У Нахабцева было такое же явление. Он снимал светлые куски. Ему пленку заменили.
Н. А. Иванов: Б. Н. Коноплев не болел, а был в отпуске и не знает. На заседании бюро операторов присутствовал начальник технического управления тов. Трусько. В связи с высказанными замечаниями было предложено дать Рербергу другую пленку — 5254. Такое же решение было принято и по просьбе Нахабцева.
А. А. Тарковский: Мы хотим, но не можем вырваться из этого заколдованного круга.
Есть заключение технической комиссии, которое не соответствует правде и действительному положению. Почему вы здесь заявляете, что материал не брак и его можно брать в картину?
Существует стенограмма объединенного заседания технических комиссий Комитета и «Мосфильма». Во время обсуждения не было ни одного человека, который бы сказал, что этот материал не годится по техническим параметрам. Почему мы опять начинаем толочь воду в ступе? Прав был Райзман, который сказал, что не наша компетенция.
Л. Н. Нехорошев: Мы не разбираем вопрос, кто виноват? Идет разговор — будем ли мы продолжать съемки картины на имеющемся материале или начнем все сначала?
А. А. Тарковский: Что произойдет, если мы будем продолжать съемки на имеющемся материале? Это означает, что мы, продолжая работу, входим с большим перерасходом. Будет стоять вопрос, что картине обойдется в 800 тысяч рублей.
Вот как стоит вопрос с перерасходом. Я его никогда не возьму на себя. Я не хочу взять на себя этот валтасаровский разгул. Тут может быть вариант двухсерийной картины, чтобы компенсировать «будущий перерасход». Это выход из положения.
Л. Н. Нехорошев: Мы должны сегодня высказать наше мнение, чтобы студия решила — продолжать ли работу над этой картиной по тому сценарию, который мы вам раздали[580].
В. С. Ордынский: Я не читал литературный первоисточник, не видел и материал, но прочел сценарий и хочу немного о нем сказать.
Этот сценарий предельно ясен. Там все говорится открытым текстом, нет никакой зашифрованности, поэтому обсуждать его бессмысленно, так как там все сказано устами героев. Когда я взял этот сценарий, я не думал, что его может взять Тарковский. Тарковского я знаю по его прежним работам, которые мне нравятся — одни больше, другие меньше. Но я подумал — коль скоро его взял Тарковский, где-то здесь в чем-то собака зарыта. Когда я прочел этот сценарий, я понял, что никакого «щенка» здесь нет. Здесь поставлены все точки над «и». Здесь словами, а не художественными образами все рассказано, вся идея, весь замысел. О том же, какое будет настроение — об этом в сценарии нет ни строчки. Там нет ремарок. Это практически пьеса. Это запись расхождений трех действующих лиц — ученого, писателя и какого-то среднего между ними. Это то, что я вычитал из сценария. Чьими устами говорит автор? Очевидно, устами всех троих. Это такая неразделимая троица, очевидно и есть герой картины
Мне лично, все эти рассуждения показались интересными, нужными и, я бы сказал, современными до предела.
Может быть, опять скажут (у нас есть такой ходячий разговор), что А. Тарковский все время увеличивает пропасть между собой и зрителем. Если эта пропасть существует, то с этим сценарием она будет увеличиваться, но между каким зрителем? Не знаю. Есть наш зритель, и есть зарубежный. Когда мы говорим первые какие-то слова, то в этом наша заслуга, а когда мы повторяем азы и начинаем бороться негодными средствами с той идеологией, которая идет с Запада, то мы опаздываем и плетемся в хвосте.
Мне кажется, что все рассуждения, сколь бы они ни были открыто публицистичны, они точны, современны и очень публицистичны. Это тот вывод, который я сделал для себя, прочитав сценарий.
Теперь вопрос о том, делать ли эту картину. После выступления режиссера я считаю, что ее запускать в производство нельзя, по сценарию, по которому режиссер практически ставить картину не хочет. Я не знаю такого обстоятельства, чтобы режиссер под дулом пистолета мог бы сделать картину. И если так, тогда найдется группа режиссеров, пять редакторов, которые сделают картину — такое тоже бывает. Картину сдадут, единица будет, все в порядке — и потом режиссер пожинает лавры. Но режиссер Тарковский в силу сложившихся обстоятельств эту картину делать не может. Может быть, Тарковский скажет, что я лезу не свое дело…
Я понимаю положение студии, но боюсь, что положение студии не выправится, если мы запустим этот сценарий.
Л. О. Арнштам: А если не запустим, а спишем 300 тысяч?
В. С. Ордынский: Тогда не будет вымученной картины. Если предложить этот сценарий другому режиссеру, и он согласится, я считаю, что это надо делать. Но я выслушал Тарковского, и мне кажется, что в такой ситуации запускать картину нельзя.
Хочу еще конспективно повторить, на мой взгляд, сценарий предельно ясен, там все сказано открытым текстом — даже более открытым, чем мы привыкли видеть в картинах Тарковского и многих других. Рассуждения эти интересны, современны, как они будут восприняты определенным зрителем, я не могу сказать, но зрителем нашего круга они будут восприняты правильно. Но после выступления режиссера, я считаю, что было бы, наверное, ошибкой заставлять его делать эту картину. Как я понимаю, вопрос стоит так у режиссера: для меня это проходная картина, я хотел ее сделать быстро, тяжело и долго делать ее не хочу.
Л. Н. Нехорошев: Речь не идет о том, чтобы режиссера заставлять делать картину. Мы этого никогда не делаем.
А. Г. Зархи: Об Андрее Тарковском трудно говорить, потому что с одной стороны, это очень крупный художник, а с другой — фигура одиозная, и каждое выступление будет рассматриваться не только с точки зрения нашего Художественного совета, но и международных резонансов.
Андрей — талантливый человек, картины, которые он делает, являются большим событием и для нас, и для публики, он действительно имеют международный резонанс. Ничего смешного в этом нет.
Возникшие вопросы в связи с работой Тарковского над картиной «Сталкер» сейчас трудно решить. Но мы все это чувствуем и можем внутри себя об этом поговорить.
Должен тебе сказать, Андрей, что каждому из нас посмотревшим твой снятый материал, так хочется все переснять и сделать все по-иному: появляется желание поменять актеров и оператора, но обо всем этом думается дома, под одеялом, рассказывается только своей жене. Так думается, но нельзя сказать — «я хочу»,
В материале, который мы сегодня смотрели, с точки зрения живописной, есть сцены, среди которых одни лучше, другие — хуже. Мы видели некоторые сцены, интересно снятые с точки зрения таинственности, операторской недосказанности, какой-то иллюзорности, ощущения нереальности, но вместе с тем — и реальности.
Тебе сейчас не правится снятый материал. Действительно, иногда не нравится, и начинаешь думать над тем, как переделать ту или иную сцену. Но так не бывает, чтобы посмотреть и если не понравилось, заявить — я так не хочу, мне не нравится, хочу делать по-другому и сначала. Так как деньги уже затрачены, студия, вероятно, должна будет стать на колени.
Голос с места: А в кинотеатре ничего не видно будет.
А. Г. Зархи: Насчет этого говорить не стоит. Все картины, которые мы на студии выпускаем, если вы их посмотрите в кинотеатре, вы испугаетесь. Нельзя нам становиться на точку зрения кинопроката. Мы знаем, какое на экране кинотеатра мутное изображение, проявленное в квасе, имеют наши картины.
К сожалению, я не очень образованный в техническом отношении человек, и не знаю, что нравится или не нравится в технике. Вероятно, наша техника плохая, а у них она наверняка лучше. Мы к этому привыкли.
Но можем ли мы сказать, что в этом виноват Б. Н. Коноплев? Думаю, что это будет также верно, как если мы скажем, что Л. Н. Нехорошев виноват в том, что у нас нет хороших сценариев на высоком идейно-художественном уровне, или О. А. Агафонов повинен в том, что у нас мало платят премиальных. Но такой разговор явно несерьезен.
Пару слов относительно выражения Тарковского, что он хотел сделать проходную картину, имея в виду «Сталкер». Каждая вещь, которую вы делаете, должна быть для вас главной вещью. Мы с Хейфецом хотели сделать картину в 1700 метров в одной декорации и сделали проходную картину. Неизвестно, какая получится картина — проходная или нет. Для себя можно написать проходное стихотворение.
Ты знаешь, Андрей, как я тебя люблю, и люблю твои картины. Твои картины мне действительно нравятся — одни больше, другие меньше, но к ним я отношусь с огромным уважением. Что касается такого способа зарабатывать деньги — когда не получается делать вторую серию — ты меня извини, не я не понимаю такой финансовый маневр. Вокруг этого делать две серии… Читать тяжело, не только смотреть.
Мне кажется, что в этом сценарии мне, как зрителю, нет причины волноваться. Сценарий сейчас такой, что нет увлеченности действием. Ощущение такое, что все это очень затянуто, и я, как зритель, не втянут в действие. Не могу понять причины волнения этих людей. Как Толстой говорил: «Он пугает, а мне не страшно». Я не знаю, из‐за чего это происходит. Нет причин для того, чтобы зритель был втянут в действие, в эту игру. Ты взял часть повести Стругацких. Я не большой любитель фантастической и научно-популярной литературы, особенно после статьи Шкловского, что никаких других планет нет, и никаких других человечеств нет. Но здесь я не могу почувствовать опасность этой силы или Зоны, о которой идет речь, или ее привлекательность, тем более. Если это будет двухсерийная картина. Может быть надо подумать о том, чтобы можно было это как-то смотреть.
Вот пока мои первые замечания.
А. А. Тарковский: У меня только реплика. Когда я говорил о проходной картине, я имел в виду, что с тремя актерами на выбранной натуре можно легко и быстро сделать картину, а не сидеть над ней годы.
Л. О. Арнштам: Если бы Тарковский делал проходную