ра — Мартышки. Все остальное было черно-белым и печаталось с небольшим виражом. Этот кадр снимался с операторского крана, который едва удалось загнать в узкое пространство между забором психушки, декорацией и озером. Наташу Абрамову, игравшую роль Мартышки, по требованию режиссера постригли чуть ли не наголо, выбрили волосы высоко над лбом, но потом Тарковский передумал снимать ее в таком виде и велел повязать ей косынку.
После этого мы перешли в павильон.
Возведение декораций
В павильонах мы начали снимать с двухмесячной задержкой, и возникла перспектива не уложиться в запланированные сроки. Вся студия могла лишиться премии. Поэтому нам пришлось работать в очень жестком режиме. Больше месяца, с 9 ноября по 13 декабря, мы работали без выходных. В будни наша смена была двенадцатичасовой, с 11 утра до 11 вечера, а в выходные — шестнадцатичасовой, с 8 до 24.00. Профсоюзы по отношению к «Сталкеру» оказались удивительно снисходительны. И режиссер (после инфаркта), и актеры, и вся съемочная группа не успели отдохнуть после тяжелой четырехмесячной киноэкспедиции, а предстояло еще больше месяца изнурительного труда. Но никто не высказал недовольства, все работали, напрягая последние силы. Конец ноября и весь декабрь были очень холодными, температура недели три стояла ниже двадцати, а по ночам опускалась ниже тридцати градусов мороза. В павильонах и коридорах студии было очень холодно, гуляли леденящие сквозняки. Но никто не заболел. Таким было волевое напряжение. Болеть почти вся группа стала после окончания съемок.
*Владимир Фабриков: Я хорошо помню декорацию «Квартира Сталкера», построенную годом раньше гениальным Боимом. Полы в ней лежали на воде, и когда ступали по этим доскам, при каждом шаге хлюпала вода. Фактуры в ней были совершенно потрясающие. И в ней было много маленьких, минималистских натюрмортов. В каждом углу небольшой натюрморт. Тарковский до этого работал с Ромадиным, Ромадин дружил с Двигубским и Боимом, и они тогда очень эти натюрморты любили. Часы, сухие ветки, засушенные цветы, склянки с водой — я помню, даже книгу фотографий издали «Романтические натюрморты». Потом этот жанр потихоньку умер. В кино художники думают, работают головой, хотят сделать так, как ни у кого не было, не хотят повторяться. Мы тоже хотели этого избежать. Честно говоря, сегодня мне кажется, что декорация Боима была интереснее, чем у Тарковского.
Декорация Тарковского «Квартира Сталкера» была зеркальной по отношению к прошлогодней декорации Боима, а в остальном почти такой же. Отличало ее отсутствие сводчатого коридора, который был у Боима. Он производил потрясающее впечатление. Было полное ощущение, что находишься где-то под мостом в Лондоне или в средневековых развалинах Рима. В этот раз коридор был не нужен — стиль картины был задан уже отснятой натурой.
Несмотря на сопротивление студии, Тарковский заставил сделать главную декорацию — место исполнения желаний — в самом большом мосфильмовском павильоне. Он расположен на втором этаже, под ним находились костюмерные, операторские кабины, оружейные склады пиротехнического цеха и типография. В декорации должна стоять вода по колено — иногда мутная, а иногда прозрачная.
*Владимир Фабриков: Идею большого зала с колоннами Тарковский взял с первой электростанции на натуре в Эстонии. Полы в ней должны были быть ровными. Когда мы уже заканчивали строительство, пришел Андрей и говорит: «Давайте весь пол делать такими горбами, но имитировать их под барханы не нужно». Кто-то говорил, что этот зал придумал еще Абдусаламов. Возможно, это так, но для меня это была идея Тарковского. Мне это не очень понравилось. Я считал, что они дают какую-то сказочную неестественность. Может быть, у Андрея был замысел как-то обмануть — вроде барханы и вместе с тем не барханы. Но в итоге, мне кажется, обманули самих себя.
Мысль закрыть ровный пол павильона холмами родилась у Тарковского под влиянием поездки в Исфару и увиденных там местных гор, напоминающих ядра грецких орехов или человеческие мозги. Еще одним источником были барханы пустыни Кара-Кум, которую Тарковский видел в Туркмении, а затем в иллюминаторе, при перелете из Ашхабада в Ташкент.
*Владимир Фабриков: Когда мы строили не то озеро, не то болото в помещении, Андрей сразу планировал, что у него там рыбы плавать будут и по кадру своеобразные натюрморты — икебаны, как он их называл. Я, когда делал этот объект, «Солярис» вспоминал. В «Солярисе» вода течет, водоросли шевелятся, вроде ничего не происходит, а смотришь, не отрываясь. Что это за магия? И деталей вроде не много, а все работает. У Андрея было отрясающее отношение к изображению. Чувствовал он его гениально. Другие режиссеры меня потом очень дотошно расспрашивали: «А как вы тут снимали? А что за детали вы там клали? А почему там крышка от медицинского кипятильника?»
В «Комнате исполнения желаний» глубина воды почти по колено, и она должна быть прозрачной. В декорацию залили с десяток кубометров воды. На дне нужно организовать продолжение подводной жизни, происходящей в Зоне на натуре. Все это было сделано. Гидроизоляция не выдержала, и под павильоном, на первом этаже главного здания «Мосфильма», залило несколько помещений, включая типографию, которые пришлось эвакуировать, а потом ремонтировать. Студия безропотно перенесла и этот очевидный ущерб. Но декорация получилась потрясающая.
*Владимир Фабриков: У Тарковского очень интересно работать. Он давал возможность думать самому. Изобретать, придумывать, фантазировать. Только с ним надо окончательно согласовать. Идея возникла — обсудили, утвердили — и все, сказано — сделано. Но если Андрей что-то решил, то изменял свое решение очень неохотно. Тут он стоял насмерть: чтобы так, как он решил, и никак иначе. В этом смысле он был очень упертый. С архитектурным бюро работал я один. Мы знали планировку, подбирали по размерам окна, двери, блоки, балки, делали чертежи. Архитектор Наталья Дамшлаг занималась этим очень тщательно. Все организационные вопросы Тарковский решал на уровне Сизова. До уровня начальника производства не снисходил.
В фильме было много проходов. Камера двигалась медленно, планы довольно статичные, и нужно было решить, что и как строить, чтобы декорациями, движением камеры и актеров сбить монотонность.
Огромного труда потребовало изготовление колонн для зала. Идея была такая: вроде бы по залу прошла неведомая сила, которая частично разрушила колонны, так что снизу и сверху остался бетон, а в середине почти голая арматура. Некоторые из них были разорваны на две части, представляли собой руины, как бы перебитые попаданием снаряда или мины. Бились мы с этими колоннами несколько дней. И так их подвешивали, и этак — в результате, мне кажется, большой зал все-таки получился у нас не очень удачно.
Потом возникли эти холмы: мешки с песком Андрей решил спрятать, и мы их засыпали перлитом, а он ядовитый и страшно вредный… После работы с ним кашляешь несколько дней. Бутафоры его ужасно не любили. Он — такая легкая, вспененная фракция, в легкие вдыхается глубоко, а выходит очень трудно, не отхаркивается, так там и оседает.
Тарковский настаивал на перлите. Об этом горько писать, но, возможно, своей одержимостью и упорством он сократил свою жизнь и жизнь Анатолия Солоницына. Оба они умерли от рака легких.
*Владимир Фабриков: Стены декорации не штукатурили, а мазали руками. Я не помню другой картины, где бы с таким фантастическим качеством делали бутафорские работы. Многие места этой гигантской декорации были опутаны специально изготовленной паутиной и производили весьма зловещее впечатление. Это было мосфильмовское изобретение, своеобразное ноу-хау, которого я не встречал на других студиях. Аппарат для изготовления паутины изобрел человек по имени Иван Матиец. Он выстреливал тончайшими пластиковыми нитями, которые на воздухе мгновенно застывали и были страшно похожи на паутину. Этот Матиец на всех картинах делал паутину. От сказок Птушко до Тарковского. А потом он умер, его машину сломали, и больше этого никто уже делать не умеет.
В некоторых местах декорации по настоянию Тарковского паутина доходила до самого потолка. В один из первых дней съемок она вспыхнула от осветительного прибора, взлетела вверх до колосников и свалилась вниз огненным водопадом до самого пола. К счастью, пламя, не пошло вправо и влево и, достигнув пола, погасло. Если бы загорелась декорация, мог сгореть самый большой павильон в Европе и главный корпус «Мосфильма». Но паника возникла нешуточная, прибежало начальство, приехали студийные пожарные, и дальше один из них постоянно дежурил в нашем павильоне. Но и особого шума по этому поводу поднимать не стали. Тарковский, правда, очень жалел, что в тот момент он не смог снять этот пожар.
Со стенами большого зала тоже была проблема. Там есть пятиметровые ворота павильона, которые мы использовали как элемент декорации. И чтобы уравновесить композиционно эти ворота, Андрей хотел, чтобы над ними сделали высокую стену в три высоты ворот. А над декорацией нужно еще леса для осветительных приборов подвешивать. И как мы ни отбояривались, как ни убеждали Тарковского, он требовал высоту стен девятнадцать метров, хоть умри. Хотя, на мой взгляд, она ему совершенно не нужна была. Мы с Княжинским прикидывали и решали, какая будет высота кадра, откуда свет, как лучи пойдут. Как это будет смотреться на разных объективах.
Режиссер хотел, чтобы в декорации «Большого зала» возникало ощущение гигантского внутреннего пространства и исполинской силы, разрушившей это сооружение. Теми самыми пришельцами, которые прилетели на метеорите (или не совсем метеорите).
*Владимир Фабриков: Тарковский настоял на своем. У него в тот момент такая черта была: студия обязана сделать как он сказал. Железно стоял в этом смысле. И сделали 19‐метровую стену. А потом пришли осветители, полезли на леса, уперлись спинами в потолок и сказали: «Мы здесь работать не будем, это нарушение техники безопасности». А там от ДИГов