о мусор. Банка движется по столу. Взгляд Мартышки падает на высокий стакан. Он ползет к краю стола. Девочка ложится щекой на стол. Стакан падает на пол, но не разбивается. Конец отъезда камеры. Средний план. Девочка лежит щекой на столе, взгляд ее обращен в никуда, иногда — в камеру. Медленный наезд. В стакане начинает подрагивать чай, постепенно начинают вздрагивать стол, другая банка и Мартышка, лежащая щекой на столе. Слышен звук приближающегося поезда. Сквозь стук вагонных колес начинает пробиваться и звучит все громче музыка — «Ода к радости» из Девятой симфонии Людвига ван Бетховена. Камера медленно наезжает на крупный план девочки. Поезд проносится мимо. Музыка уходит вместе со звуком уходящего поезда. На съемке ни звука поезда, ни музыки не было, но ритм сцены Тарковский задавал сам. Он существовал в его голове и во внутреннем слухе. Весь этот эпизод снят на цвет одним кадром. Пушинки летали в воздухе под воздействием вентилятора. Бросала их в воздушную струю Нэлли Фомина. Они взлетали вверх, потом медленно опускались в кадр. Еще одна интересная деталь: Тарковский попросил, чтобы Мартышка читала книгу Акима Волынского о Леонардо да Винчи. Ту же самую, что снималась у него в фильме «Зеркало».
Конец музыки.
Конец наезда.
В затемнение.
Перед съемкой эпизода с Мартышкой Тарковский категорически потребовал, чтобы из павильона удалили всех не имеющих к съемке этого эпизода людей, включая членов съемочной группы. Выбирая посуду, он отказался от чайных чашек с блюдцами, сказав, что «это как-то слишком по-советски». Остановились на обычной стеклянной банке и двух стаканах разной высоты. В один налили немного чая, в другой налили и вылили молоко, в банку бросили обгорелых спичек. Пиротехники положили подожженный кусочек ваты, который тлел и дымил в начале эпизода. Выдохнули туда сигаретный дым. Снимали этот отсутствовавший в сценарии эпизод без репетиций. Никаких экстрасенсов у нас на съемке не было.
«Стакан, который должен был перемещаться в пространстве под полубезумным взглядом дочери Сталкера, мы обвязали серой „невидимой“ ниткой и тянули за нее по столу»[504], — заявил в интервью звукорежиссер Шарун.
Никаких «мы» там не было — этим занимался я один. Я держал в секрете технологию движения стаканов. А вот следующее утверждение Шаруна частично правдиво: «Я пытался руководить этим захватывающим процессом, но Тарковский прогнал меня, отправив записывать лай собаки, и тянул стакан самолично»[505].
Владимир Иванович обожал давать советы, не относящиеся к его профессии. Тут он явно переборщил с их количеством и вызвал раздражение Тарковского, который велел Шаруну покинуть павильон. Владимиру Ивановичу пришлось ретироваться.
Тарковский не «тянул стакан самолично», а, стоя впереди и слева от камеры, молча указывал, какой из стаканов двигать. Я стоял на коленях под объективом кинокамеры перед столом, за которым сидела Мартышка. На моих растопыренных пальцах были петельки капроновых нитей, прикрепленных к донышкам посуды.
Я двигал руками в соответствии с указаниями Тарковского и его взглядом. Все шло хорошо — стаканы и банки двигались, как живые. Мы не договаривались, что один из стаканов упадет со стола, эта идея пришла Андрею Арсеньевичу во время съемки. Он показал мне пальцем вниз, и я осуществил очередную режиссерскую импровизацию. Тарковский был очень доволен и после съемки повторил: «Никому не рассказывайте, как мы это делали». К сожалению, процесс этого таинства не был снят ни почему-то отсутствовавшим фотографом, ни кем-то из съемочной группы. А может, Тарковский сам не захотел это фотографировать, чтобы сохранить тайну финала до выхода фильма, и отослал фотографа из павильона.
Очевидцы этого действа сказали, что в момент съемки я был похож на безумного заклинателя стаканов. И это выглядело страшнее и загадочнее, чем если бы я заклинал настоящих ядовитых змей.
Это был последний съемочный день, последний эпизод и последний кадр фильма.
Владимир Фабриков: По большому счету, «Сталкер» — это синтетическая картина. Андрею повезло. От каждого художника, от каждого оператора в ней что-то осталось. И каждый оставил свои идеи, свои находки, свой вкус. Но без Тарковского, конечно, ничего бы не было. В его видении все это преломилось, как в магическом кристалле, и дало свой таинственный мистический свет.
Последний банкет
После смены директор картины Александра Тимофеевна Демидова пригласила всех в группу на междусобойчик, посвященный окончанию съемок. Мне нужно было убрать реквизит из павильона, поскольку декорацию сразу после просмотра отснятого материала должны были ломать. Это заняло минут сорок, и когда я пришел в дирекцию, народу там было немного, человек десять, но было дымно, как в павильоне, ибо, выпив, почти все закурили. За столом сидели осоловевшие от безумной усталости люди.
Тарковского не было, и царила Лариса Павловна. Она была уже навеселе, чувствовала себя тамадой, широко размахивала руками, хохотала, громко выкрикивала тосты. В дальнем конце стола сидела грустная Маша Чугунова. Я протиснулся, сел рядом с ней. Мне налили водки. Я чокнулся с Машей: «За вас». Мы выпили. Маша тихо сказала мне: «Знаете, Женя, у нас опять новый второй режиссер. Теперь уже официально». — «И кто же это? Надеюсь, мы с вами, как обещал Андрей Арсеньевич». — «Нет, — тихо сказала Маша. — Это Лариса Павловна». Я посмотрел на Машу. Она молча кивнула. Мне показалось, что в глазах ее стояли слезы. Немного посидев в радостной, но почти засыпающей от нечеловеческой усталости компании, я ушел с этого праздника. Такого ожидаемого и ставшего таким невыносимым. Уходя, я мимоходом посмотрел на Ларису Павловну. Она поймала мой взгляд, вероятно слишком недвусмысленный, и громко спросила: «Женя, за что вы меня так не любите?» Мне было горько и противно от такой торжествующей наглости. «А за что я вас должен любить?» — вопросом на вопрос ответил я и ушел из комнаты. Меня не переставало удивлять: такой твердый и несгибаемый в творчестве и противостоянии власти художник оказался таким слабым и безвольным в личной жизни. Жена вертела им как хотела.
Нэлли Фомина, дружившая с Тарковской, в книге «Костюмы к фильмам Тарковского» написала: «Лариса Павловна также выполняла обязанности секретаря, а позднее стала и вторым режиссером. Все административные и бытовые хлопоты Андрей передавал ей. Она прекрасно понимала, с кем имеет дело, и часто говорила: „Андрюша, вы гений!“»[506] Память немного изменила Нэлли Ефимовне. Обязанности секретаря Тарковского в придачу ко всем остальным бесчисленным обязанностям выполняла Марианна Чугунова. Вторым режиссером Лариса Павловна числилась в документах, которых мы не видели, фактически же эти обязанности выполняли Чугунова и я. О том, что Лариса Тарковская — второй режиссер, мы узнали после завершения съемок, когда реальные функции второго режиссера стали не нужны. А вот заключение договоров, подписывание писем, устраивание скандалов, выбивание и получение денег за Тарковского — это действительно было прерогативой Ларисы Павловны. И она чувствовала себя в этой роли как рыба в воде.
Я не помнил, как добрался домой, упал в кровать и проспал мертвым сном до полудня, хотя выпил совсем немного. Правда, после месяца двенадцати-шестнадцатичасовой работы без единого выходного дня. Но студийная премия была спасена. Увы, к тем, кто работал на «Сталкере», это не относилось.
Так в декабре 1978 года закончилась съемочная эпопея «Сталкера», начавшаяся в феврале 1977-го. Андрей Тарковский и его съемочная группа сняли картину, вошедшую в золотой фонд мирового кино.
13 декабря 1978
л. 39
№ 854
ПРИКАЗ
О запуске в монтажно-тонировочный период
двухсерийного фильма «Сталкер»
На основании заключения сценарно-редакционной коллегии и 2‐го Творческого объединения и акта об окончании съемочного периода от 11.12.78 г.
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Приступить с 12.12.78 к проведению монтажно-тонировочных работ по двухсерийному художественному цветному фильму «Сталкер».
2. Установить срок сдачи фильма «Сталкер» Генеральной дирекции киностудии «Мосфильм» на 2‐х пленках 19.03.79.
3. Представить фильм «Сталкер» в Госкино 27.03.79.
4. Установить срок окончания производства кинофильма на 2‐х пленках 19.04.79.
5. Установить срок сдачи исходных материалов по фильму 12.06.79 с представлением 3‐х фильмокопий в Госкино СССР 14.05. 1979.
6. Сметную стоимость монтажно-тонировочного периода утвердить в сумме 126 442 рубля.
Несколько дней я приходил в себя от чудовищного напряжения и усталости. Я был болен, как и другие члены съемочной группы. К концу недели позвонили из производственного отдела и сообщили, что я назначен ассистентом режиссера на постановочно сложную картину — фильм Никиты Михалкова «Несколько дней из жизни И. И. Обломова». Директором там был Вилли Геллер, с которым мы работали на «Восхождении», первом и втором «Сталкере». Я позвонил ему. Вилли все объяснил: «Это я затребовал тебя к нам. Картина, конечно, нелегкая, но тебе не привыкать. Зато команда подобралась хорошая, работать легко. Так что отдохни еще денек-другой и выходи, у нас с 3 января экспедиция в Пущино».
В понедельник вместе с Владимиром Хотиненко, работавшим на «Обломове» с лета, мы отбирали реквизит для зимней натуры, а сразу после Нового года уехали из Москвы почти на месяц.
1979 год
Перед Италией
3 января. Перед отъездом в новую экспедицию я зашел в павильон, где двадцать дней назад стояла декорация «Сталкера». Он был пуст, никаких колонн и строений уже не было. На студии умели быстро строить и еще быстрее — ломать и убирать уже отснятые декорации. По самому большому в Европе павильону гуляли вечные мосфильмовские сквозняки. Я вспомнил фразу, как-то сказанную здесь Тарковским: «Не люблю приходить на „Мосфильм“ — или просквозит, или настроение испортят». Он сказал это под конец съемок, как бы шутливо, в тот миг, когда у него было хорошее настроение. Тогда здесь было много людей, техники, света, кипела жизнь. А сейчас уже не было ничего.