писателя.
Крупный план Писателя. Панорама. Писатель выходит вправо из кадра. Перевод фокуса на задний план. Там виден темный проход, над которым висит гайка. Камера панорамирует по стене полуразрушенной плотины, в проломах которой падают мощные потоки желто-йодистой воды. Это кадр, увиденный глазами Писателя. Перевод фокуса. Панорама. По переднему плану висят, покачиваясь и поскрипывая, круглые светильники.
Писатель и Сталкер выходят на место, которое условно называлось «Перед сухим тоннелем». Камера приходит на крупный план Писателя. Рядом с ним Сталкер. Они стоят у входа в подземелье, где тоже с грохотом падает вода и клубится туман. Сталкер объясняет, что это «сухой тоннель» и им нужно идти дальше. Камера панорамирует за ним на средний план. В кадр входит Писатель и сообщает об исчезновении Профессора. Они кричат, зовут его, но наползает туман, темнеет, и Сталкер говорит, что нужно идти, так как ждать опасно. Никаких сожалений по поводу исчезновения Профессора в его словах нет. Писатель оглядывается, осознавая, что его попутчик исчез навсегда. Сталкер бросает гайку в прямоугольный темный проем, и они скрываются в нем. Камера панорамирует чуть вправо на еще один водопад и остается на клокочущей падающей воде. Эти кадры также снимались в рапиде на скорости 36 кадров в секунду. И конечно, как почти везде, мы там дымили.
При съемках в этом месте приходилось быть особо внимательными, так как поверхность, покрытая водорослями и мхами, по которой мы все ходили, была очень скользкой, можно было упасть прямо на обломки бетона и металлических конструкций в бурлящей воде. Пиротехник Геннадий Степанов поскользнулся на залитых водой водорослях. Падая, успел ухватиться за какую-то железку и удержался, но выронил портативную рацию, которую держал в руках. Ее мгновенно смыло водяным потоком, и она навсегда исчезла в клокочущей пучине. Потом я писал вместе с ним объяснения для различных инстанций, которые подозревали нас в том, что мы продали эту радиостанцию. Объяснение, что человек спасал свою жизнь и наверняка бы погиб, если бы не выпустил рацию, представителей органов как-то не убеждало.
На второй электростанции, там, где были плотина и водохранилище, пришлось совершать какие-то немыслимые поступки. Туда мы перешли, закончив съемки на первой электростанции. Рашит невероятными рискованными усилиями понизил уровень воды в этом огромном водохранилище.
*Рашит Сафиуллин: В первый год лето было не очень дождливое, и уровень воды в водохранилище над плотиной был невысок. Наши персонажи ходили там по щиколотку в воде. А когда мы приехали в 1978 году, уровень воды над плотиной оказался гораздо выше. Сверху валил такой мощный поток, что невозможно стоять, сшибало с ног мгновенно, такой напор. Ни камеру поставить нельзя, ни актер пройти не сможет. Там были затворные щиты — заслонки из деревянных брусьев толщиной со шпалу, которые когда-то поднимались на мощных винтах с резьбой. Но эти щиты так заржавели, спеклись, срослись с плотиной, что ни вытащить, ни поднять их невозможно. А Андрей Арсеньевич распорядился: «Чтобы вода была артистам по щиколотку». Как это сделать?
Возникла идея взорвать плотину. Не всю, а только небольшую часть, чтобы освободить эти затворные щиты и понизить уровень воды. Директор с пиротехниками уже начали переговоры о том, чтобы привезти туда взрывчатку. Оказалось, что в Прибалтику взрывчатку ввозить нельзя. Нужно было специальное разрешение, чуть ли не министра обороны. И дирекция стала уговаривать меня, чтобы я сказал Андрею Арсеньевичу, что это сделать вообще невозможно. А я хотел это все-таки сделать. Затворные щиты когда-то двигались в пазах в теле плотины. Мы решили попробовать оторвать от них брусья по одному. Стали бросать туда якоря, чтобы зацепить брусья, но там такой напор воды и такое стремительное течение, что эти якоря улетали вместе с водой. Никакие крюки и багры не зацеплялись. Осталось единственное решение: самому спуститься в водопад. Мы опустили туда сварную железную лестницу, и я стал спускаться. А вода относит меня потоком в сторону вместе с лестницей. Наконец, я сумел попасть в воздушное пространство под водопадом. Я стал забивать крюки в брусья. Но чтобы забивать, для удара нужен замах, а над головой водопад, и топор отлетает назад вместе с водяным потоком. В конце концов, с превеликим трудом я забил эти крюки, подцепил к ним железные тросы, и мы стали тянуть их кверху лебедкой. И вот, трос натягивается все сильнее, вот-вот сейчас этот брус пойдет, но тут лебедка сломалась и тросы порвались. Пришлось доставать более мощную лебедку, я опять лазал под водопад и закреплял более толстые металлические тросы.
Это было чрезвычайно, ужасающе опасно.
*Рашит Сафиуллин: Андрей Арсеньевич увидел, что делают на плотине два сумасшедших типа, и запретил все это немедленно. Если бы кто-то погиб, а это было вполне вероятно, администрацию, а может и Тарковского, посадили бы в тюрьму за нарушение техники безопасности. Один псих опускается в водопад с топором, тросом и крюками, другой сверху его страхует и работает на лебедке. Мы все же несколько брусьев — три или четыре — сумели вырвать оттуда. И вода из водохранилища сошла, и через несколько дней актерам стало по щиколотку. И я, слава богу, не свалился в водопад.
Мы водохранилище опустошили ровно настолько, насколько нам было нужно. Это еще одно чудо, которое нам удалось. Я только потом понял, что все время был на грани смерти. И наверняка бы погиб. Но пока я это делал, не было никакого страха. Только ярчайшее желание сделать. Конечно, это уже психопатия и фанатизм.
Мы были убеждены, что должны делать все для фильма, даже если это требовало неразумной отваги и пренебрежения техникой безопасности. Мы все были психопатами и фанатиками, хотя и в разной степени.
После ухода Писателя и Сталкера в «сухой тоннель» идет монтажная перебивка — крупно: раскаленные угли, лежащие среди текущей воды. Именно об этом эпизоде говорил Константин Лопушанский, вспоминая первый год съемок. Теперь он снимался иначе. Камера панорамирует по кафельным плиткам, среди водорослей и тины, видит под водой шприц, крышку от любимого Тарковским бикса, Т-образную железку, растрепанную тетрадь с какими-то таблицами. Это как бы часть среды, увиденной Писателем и Сталкером в «сухом тоннеле».
После «сухого тоннеля»
Общий план. Отъезд камеры. Среди развалин сидит Профессор, жует бутерброд и запивает его кофе из термоса. Перед ним горит маленький костер, пролетают клочья тумана. Небольшая панорама вправо, медленный отъезд. Писатель и Сталкер выходят из темного проема и, обнаружив Профессора, понимают, что они шли вперед, но оказались в том же месте, где уже были. Сталкер видит над выходом старую гайку — знак опасности, подвешенный когда-то Дикобразом, предлагает выждать. Мы видим раскрытый рюкзак Профессора и блестящий цилиндрический предмет рядом с ним. Внимание на нем не акцентируется. Сталкер спускается вниз, едва не наступив на цилиндр, и уходит вправо. Писатель уходит вниз влево. Профессор убирает припасы (не предлагая никому из попутчиков), прячет цилиндр в рюкзак, выплескивает остатки кофе в костер и выходит из кадра.
Средне-общий план. Писатель, ушедший с сухого места, укладывается на болотных кочках среди грязи и воды и ехидно задирает Профессора. Профессор устраивается поудобнее у стены плотины.
Средне-общий план. Сталкер ложится между водопадом и лужей с торчащими из нее огромными деформированными ржавыми болтами.
Средне-общий план. Камера снова на Профессоре. Писатель за кадром продолжает его поносить: «И тут появляется Профессор, весь в белом и объявляет: „Мене, мене, текел упарсин!“»
Фраза насчет «весь в белом» подозрительно напоминает высказывание Тарковского в адрес Рерберга за год до этого.
Я много думал, почему Тарковский во время отдыха персонажей в «Зоне» старался уложить их в воду, тогда как рядом были сравнительно сухие места. Возможно, режиссер хотел передать зрителям подсознательное неудобство и дискомфорт героев, оказавшихся в этом сыром, пропитанном испарениями месте. Ничем, кроме как поиском наиболее странного, эффектного, неудобного и одновременно выразительного кадра, я это объяснить не могу. Тарковский отличался редкостным умением минимальными средствами, с помощью каких-то мелочей, пустяков, а то и вовсе без них создавать удивительные, потрясающие кадры. Интересно, что и у зрителей не возникает вопроса, почему актер лежит в воде, хотя мог бы лежать рядом на суше. Они приняли правила игры режиссера и спокойно воспринимают эту магическую простоту, создающую ирреальность, не менее реальную, чем окружающий физический мир.