Письмо АН — БН (первая страница письма утрачена — Е. Ц.): …Прилагаю сценарий с его вопросами, а также его просьбы, которые я не озаботился доставить тебе при встрече. У него дела отличны. «Зеркало» продано во Францию за 120 тысяч долларов — это гораздо дороже, чем стоит фильм, а ведь будут покупать и другие страны. Наш «Сталкер» тоже на корню уже продан для демонстрации в ФРГ, за что немцы обязались поставить Тарковскому лучшие фото-киноматериалы.
Андрюшка есть ласкаем Ермашом и Сизовым. Но он как был, так и остался. Я его понимаю. Ответственность на нем огромная. Будем помогать. Съемки он начнет, видимо, в октябре. Нам будет оклад 150 в месяц, как консультантам. Я не знаю, как ты, а я его не брошу. Предлагаю: организуем в его работе посменное дежурство. Начну я — в октябре. Через месяц ты меня сменишь. Затем опять я, и через месяц опять ты. Если тебе лень, или еще что — я буду там бессменно. Не героизм, а очень интересно. Впрочем, думаю, тебе тоже будет интересно.
Пожелания Тарковского передаю почти стенографически:
1. Обыденность и «ненужность» (для сталкера) его жены в 1‐й сцене. Игнорирование?
2. Как выразить, что сталкер на этот раз не профессионал, не преступник, а идет в Зону с мольбой?
3. Как и куда вставить информационную часть? Игнорировать?
4. Идея о цели существования человечества: (Со)здание искусства.
5. Стихи должны быть хорошими, но ни к селу, ни к городу.
6. Туман, при проезде через шлагбаум.
7. Уточнить мотивации профессора: отказ от взрывания Зоны. Профессор ужасается, что берет на себя функции бога: своей волей уничтожить последние надежды миллионов людей.
8. Финальная сцена: счастье так не добывается. После Зоны я стал лучше и больше не пойду.
9. Сцена, когда Сталкер отказывается идти к Машине Желаний.
10. Грозное чудо в начале маршрута, чтобы осведомить зрителя об ужасах. И где-то приятная странность: во время отдыха — солнце, жара, и вдруг рядом сугроб — он тает.
11. Вместо Золотого Круга (символ) — место, где исполняются желания, найти название места. Нужно визуально описать место, где сбываются желания. Снег, хлеба, женщины?
12. Найти способ без танков сохранить разговор об «углублении».
13. В разговоре писателя со сталкером и профессором — поливание науки.
14. Причина, почему остался писатель. Устал. И никаких домов.
Вот так, брат мой и соавтор. Займись (это было в мае) и сопоставь с замечаниями в сценарии (июль). Самое главное во всем этом — женщина и причина, почему писатель не пошел. И еще — что-то ему не нравится атомная мина. Но тут мы не должны уступать.
Это письмо показывает ситуацию в ином свете, нежели это предстает со страниц «Мартиролога». Дела у Тарковского складываются просто блестяще. «Зеркало», вдобавок к Италии, куплено еще и Францией, а «Сталкер», в котором не снято еще ни одного кадра, «на корню» закуплен прокатчиком из ФРГ Сержем Гамбаровым. Это свидетельствовало о колоссальном доверии к профессионализму Тарковского и качеству его фильмов.
Еще одна хорошая новость — то, что «немцы обязались поставить Тарковскому лучшие фотокиноматериалы». Это означало, что фильм будет сниматься на фирменной пленке, а проблемы, неизбежно возникающие при работе с отечественными материалами, будут сняты. Будущее покажет, сколь преждевременной была радость по этому поводу.
Еще более важны пожелания Тарковского, сделанные им во время встречи с Борисом Стругацким. Они показывают, что у него в основном уже сложилась концепция будущего фильма.
Первый пункт будет отвергнут режиссером, который сделает разговор с женой и уход Сталкера из дома хотя и несколько «обытовленным», но необходимым и точным экспозиционным приемом. Он «убьет» этим эпизодом сразу несколько драматургических «зайцев»: даст информацию о роде занятий главного героя, о том, что это занятие незаконно и преследуется властями, о том, что он сидел за это в тюрьме несколько лет и, скорее всего, снова туда отправится. И наконец, что у Сталкера есть несчастная жена и больная дочь. Он задаст атмосферу и настроение фильма, его психологическую напряженность и стиль.
Наиболее важным, является пункт о том, что «сталкер на этот раз не профессионал, не преступник, а идет в Зону с мольбой». Это главная опора концепции Тарковского, которая кардинально отличает будущий фильм от повести Стругацких. Пока слово «мольба» не произносится и драматургически не выделяется, но именно этот пункт полтора года спустя приведет к диаметральному перевороту в образе Сталкера. Здесь же чрезвычайно важный для фильма пункт «цель существования человечества: „создание искусства“», ставший впоследствии ключевой темой главного монолога Писателя на подходе к месту исполнения желаний.
Впервые возникает идея использования в «Сталкере» стихов — некий шлейф «Зеркала», где этот прием оказался хорошо работающим и эффективным. Б. Стругацкому он кажется «ни к селу ни к городу», но к концу фильма режиссер убедит соавторов в необходимости поэтической цитаты из Арсения Тарковского. Они уступят режиссеру в этом плане.
Интересны мотивации отказа Профессора от взрыва Зоны, которые здесь впервые сформулированы с почти исчерпывающей полнотой, и отказ Сталкера идти к Машине Желаний.
Пункт 10 режиссерских пожеланий воспроизводит пожелание Сценарно-редакционной коллегии Госкино и намечает формы его реализации. Но от этого совета Тарковский откажется.
В пункте 11 режиссер высказывает желание уйти от Золотого Круга, во-первых, в связи с его фактурной конкретностью, во-вторых, в связи с его излишним символизмом. «Золото» неуместно в хаотическом и неопределенном мире Зоны. Тарковский почувствовал необходимость ухода от слишком ярких деталей, и Золотой Круг был ликвидирован. О нем нет ни единого упоминания в фильме, но, несмотря на это, некоторые исследователи продолжают писать о роли Золотого Круга в «Сталкере».
Пункт 13 — «В разговоре писателя со сталкером и профессором — поливание науки». Этот пункт стал одним из главных составляющих сценария и был расширен до взаимного «поливания» друг друга Писателем и Профессором на протяжении всего фильма. По сути, они оба являются ходячими идеями и только и ждут возможности высказать свое кредо. Их характеры почти до конца неизменны. Каждый из них сосредоточен на собственной профессии и ее преувеличенной важности в современном мире. Здесь Тарковский достаточно нелицеприятно высказывался по адресу научной и литературной интеллигенции. Сталкер занимает третью позицию, пытаясь вернуть к осознанию реальности двух эгоистов — от науки и от искусства.
Остальные пункты были уточнениями позиций создателей фильма по организации сценарного материала. Некоторые из них были учтены, от других же авторы в ходе работы отказались.
Отдельного рассмотрения заслуживает та часть письма, где Аркадий Натанович рассматривает положение и позицию Тарковского. «Андрюшка есть ласкаем Ермашом и Сизовым. Но он как был, так и остался». Щегольнув диковинной глагольной формой, дабы подчеркнуть щедроты и благоволение начальства, Аркадий Натанович отмечает, что характера Тарковского и его требовательности это не изменило, что делает его уязвимым в борьбе с Госкино.
Аркадий Натанович испытывает сочувствие к несчастному Тарковскому, на которого после многолетнего барского гнева обрушилась вдруг барская любовь, что, возможно, еще опаснее и гаже. С романтическим благородством Стругацкий собирается помогать Тарковскому, не бросая его в процессе съемок. Он готов закрывать собой амбразуру и уже планирует посменное дежурство братьев в качестве своеобразных защитников режиссера, остающегося один на один со съемочной группой. Стругацкий пребывает в убеждении, что Тарковский в этом очень нуждается.
Андрей Арсеньевич во время съемок был очень требователен, строг, переменчив и ревнив. Появление каждого нового человека на съемочной площадке вызывало у него пристальный с прищуром взгляд и мгновенные вопросы: «Кто это? Что он тут делает? Зачем он приехал?» Он подозревал чужих в доносительстве, связях с врагами и завистниками.
Тарковский не потерпел бы постоянного присутствия сценаристов на съемочной площадке, особенно если кто-то из них вдруг стал бы давать ему советы. На съемках он один все знал лучше всех. Гении, как известно, в советах не нуждаются.
Еще большее раздражение у него вызывали те, кто мог повлиять на ход его работы. Эпизодические появления мосфильмовских чиновников (некоторые из них были его приятелями), как правило, заканчивались тем, что они спешили побыстрее уехать. Тарковский был с ними сух, саркастичен и постоянно указывал на то, как безобразно работают возглавляемые ими службы. Даже приезд его друга Леонида Нехорошева не вызвал у него особой радости. Нехорошев тихо сидел в сторонке, наблюдая за съемочным процессом. Тарковский почти не подходил к нему, подчеркивая свою занятость творчеством. Пока Аркадий Стругацкий самоотверженно собирался на помощь режиссеру в съемках «Сталкера», Андрея Арсеньевича обуревали иные проблемы и замыслы.
Двадцать четвертого июля он возмущен тем, что итальянцы прислали ему приглашение приехать в Рим для переговоров, а руководство Госкино СССР, утверждает, что такого приглашения не получало. «Заврались они совсем», — констатировал Тарковский[301].
У Андрея Арсеньевича вдруг возникает авантюрная и, как он сам признает, «безумная» мысль создать собственный театр. Он понимает, что ему, не поставившему на профессиональной сцене ни одного спектакля, вряд ли позволят его возглавить, хотя в том, что он будет главным режиссером, не сомневается. Он решает в качестве директора, то есть зиц-председателя, пригласить главного редактора журнала «Искусство кино», члена коллегии Госкино СССР Евгения Даниловича Суркова — очень близкого Тарковскому человека, у которого он часто бывал дома, вместе они отмечали праздники, выпивали, обсуждали его творческие планы. С его дочерью Ольгой Сурковой Андрей Арсеньевич писал статьи, собирался вместе выпускать книгу, формулирующую его творческое кредо. Тарковский уверен, что Сурков, оставив свою работу в качестве главного редактора журнала «Искусство кино», с готовностью пойдет к нему обслуживать его театральные замыслы и проекты.