Утром опять-таки хмурая СунОк со мной почти не разговаривает. Что парадоксальным образом наполняет мою душу умиротворением. Настолько, что я очень мила с ЧжуВоном ему на радость.
Он мелькает по квартире в одних камуфляжных штанах с голым торсом, слегка смущая маму и не слегка СунОк. Мне по барабану. Наконец появляется на кухне одетый, я принимаюсь его кормить.
— Привыкай к диетическому завтраку, — насыпаю ему горку овсянки, себе только чаю. Я после зарядки завтракаю.
На удивление ЧжуВон и глазом не моргнул и слова против не брякнул. Удивил. Перевожу взгляд с него на сестру, смотрю со значением. «В отличие от тебя, сестрица. Учись манерам, дура», — вроде что-то до неё доходит. Она в своё время сильно брыкалась, когда я вводила обычай диетического завтрака в европейском стиле. И до сих пор тащит на стол кимчхи и прочие корейские вкусности, если меня дома нет.
В семь пятнадцать провожаю почти сержанта до двери. ЧжуВон смотрит на меня со смирённым ожиданием. «Хрен тебе!», — думаю я, — «Ты у меня нынче штрафник, и сладкого тебе не полагается». Делаю вызов по телефону.
— Твои на месте? Объект выходит, — наружка Джейсона уже ждёт. Прекрасно. На молчаливый вопрос ЧжуВона отвечаю:
— Объект это ты. Выйдешь, дай возможность себя зафиксировать. Я не знаю, с какой точки они снимают. Посмотришь неторопливо по сторонам и топай в машину.
— Ты за этим меня и оставляла? Чусан-пурида! Лучше бы о деле со мной поговорила, чем изводить нотациями.
— Я говорила, что у меня есть план. Подробности ты не спрашивал. Ладно, иди. До свиданья.
— Юна, один, всего один, поцелуй на прощание? — и просительное лицо сделать не забывает. Выполняет конвенцию, признаю.
— Руку можешь поцеловать, — сую ему в лицо левую кисть. Пацак не медлит ни одного мгновенья. Хватается за неё всеми граблями и с чавканьем впивается в неё. Спустя секунду начинаю отчаянную борьбу за освобождение своей лапки. В процессе пацак как бы нечаянно дёргает меня навстречу, влепляюсь в него грудью, злобно упираюсь. Наконец изрядно встрёпанная вырываюсь. Честно говоря, он просто отпускает.
Открываю дверь, делаю широкий жест и вежливо говорю:
— Вон отсюда! И чтобы ноги твоей здесь не было… слишком часто.
Ухмыляющийся ЧжуВон выходит. Уже за порогом оборачивается.
— А слишком часто это…
— Вали уже, придурок! — закрываю дверь, немного жду, открываю и выглядываю. ЧжуВон спускается по лестнице, игнорируя лифт.
— Позвонить не забудь! — и окончательно закрываю двери.
У-ф-ф-ф! Эмоционально подзарядилась, теперь можно идти физическую зарядку делать.
4 января, время 11 часов.
— Об этом не может быть и речи, — категорично заявляет министр Ю ЧанДок.
Его заместитель, господин Пак СанРён переглядывается с СанХёном. СанХён без труда считывает безмолвное: «Я ж тебе говорил!».
Больше часа он уговаривал вице-министра, который ни в какую не поддавался. Под давлением аргументов СанХёна он согласился лишь организовать визит к министру. Он ещё помнил головомойку, которую ему устроил предыдущий шеф по поводу Агдан. Тогда речь тоже шла о награждении, когда никому не известная ранее группа «Freestyle» неожиданно ворвалась в американский чарт и достигла там головокружительной высоты. В итоге парней наградили посмертно, а Пак ЮнМи тихо отодвинули в сторону.
СанХён устало улыбается, вице-министр не вмешивается, хотя убойность аргументов оценил верно, иначе бы их здесь не было.
— Господин министр, когда Агдан не наградили первый раз…
— Простите, господин СанХён, разве этот вопрос уже возникал?
Тут только вице-министр и вступил в разговор. Кратко он объяснил ситуацию, в которую в прошлом попал он и его предыдущий начальник.
— Так она ещё и под судом была… — задумчиво произносит министр. СанХён понимает, что его шансы пошли вниз, и переходит в атаку.
— Тогда министерство могло допустить такую ошибку безнаказанно, но сейчас не получится. Публике Агдан в то время была не известна, агентство держало её членство в тайне. Никто ничего не понял. Но сейчас… — СанХён удручённо покачал головой, — не поймут только вас.
— Считаете, мой предшественник совершил ошибку? — равнодушно интересуется министр.
— Конечно. Сохранив участие Агдан в тайне, мы замаскировали эту ошибку, но сейчас мы так поступить не можем.
— Поясните.
— С удовольствием. Уже во время предыдущего промоушена в Японии надо было задуматься о награждении. Но в тот момент ситуация была сложной, в обществе наблюдался всплеск антияпонских настроений.
— Да, я помню, — кивает министр.
— В прошлый раз группа «Корона» добилась рекордных результатов. На этот раз успех настолько велик, что о рекордах нет смысла говорить. Все предыдущие рекорды, в том числе и «Короны», лежат под подошвой. Успех грандиозен, и проигнорировать его не получится. Четыре песни одновременно пробились в «Billboard-100», такого у самой Агдан никогда не было.
— А там же ещё одна наша группа есть. И вроде песни Агдан обгоняет… — показал свою осведомлённость министр.
— Одна, господин министр, всего одна. Агдан же давно обжила американский чарт, на память не скажу, но не меньше десятка её композиций побывали в «Billboard-100». И она первая из корейских авторов пробилась туда. Ещё с группой «Freestyle».
— Я всё понимаю, господин СанХён, — министр кисло морщится, — Но суд, дядя, да ещё эти недавние беспорядки из-за неё…
— Беспорядки всего лишь следствие её популярности, господин министр. И прошу заметить, закончились полной победой сторонников Агдан. Суд, о котором вы упомянули, её полностью оправдал. По косвенным данным можно сделать вывод, что против Агдан тогда провели хорошо организованную провокацию. Дядя? Хм-м…
— Вот именно! — веско произносит министр, — Её дядя уголовник, а мы её награждать будем?
— Господин министр, а вы не задумывались, почему министерство обороны это обстоятельство нисколько не смущает? — СанХён хорошо приготовился к разговору и сейчас выбрасывал козырь за козырем. И козырной туз он пока не выложил, — Без всяких проволочек её награждают медалью, включают в международную делегацию, позволяют давать интервью французскому телевидению. Вас не заставляют задуматься эти факты?
Министр откидывается на стуле и действительно задумывается. СанХён наклоняется к нему ближе, как бы демонстрируя особую конфиденциальность своих следующих слов.
— Господин министр, а что если… я говорю, только «если». Если вдруг через месяц или полгода выяснится, что дядя Агдан на самом деле не виноват? Вы только представьте, что с вами будет?
— К тому времени всё стихнет, — отмахнулся министр.
— Безусловно, — тут же согласился СанХён, — Но…
— Но оппозиция в парламенте такой повод смешать нас с грязью не упустит, — тонко улыбается вице-министр. Опытный чиновник вступил в игру в филигранно выбранный момент. СанХён не смог удержаться от благодарного взгляда.
— Маловероятно, что дядю оправдают, — не сдавался министр, — А оппозиция может и к награждению придраться. Как так, спросят они, дядя в тюрьме, а племянницу к государственной награде представляют?
— И мы тут же заткнём им рот простым перечислением заслуг Агдан, — не менее тонко, чем чуть раньше, улыбается вице-министр, — Если они решатся на такую глупость, уже мы их с грязью смешаем.
— Понимаю, — министр обменивается со своим замом улыбками соратников, понимающих друг друга с полуслова, — Мы спросим, вы что, против продвижения идей Халлю по всему миру? Вы что, спросим мы, против популяризации корейской культуры во всём мире? Вы правы, они действительно не отмоются.
Министр замолчал, опять какая-то мысль приходит ему в голову. Не та мысль, — понимает СанХён по его виду и оказывается прав.
— Вот только песни её не на корейском языке…
— Это везде так, — перехватывает инициативу СанХён, — национальный фольклор никого не интересует за пределами границ. В любой стране. Наши трот-песни никого не интересуют кроме корейцев, про кантри знают только в Америке, французский шансон кроме французов никому не нужен.
Все замолкают, министр думает, его посетители тоже. О разном думают. СанХён выбрасывает последний козырь. Тот самый козырной туз. Угроза положению самого министра. Для любого чиновника, в какой угодно стране попадание под шквал общественной критики сродни самому жуткому кошмару наяву.
— Нам некуда деваться, господин министр. Возможно, уже сейчас, пока мы обсуждаем эту тему, кто-то в Корее уже стучит по клавиатуре, набирая вопрос: «А куда смотрит министерство культуры? Оно что, против международного успеха наших айдолов?». И как только найдётся хотя бы один такой, через час вся Корея задастся этим вопросом. И полагаю, кивок в сторону дяди Агдан корейцев не устроит. Велика важность, дядя, тут выгода для всей нации, — так скажут они.
— Международный престиж всего правительства пострадает, — указывает вице-министр, — В Японии у Агдан миллионы поклонников. Им наплевать на неприятности с дядей Агдан, они с удовольствием заклеймят нас тупыми упрямцами и начнут усиленно зазывать её к себе.
— И что, она туда поедет? — насмешливо спрашивает министр.
— Нет, конечно, господин министр, — машет рукой СанХён, — Но представьте, что будет, если она скажет что-то вроде: «Я родину не покину, несмотря на то, что меня здесь не ценят и обижают»? Господин министр, начнётся вой по всему миру!
— Который с удовольствием поддержит оппозиция в парламенте, — не замедлил подбросить любимых дровишек в костёр вице-министр.
— Сколько же проблем доставляет эта ваша Агдан! — в сердцах восклицает министр и СанХён с трудом удерживает торжествующую улыбку, он победил.
4 января, время 15:30.
Как только вошла на территорию школы, меня попросту затопило воспоминаниями. Окрашенными в ярко сентиментальные тона. Не обнаруживаю в себе ни капли злости по поводу самых неприятных инцидентов. Улыбаюсь, просто не могу сдержаться. Славно я здесь повеселилась! Я старалась воплотить в жизнь принцип «никто не должен уйти обиженным» изо всех сил. И многое мне удалось. Найти бы ещё всех тех, кто водой меня обливал, и я стала бы самой счастливой на свете. Впрочем, есть у меня идеи на этот счёт…