Ташкентские бани, неожиданно понравившиеся Тарковскому, натолкнули Боима на то, что я называю «эстетикой руин». В Москве после поездки в Среднюю Азию Боим приносил в группу и показывал альбомы с рисунками и гравюрами Пиранези. Тарковский листал их, но четкого мнения по их поводу не высказал. Возможно, он тогда еще не пришел к определенному выводу. Тем не менее эти бани и величественные руины Пиранези отпечатались в его памяти и вновь возникли позже в совсем иных, не похожих на Среднюю Азию условиях. Можно вспомнить и туркменскую пустыню: барханы полтора года спустя вдруг возникли уменьшенными копиями в мосфильмовском павильоне. Пока же Андрей Арсеньевич интуитивно пытался нащупать то, что он хотел бы показать в своем фильме.
*Вилли Геллер: То, что находили без него, Тарковскому, как правило, не нравилось. И это тоже можно понять. Но ему не нравилось и то, что мы показывали ему, когда искали натуру вместе с ним. Его все время что-то не устраивало. Объяснить же, чего он хотел, Андрей не мог. Поэтому поиски затянулись до бесконечности.
В Ташкенте, помимо поездок по городу и к близлежащим местам, Тарковский встретился с режиссером Хамраевым, для которого они с Мишариным написали сценарий «Сардор». Андрей Арсеньевич обсудил нежелание «Узбекфильма» оплачивать заказанный сценарий и поинтересовался, где можно найти подходящую для «Сталкера» натуру.
Ташкент в то время еще не вполне оправился от катастрофического землетрясения 1966 года. Значительная часть глинобитного старого города была разрушена. Эти руины сносили, а на их месте возводились стандартные советские микрорайоны. Для фильма новые микрорайоны, неотличимые от таких же в Калуге, Ростове, Пензе или Красноярске, совершенно не годились. Сразу стало бы ясно, что действие происходит в Советском Союзе. Съемочная группа поездила по городу и окрестностям и ничего привлекшего внимание режиссера не обнаружила.
В гостинице, где остановились Тарковский с коллегами, утром они случайно встретились с оператором Юрием Клименко и актером Александром Кайдановским. Александр и Юрий вместе работали на историко-революционном сериале «Это было в Коканде». Вот как мне рассказывал эту историю Кайдановский:
Накануне вечером мы с друзьями крепко выпили, и утром, придя в буфет, я взял рюмку водки, чтобы поправить здоровье. Как только я поднес ее ко рту, чтобы выпить, меня кто-то сзади тронул за плечо. Я обернулся и увидел Тарковского. Мы были немного знакомы, но никогда близко не общались. Он стал мне как-то сбивчиво говорить о новом фильме, о том, что он хочет пригласить меня попробоваться в нем на главную роль. Я, честно говоря, плохо понимал его и спросил: «Извините, а можно я выпью рюмку, чтобы не ставить ее на стол?» — «Да-да, конечно», — с пониманием сказал Тарковский. Я быстро махнул эту рюмку и сел за стол. Рядом сел Тарковский, и мы продолжили разговор уже с участием Юры Клименко. Тарковский предложил нам снять мои фотопробы и выслать их на «Мосфильм». Что и было сделано. Видимо, он впечатлился тем, как я лихо опрокинул эту рюмку, и потому сразу утвердил меня.
Здесь явно чувствуется саркастическая интонация Кайдановского, но, думаю, в ташкентской гостинице дело обстояло примерно так. После отъезда Тарковского Кайдановский с Клименко пошли на ближайшую стройку, напоминавшую район после космической катастрофы, где Юрий снял несколько фотографий Александра, и они передали их в Москву в съемочную группу «Сталкера».
Роман Калмыков: Убедившись, что в Ташкенте ничего подходящего для нас нет, Тарковский решил ехать в Таджикистан. Вместе с нами поехал Али Хамраев.
*Александр Боим: Мы на машинах поехали в Таджикистан. Ехали по горам, по пустыне, снова по горам. При этом почти ничего не ели. Где-то на колхозном поле мы набрали помидоров, которыми закусывали, покупали лепешки, черешню и абрикосы. Все остальное боялись употреблять в такую жару. От жары спасались где водкой, где сухим вином, которое пили ящиками. Причем инициатором часто был Андрей, а я, как ни странно, по просьбе директора его даже пытался останавливать.
Бедный Вилли Геллер, сам почти не пьющий, истратил все свои казенные и личные деньги и страшно боялся, что нам не на что будет улететь в Москву. А что делать, если режиссер гуляет? Не ссориться же из‐за этого в самом начале картины. Для Вилли работа с Тарковским тоже ведь была очень важна.
Приехали в очень необычное место под названием Исфара, где сходились пустыня, лес, камышовые болота и фантастические, неправдоподобные горы, похожие на гигантские окаменевшие человеческие мозги. Какой-то лунный пейзаж.
Тарковский, вырвавшись из Москвы, отрешившись от кинематографических интриг и театральных стрессов, ощущал поездку на выбор натуры как возможность немного расслабиться. Он был в компании людей, с которыми говорил на одном языке, они понимали друг друга с полуслова, занимались делом, по-настоящему важным для будущей картины. Тарковский был в своей тарелке.
Недовольство натурой, высказываемое коллегам, было связано с тем, что сам режиссер не имел образа будущего фильма и реагировал так на собственный внутренний дискомфорт. Он пытался снимать его застольями и дружескими беседами по вечерам или во время передвижений по дорогам Средней Азии. Благо Ларисы Павловны, препятствующей общению с коллегами, тут не было. Итак, позади были Туркмения, Узбекистан и Ташкент, впереди — неведомый Таджикистан.
*Вилли Геллер: Алик Хамраев привез нас в Исфару и показал натуру. Он от чистого сердца хотел помочь Андрею и показывал все, что знал. Действительно, Исфара, как оказалось, замечательное место.
*Александр Боим: Кроме того, там еще были старинные китайские угольные шахты, которые были заброшены лет сто назад. В войну их снова пытались реанимировать, но из этого ничего не получилось, и так все снова и забросили. Даже ничего вывозить не стали. Но все же остались полуразрушенная железная дорога, покосившиеся столбы, перевернутые вагонетки. В итоге Андрей остановился на этой, исфаринской натуре.
*Роман Калмыков: Мы посетили Исфару, Канибадам, Шураб и другие селения, расположенные неподалеку. Эти места нам всем очень понравились. Больше всего Гоше Рербергу. Там был изумительный свет и удивительные по красоте закаты. Горы и вся местность — дома, постройки, пустыня, деревья и даже небо — окрашивались в розовато-персиковые тона. Это выглядело совершенно необычно и очень эффектно. Хотя, честно говоря, это место не выглядело как место космической катастрофы.
Место было действительно странноватое. Общий колорит его был желтовато-бежевым. Я с любопытством рассматривал фотографии, пытаясь представить, как там будут выглядеть описанные в сценарии события. Необычность фактур и красок вызывала самые разные чувства — от медитативного созерцания изъеденных ручьями, покрытых тысячелетней патиной холмов до зыбкой тревоги, поневоле возникавшей в мире остановившегося, запечатленного в камне времени. Эта вневременность, вероятно, и прельстила Тарковского и остальную съемочную группу.
*Вилли Геллер: Андрей там очень возбудился: «Ой! Здесь! Идеально! Здесь никто не снимал, место совсем не затоптанное! Здорово! Здесь и будем снимать!» — «Да, Андрей, — подтвердил Хамраев. — Кроме меня, никто не снимал. Но это было уже давно, и в России эти картины мало кто видел. А в последние годы точно никто не снимал». В это время Гоша Рерберг толкает меня локтем: «Посмотри!» И показывает чуть в сторону. А там в глине отпечатки трех ножек от штатива. И такие четкие, как будто камера стояла там полчаса назад. Потом я выяснил: оказывается, незадолго до нас там Антониони натуру выбирал. И чуть ли не тот же Алик Хамраев ему эти места и показывал. Но этот совместный советско-итальянский проект почему-то не состоялся.
*Роман Калмыков: В конце концов все дружно согласились, что снимать надо в Исфаре. Но как будет выглядеть здесь, в Таджикистане, то, что написано в сценарии, боюсь, ни Андрей, никто другой себе не очень представляли. Но никого это не смущало.
Алик Боим рассказывал, как на фоне гор или пустыни будут стоять полузасыпанные песком и пылью танки, пушки, разбитые автомобили.
Гога добавлял: «В машинах сидят высохшие трупы, превратившиеся в мумии», — и так далее.
Не знаю почему, но мне уже тогда показалось, что Тарковский слушает их с некоторым скепсисом и недоверием на лице. Впрочем, это выражение ему было присуще почти всегда. И хотя натура далеко не во всем совпадала со сценарием, Андрей с Гогой и Аликом решили, что какие-то эпизоды помимо Исфары они снимут в Прибалтике (виллу Писателя, проходы и проезды около нее. — Е. Ц.), а еще что-то в Москве, и все будет в порядке.
Сочетание фактур было действительно необычное и просто замечательное. Андрей был очень рад, что мы наконец нашли понравившуюся ему натуру, и мы уехали вполне довольные, с чувством исполненного долга.
*Георгий Рерберг: Однако у меня было впечатление, что вся эта натура, напоминающая лунный пейзаж, Тарковского не очень устраивала, так же как в принципе не устраивал его сценарий.
Теперь Тарковский решительно отходил от сценария Стругацких. Эта натура (окрестности городков Исфара, Шураб и аула Канибадам) ему понравилась, а сценарии он всегда переделывал перед съемками или в ходе съемок. Над сценарием «Сталкера» он всерьез не задумывался, несмотря на многочисленные поправки, которые давал авторам. Тарковский уже представлял себе основополагающие идеи, но не творческие решения будущего фильма. Он был вынужден делать не очень желанный для него фильм, и эта ситуация вызывала у него чувство неудовлетворенности. Но Андрея Арсеньевича это не смущало.